– Что бы я без тебя делал, Сагамонов, – говорил начальник цеха. – И чего они все к тебе прицепились?! Да я бы тебя за такую работу… Да я бы тебя к высочайшей награде…
– Ладно, дядь Лёш, пойду я, – перебил его Артур. – Не то ты меня совсем слюной забрызгаешь.
– Эх, Сагамонов…
Вместе с ремонтной ротой он дошёл до столовой, но внутрь заходить не стал, а прошёл дальше, к клубу. При входе наткнулся на прапорщика Попова, разговаривавшего со своей женой, заведующей клубом Татьяной Васильевной. На рукаве у него была красная повязка дежурного по части. Артур прошёл было мимо, но Попов окликнул его.
– Стоять, солдат.
Артур остановился.
– Кругом.
Артур повернулся.
– Рядовой Сагамонов, почему не отдаёте честь?
– Так ведь честь у меня не безграничная. На всех не напасёшься. Ну и потом – вы с дамой…
– Смирно! Вы как разговариваете?! А ну крючок застегнуть, солдат! И где ваш головной убор?!
Артур повернулся и пошёл к столовой.
– А ну вернись!
Гравий ласково хрустел под ногами. Пара мёртвых листочков затеяла в воздухе головокружительный танец.
– Вернись, я сказал!
Артур видел сквозь окна столовой стриженые головы солдат. Их лица были повёрнуты к нему, глаза глядели на него и сквозь него. Артур улыбнулся им, и тут же позади раздался женский голос:
– Володя, пожалуйста, не надо…
Артур повернулся и пошёл прямо на схватившегося за кобуру Попова. Подойдя сказал:
– Виноват, товарищ прапорщик…
– Трое суток ареста!..
– Давайте сегодня без ареста. У меня что-то совсем нервы сдают.
– Да ты!..
– Я вас прошу. Такого больше не повторится, – Артур застегнул крючок и поправил ремень. Встал по стойке смирно.
– Да ведь это чёрт-те что…
– А за шапкой я сейчас схожу. Ладно?
Попов с сомнением посмотрел на Артура. А тот повернулся к плачущей женщине и сказал:
– Простите и вы меня, Татьяна Васильевна.
Когда он вошёл в столовую, тепло сотни солдатских тел ещё витало в воздухе. Пахло ваксой и казённой пищей. Артур сел за стол. Лёха поставил перед ним гренки из белого батона, блюдце с горкой жёлтых паек и банку с клубничным вареньем. Ушёл в кухню за чаем.
– Покрепче сделай, – крикнул ему Артур. – Мне сегодня спать вряд ли придётся.
– Чего это у тебя с Попом вышло, – спросил Лёха, ставя на стол дымящуюся чашку. – Он что, тебя действительно пристрелить хотел?
– Да нет. Так, пошутили.
Лёха с сомнением посмотрел на Артура.
– Ничего себе шуточки! Даже его жена слезу пустила.
– Да это она так, не поняла. Женщина всё-таки. Нервы слабые.
– А может, до него слухи какие… – начал было Лёха.
– Так, всё! Закончили! – Артур стукнул кулаком по столу.
– Так я ещё и не начинал.
– Закончили, даже не начиная.
Артур доел кусок гренки. Спросил:
– Дымов внизу?
– Дымов-то? Да вроде внизу.
Артур поднялся, взял с подоконника карманный фонарик и двинулся к выходу.
– Гренки-то как? – обиженно бросил Лёха ему вдогонку. – Хоть бы спасибо сказал…
Уже у двери Артур обернулся.
– Гренки сногсшибательные. Спасибо тебе, Лёха.
– Правда?! – повар расплылся в улыбке.
Оставшись один, он отщипнул кусок от лежавшей на тарелке пухлой прелести. Понюхав, отправил в рот. Пожевал немного. Потом сплюнул на пол.
– Надо же, – сказал он, покачав головой. – Сногсшибательно… Скажет тоже…
6
Оказавшись с обратной стороны здания, он со скрипом распахнул железную дверь. Прежде чем вступить во мрак, обернулся. Пристально вгляделся в окна офицерской столовой. Прислушался.
Никого. Он сделал шаг и закрыл за собой дверь. Плотная, глухая тишина объяла его со всех сторон словно покрывалом. Не двигаясь с места, он достал из кармана фонарик. Сноп света осветил воду под ногами и торчащие из неё бетонные плиты. Артур прислушался. Где-то вдалеке на поверхность воды упала капля. Он направил на звук фонарик. Огромная серая крыса сиганула с трубы и поплыла, оставляя за собой зыбкие круги. Артур посветил себе под ноги и сделал шаг. Плита под его ногой слегка покачнулась. Он сделал ещё один, потом ещё и, больше не останавливаясь, двинулся по узкому коридору, перепрыгивая с одного бетонного островка на другой. Луч его фонарика скользил по водной глади, время от времени запрыгивая на стены, выхватывая примостившиеся на них куски бурой плесени.
Дойдя до развилки, он свернул налево, прошёл с десяток шагов вдоль толстых, укутанных стекловатой труб и снова повернул налево. Здесь пошёл медленнее. Расстояния между плитами увеличились, и порой ему приходилось останавливаться и тщательно вымерять расстояние перед следующим прыжком.
Ещё несколько шагов, и луч, скользнув по шершавому бетону, сорвался в пустоту. Коридор оканчивался большой, залитой водой комнатой с грудой полусгнивших ящиков в центре.
Артур опустил фонарик. Жёлтый луч выхватил из тьмы корпус старого, проржавевшего насквозь огнетушителя. Балансируя на шаткой плите, Артур повернулся влево. В стене, в двух шагах от комнаты, был узкий проход с дюжиной поднимающихся из воды ступеней. Взбежав по ним, он оказался перед железной дверью, покрытой слоем ржавчины, в которую был врезан новенький серебристый замок. Артур сжал зубами фонарь и достал ключ.
Свет дюжины стоваттных ламп заливал маленькую комнатку с тщательно выровненными и выбеленными стенами, с парой стеклянных витрин, стеллажом, хромированным столиком, накрытым простынёй и большим платяным шкафом. Артур прикрыл рукой глаза, и его сапоги скрипнули на свеженьком жёлтом линолеуме.
Человек, склонившийся над столом, обернулся. Был он очень высок и худ, в белом халате прямо на военную форму и с марлевой повязкой на лице. Приветственно взмахнув рукой, он вновь вернулся к своему занятию. Артур запер дверь и подошёл ближе.
Обнажённый по пояс рядовой Бакотов сидел на табурете, выложив на белоснежную материю свою левую руку. От локтя до кисти она была раздувшейся и чёрной и напоминала не то обугленное полено, не то космического паразита, присосавшегося к щуплому телу солдата. Когда Артур приблизился, Бакотов поднял на него своё бледное, залитое потом лицо и сказал:
– Всё, Артура, хана. Дымов говорить, отымут…
Высокий человек в халате издал еле слышный смешок.
– Раз говорит, значит отнимут, – сказал Артур истекающему потом солдату.
Бакотов затравленно огляделся, и губы его затряслись.
– Ладно, – потёр руки Дымов. – Давай-ка посмотрим, что у нас там…
И натянул резиновые перчатки.
– … Таак… Местная гнойная инфекция… Закрытый морфологический субстрат без абсцессов… Когда ты говоришь, нитку вшил? Три дня назад? Ага. А опухать начало быстро? Часов, значит, шестнадцать… Значит, у нас здесь грамоотрицательные штаммы… Так, тут у нас гнойные затёки в области кисти, пассивное распространение гноя по тканевым щелям… Давай-ка мы тебе температуру измерим. Ну-ка, ручонку приподними, воот, локоточек согни… Хорошо…
Дымов выпрямился.
– Вот, полюбуйся, Артур. Случай, достойный пера Шекспира. Любовь к простой сельской девушке подвигает нашего героя, посредственного во всех отношениях солдата Николая Бакотова, на поступок, по глупости своей граничащий разве что с рытьём Каракумского канала или поворотом рек Сибири вспять.
Он вздохнул и покачал головой.
– Давай, герой. Расскажи Артуру свою незадачливую историю.
Бакотов оттёр рукой пот со лба.
– Дык я… я Свинолуповский, а она шваль за Гомель ёма ханурика отродясь. А он ведь выхлестыш, я ведь знаю его. Дык коровам хвосты крутять. А она и пишеть, я, мол, не чугунная, тебя дожидась, а я, чаго отвечать, не знамо. Ну, всё, думаю, хана. Тут мне Михась, москаль грёбаный, говорить, нитку, говорить, меж зубов пошоркай и в руку вшей. Враз комиссуют. Ну, я и вшил. Глыбко вшил, для пущей верности. А оно намедни ещё не так чтобы, а вчорась как сдоба вспухла, ёптэ…
А москаль мне, нитку, говорить, найдуть, посодють за вредительство члена, в смысле уклонения. Ну, я ему здоровой и заехал в дышло… Вот, теперь на Дымова одна надежда… Поможешь, Серёг?
Дымов вытащил термометр. Взглянул на него и покачал головой.
– Тридцать семь и два. Слабенько боремся.
Он повернулся к Артуру.
– Вот так вот, мой друг. Солдаты гибнут не от ран. Солдаты гибнут из-за плохого питания.
Он принялся ощупывать опухоль.
– …Здесь у нас на незатронутые структуры флегмонка наползает… Нет ни свищей, ни абсцессов. Странно… Хотя, конечно, четвёртый день… Токсико-резорбтивная лихорадка…
Дымов вгляделся в покрытое каплями пота лицо. Дотронулся до трясущейся здоровой руки.
– …Отсутствует. Хотя гнойный процесс тяжёлый, с высокой резорбцией… Перестань трястись… Встань и стяни штаны… Стяни штаны, говорю…
