Через неделю Димке стало отчетливо ясно, что его новая работа “Аурвэй” — разводка для приезжих лохов — новейшие разновидности “Гербалайфа”. В обед того же светлого дня он прочел на своем компе пошлую любовную переписку Танюхи с неким Macho. И только вечером очнулся, сурово глянув на самого себя из зеркала плацкартного туалета, поезда Москва—Андижан, идущего через Оренбург.
За вагонным стеклом, по краю серой степи катилось пыльное красное солнце. У туалета стояла бабушка, стакан в ее руке освещался красно.
Поезд гремел, вздыхал, а замер на полустанке, и слышно стало, как стрекочет кузнечик, а ребенок, играя сам с собой, пищит и агукает.
На вокзалах царствовала фальшь и подделка — “золотые” часы, “кожаные” ремни, поддельная аппаратура всех фирм, одежды всех марок, запахи резины, мыла и нищеты. На станциях продавали американский напиток JOES ORANGE. Димка не видел его со времен перестройки. Это было странное возвращение в начало девяностых — та же попса и шансон вагонного радио, те же угрожающие, быковатые походки у парней.
В бутылке с водой вкруговую бежало перевернутое пространство. В разных отсеках вагона велись однообразные и бесконечные разговоры о том, что весь мир давно пережил или вовсе не переживал. На подъезде к Оренбургу Димку поразили огромные языки пламени. Они замедленно и грозно хлыстали атмосферу, отрываясь от худосочных труб и вновь припадая к ним. По огненным клубам скользили черные мазки, а воздух вокруг плавился густым варевом.
— Это газ, газ…
— Как красиво! — прошептал зачарованный Димка.
Вокзал был похож на вокзалы других крупных городов, которые проезжал Димка. И так же пусто было в центре привокзальной площади — чувствовалась воздушная ниша, в которой водяные знаки бывшего памятника Ленину или Калинину.
Еще через два часа Димка доехал на автобусе до Соль-Илецка — невысокий городок в степи, а дальше все пути будто бы обрывались — до Ченгирлау не шел ни один транспорт.
От жары щипало кончики ушей. В зале автостанции пахло пылью и семечками. На скамьях сидели старухи казашки, и по их одеяниям трудно было бы сказать, какой сейчас век. Больше всего Димку поразил обычный красно-белый автомат кока-колы, он красовался в том углу, где когда-то стоял бачок с краником. Его лакированная красота и продуманная дельность с особой силой оттеняли убогость этого вокзала, задрипанность этих машин, безысходность этих людей. Димка замер перед аппаратом, будто ждал, что из него вот-вот полезут инопланетяне.
По пыльной дороге в сторону кирпичного туалета прошли несколько бомжей.
— Сынок, а ты далеко едешь? — спросила какая-то бабка.
Она уже давно присматривалась к нему.
— Я? До Ченгирлау.
— Ага, это дальше, но все рно в один конец… Ждать будешь кого?
— Посмотрю…
— Да ты че, в карты играешь, что ли, посмотрю.
Димка с раздражением покосился на нее.
— Поехали вместе, вуна шофер стоит. Заплатим — я сто, ты двести.
— Триста рублей что ли? — удивился Димка смехотворности суммы.
— Я понимаю — ломят цену! А дорога какая? Да и далеко тебе ехать…
Шофер запросил четыреста. Димка сразу хотел дать пятьсот за двоих, но решил не выставляться и долго слушал, как они торгуются. Сошлись на трехстах пятидесяти.
В машине так трясло, что щеки дрожали. Бабка говорила и поддерживала рукой челюсть.
— Это ж в честь каких праздников такие цены нонче?
— Бензин подорожал, — хмуро ответил водитель.
— Чет он у вас кажин месяц дорожат?
Грейдером оказалась высокая насыпная дорога в степи. Это по нему, трясясь и гремя чем-то в багажнике, ехала машинка. В боковое зеркало Димка видел, как от нее отделяется гигантский клуб пыли. Впереди ртутно сияли лужи, но на подъезде все было сухо, а вдали вновь возникла чистейшая амальгамная щель, и он понял, что это марево над дорогой.
— Вот бы пенсии у нас так дорожали, как ваш бензин.
— Ну, и сидели бы дома, что вы…
— Ты вот что-то дома не сидишь, как я погляжу.
— Не сижу, у меня же пенсии нету.
— Молод ишош.
Через час, возле полуразрушенной и кажущейся заброшенной деревеньки, грейдер оборвался, и началась совершенно дикая степь. Машина легко плыла по песчаным дорогам, они переходили друг в друга и вновь расходились из-под колес, как пути на узловой станции. Нежно и шелковисто волновался ковыль. Вдали разрушенный саманный домик, кривое деревце рядом с ним. Если чуть высунуться в окно, слышен тоскливый, высокий крик птицы.
— Конец света скоро, — сказала бабка. — Какие здесь поля были раньше!
— А еще раньше здесь был океан, — вставил водитель, покосившись на соседа.
И действительно верилось, что здесь сияла бескрайняя водная гладь. Ковыль переливался глубокими волнами, вздымался на барханах. Громады облаков двигали по впадинам световые пятна. Пылающее марево вдали воссоздавало хранимые веками миражи — караваны, древние города, конные армии. Холодело в груди и дух захватывало, казалось, ковыль дымится по верху пустоты, он — шерсть бездны.
— Здесь археологи находили морские отложения.
— “Чертов палец” называется, у маво внука така находка.
— Извините, вы не могли бы остановить? — попросил Димка, сморщился и потер ладонью грудь.
— Плохо, что ли? — водитель испуганно затормозил.
Бабка охнула.
— Рвет, наверное, — сказала она. — Рвет, да?
— Да, подташнивает, укачало, что ли, — Димка выскочил из машины и побежал. Обернулся и еще отбежал.
Он спрятался в неглубоком овражке, упал на колени. Пронзительно и горько пахло полынью.
— Ну, не могу, не могу! — стонал он. — Что же это такое?! — цедил сквозь зубы и сжимал кисть руки, будто в ней весь секрет.
Ткнулся лбом в сухую колючую землю. В груди теснились неожиданные, непонятные чувства и не могли выйти, освободить от боли. Хотелось плакать, кататься по этой земле, бить ее и обнимать. Но слез не было. Неподалеку, словно перископ, торчал суслик и смотрел на него круглыми глазками. Димка вздохнул, отряхнул штаны и пошел назад.
Водитель курил у двери. Тишина. Ведет палочкой по спицам степная цикада.
— Полегчало? — улыбнулась бабка.
— Да, спасибо.
— А ты откель едешь, сынок?
— Из Москвы.
— А чей же ты будешь, я ченгирлауских всех, кажись, знаю? — задумалась бабка.
— Волкомуров, — спокойно ответил Димка. — Федор.
— Нет, не знаю.
Водитель глянул на нее с насмешливым презрением. Вскоре в степи по левую сторону от дороги стали появляться глубокие овраги, скорее даже котлованы, со дна которых поднимались старые, черно-зеленые деревья — видны только верхушки. В одном из таких котлованов, в деревне под названием Ветлянка, высадили бабку. Водитель, как бы за компанию с Димкой, рассматривал развороченные, гигантские скворечни ТОКа, проржавевшие фермы громоздких конструкций, трупы машин, тракторов, комбайнов и еще каких-то загадочных механизмов повсюду в степи и на машдворах.
— Давно не был? — спросил водитель. — На родине, имею в виду?
— Давно.
— Как атомная война прошла, в натуре.
— Точно, страшно даже.
— Нормальную еще технику колхозаны резали на металлолом и за долги сдавали.
— Да-а, — Димка поджимал губы и качал головой.
— В отпуск?
— Что? А, да, в отпуск.
— Интересно, в деревне земля тверже была, — будто сам для себя заметил мужчина. — А здесь прям плывем по пескам.
— Это барханы, — рассеянно объяснял Димка. — А в деревне разнообразие культурных растений, деревьев различных пород, все вкупе это, как ни удивительно, скрепляет и облагораживает землю, меняет ее вековой состав.
— А-а, — уважительно кивнул головой водитель.
Заунывный тенор слабого двигателя стал сбивать энергичный, рыкающий бас. Мощный джип выскочил сзади, взлетел на барханы и пошел по живому песку вровень с ними. Молодой, наголо остриженный мужчина внимательно и насмешливо посмотрел на Димку, сказал что-то своему соседу.
Даже в грохоте салона Димка услышал, как свирепо взревел мотор. Джип легко вырвался вперед, скатился на дорогу и затянул горловину пыльного мешка.
— Ваши — ченгирлауские братки, — с завистью сказал водитель. — Как стоячего меня обошел!
Дорога круто забирала вверх и словно бы оборвалась — лишь высокий ковыль, высохшие, серебряные стволы упавших деревьев и кое-где трухлявые рогатые черепа.
— Хоть на ручнике спускайся.
Димка уперся ногами в пол. Машина поплыла вниз. Скорее всего, эти котлованы были когда-то океаническими впадинами. На равнине — пышные островки ив, еще дальше — сгнившие стога сена, над которыми поднимались жерди с громоотводом, а за всем этим выпукло заблестела река, скрылась и снова пыхнула желтой дырой на повороте, словно мираж. Димка поражался, с какой глобальной всеохватностью озирают пространство глаза.
— Приехали, — сказал водитель и притормозил.
— Что?
— Ченгирлау. Куда дальше-то?
