– Удивительно, – протянул антиквар. – Мы так похожи. Не хочу вас обижать, вы же гораздо моложе меня. Но все-таки… Знаете, если вы когда-нибудь желали увидеть себя в старости, ваше желание сегодня сбылось.
– Я подобного никогда не желал, – резко ответил я. – Мне безразлично, каким я буду в старости. И будет ли у меня старость вообще. Но в любом случае, бороду я никогда не отпущу, это точно.
– Как можно быть точным на много лет вперед? – усмехнулся старик. – Старость, поверьте молодой человек, не самое приятное состояние. Я это знаю, вернее, уже знаю. И в старости зачастую приходится выбирать: или лицо, исполосованное морщинами, или седая борода. И то, и другое – показатель мудрости, но никак не шика. Я выбрал второе. И как знать, что выберете вы…Впрочем, вы правы в одном, нам не дано знать, станем ли мы вообще перед выбором.
Почему мы? Антиквар уже давно этот выбор сделал. Интересно, подумал я, а артисту это удалось? Если да, что он выбрал? И был ли он все-таки похож на нас в этом гриме?
– Гайдебуров был совсем другим, – ответил на мой немой вопрос старик, словно легко прочитал мои мысли. – И ростом ниже, и фигурой не так складен. Да и нос у него был орлиный. Парик и борода не дают гарантии похожести всех. Он совсем не был похожим на нас, он был менее красивым, что ли. Но более выразительным. У нас с вами стандартные лица. Классические, можно сказать. Но, поверьте, классические лица менее ценны. Потому что их сложно запомнить, во всяком случае, с первого взгляда. Госстандарт хорош только в быту.
Вообще меня начинал раздражать этот антиквар. И его мудрость, и его откровенность. И его похожесть на меня, и его умение читать не просто мысли, но и профессию, и характер. И я с надеждой бросил взгляд за окно.
Надежды разбили струи дождя, который только усилился. Он хлестал по окнам с такой силой, что казалось, их разобьет вдребезги. И потоки воды хлынут в антикварную лавку и затопят ее вместе с нами. Я даже представил, как старинные вещи будут плавать, словно детские игрушки в ванночке. И ничто их уже не спасет. Ни история, ни историки, ни попытки старика ее сохранить.
И я предпринял вторую попытку уйти. Я шел уверенно, бодро, словно сегодня тоже встал перед выбором. И мой выбор был мой в пользу дождя, чтобы спастись. От чего? На этот вопрос я не мог себе ответить. Как всегда ответил старик. Мне нужно было уносить ноги, я это чувствовал. Мне не нужно было слушать, что он скажет, а сбежать, захлопнув плотно за собой дверь. Но я у двери притормозил. И прислушался к хрипловатому голосу.
– Вы промочите ноги. В такой рваной обуви.
– Я могу пойти босиком, – решил я не сдаваться.
– Безусловно, я могу вам предложить сапоги самого Наполеона. Впрочем, возможно, и не Наполеона, а его слуги. Император терпеть не мог новую обувь. И поначалу ее снашивал слуга. Возможно, иногда и не возвращал. И такое бывало. Но какая разница? Император или слуга? Время уничтожает сословия. А история ценит рабов не меньше, чем их хозяев. В любом случае, сапоги вам не по карману. Ни императора, ни его слуги.
– Вы имеете привычку шарить в чужих карманах?
– Мне нет необходимости это делать. Сразу видно, что они пусты.
– А вы не допускаете, что я эксцентричный миллионер? Которого уже тошнит от дорогих шмоток. И стиль маленького бродяги милее.
– В нашей стране эксцентричных миллионеров не бывает. Игру в маленьких бродяг они не понимают. Они всегда будут предпочитать все по-царски дорогое и по-мещански безвкусное. Вот поэтому в мою лавку они и не заглядывают. К тому же вы не сняли парик.
Я машинально дернул себя за бороду. Но она надежно была укреплена, как и усы.
Не знаю, когда у меня мелькнула эта мысль. То ли когда я обернулся и посмотрел на старика. Мы смотрели друг на друга, словно в зеркало. И я не мог понять, кто из нас зеркало, я или он? И кто настоящий. И тогда я увидел в нем эксцентричного миллионера. В фетровой синей беретке, хлопковом мятом пиджаке и широких пожеванных штанах. У меня не было беретки, но пожеванные штаны и рубашка совпадали. Так почему же я все-таки не похож на эксцентричного миллионера? Не хватает уверенности в себе? Или слишком отчаянный взгляд?
А, возможно, эта мысль у меня промелькнула, когда я вновь обернулся на дождь. И со страхом подумал, что до дому мне так далеко. И денег на такси нет. И кроссовки мои дырявые. И где-то маячит начальник, размахивая кулаком. В любом случае эта мысль молнией пронеслась у меня в голове. И раздался настоящий раскат грома. Я вздрогнул от неожиданности. И подумал, почему бы мне не одолжить денег у старика? Конечно, я быстро вернуть не смогу. Но… Почему бы старику их не дать мне надолго? В конце концов, за одну вещь он может прожить полгода. В худшем случае. В лучшем – гораздо дольше. И я загадал, если он мне их даст, все у меня будет хорошо. Если нет… Я не успел подумать, что будет в другом случае. Или побоялся. Но сознательно или бессознательно мои слова опередили мои мысли.
– Вы не могли бы мне одолжить некоторую сумму? – выпалил на одном дыхании я.
И вновь раздался грохот грома. И я не услышал ответ. И торопливо продолжил.
– Это ненадолго. К тому же я обязательно отдам. Я очень щепетилен в этом вопросе. И порядочен. И я сам ненавижу брать в долг и презираю людей, кто берет. Но сами понимаете, сейчас такие обстоятельства, что оставаться щепетильным и порядочным слишком большая роскошь, а в некотором роде и риск. Для жизни. А мне бы хотелось все же стать перед выбором: морщины или борода. Вы понимаете?
Я говорил торопливо, с каким-то швейцарским, то ли лакейским акцентом, глотая слова. Мои глаза лихорадочно блестели, руки слегка дрожали. Я чувствовал, как у меня поднималась температура. Какая ирония судьбы. Я спрятался здесь, чтобы не заболеть. Но, похоже, именно здесь заболевать начинаю. А лекарства нынче такие дорогие. Неизвестно, но возможно, что дождь пошел бы на пользу, словно холодный душ, и я бы смог только закалиться. Как мы несовершенны. Как не умеем делать правильный выбор. И, как правило, выбираем самое легкое и безопасное. И не угадываем, где поджидает нас опасность, а где спасение.
И третий раскат грома. Тишина. И внятный голос старика. Мне показалось, он даже не хрипел. Голос звонкий, ясный, почти молодой. Впрочем, это такое короткое слово, чтобы определить какой голос:
– Нет.
– Но почему? Почему, черт побери!
– Вы кстати упомянули черта, – усмехнулся старик. – Именно он теперь прыгает в ваших глазах. Еще маленький. Но все равно чертик.
– Почему, – я попытался взять себя в руки. Но руки слишком дрожали, чтобы возможно было себя в руки взять.
– Вы должны успокоиться, молодой человек! О, я вижу, вы дрожите. Похоже, у вас поднимается температура. Как это дурно. В гостях и заболеть. Неужели я такой нерадушный хозяин. Ну что ж, попытаюсь исправить эту ошибку. Знаете ли, я не люблю ошибаться. Горячий чай с медом, смею надеяться, спасет эту столь щепетильную ситуацию.
Старик скрылся в подсобке, там, где была его кухня. Я слышал какие-то шорохи, стуки, шипение, звон посуды. Я прикрыл глаза. Но ни о чем больше не думал. Мне было плохо. Моя голова была пуста, как волейбольный мяч. И в нее ударялись только посторонние звуки из кухни.
– Вот! – торжественный голос старика вывел меня из дремы.
Я открыл глаза и увидел перед собой толстый, фаянсовый самовар. Из душничка размеренно и важно шел пар. Старик аккуратно взгромоздил на конфорку самовара маленький, расписанный золотом, чайничек. И поставил перед моим носом такую же золотистую чашку с блюдцем.
– Мы вас сейчас быстро вылечим, – уверенно заявил он. – Знаете ли, чаепитие это не просто ритуал семейного быта, – старик разлил ароматный чай по чашкам. – Это гораздо глубже. Это философия. Это гармония. И это нравственное здоровье. А вы пейте, пейте. Прямо из блюдца. Так вкуснее. И вы, возможно, тогда поймете меня. Кстати, именно этот самовар был изображен на картине Кустодиева «Купчиха за чаем».
Я нахмурился. Мне было не до Кустодиева и тем более до какой-то купчихи. Судя по ее румяной толстой здоровой физиономии, она в деньгах не нуждалась. В моей голове настойчиво крутилась, как белка в колесе, одна мысль. Во что бы то ни стало взять у старика в долг. Мне позарез были нужны деньги.
– Кстати, я тоже слишком щепетилен и порядочен, чтобы никому в долг не давать, – старик шумно хлебнул из блюдца – Я живу прошлым. Я им дышу. Оно мое настоящее и мое будущее, как ни парадоксально это звучит. В моем прошлом презирают должников. Я не люблю презирать. Я слишком считаю себя порядочным человеком, чтобы во мне поселилось такое непорядочное чувство, как презрение. И я себя от подобного чувства оберегаю.
– А для чувства жалости тоже считаете себя слишком порядочным? – выпалил я, так и не притронувшись к чаю.
– Смотря к кому. К другим или себе? Себя жалеть это уже не просто непорядочность, а невежество и падение. Вы же упасть не желаете? Вы для подобного желания слишком умны.
