Только недавно, уже после того, как Тодд женился и сам стал отцом, он начал подозревать, что в самой сердцевине его жизни кроется какая-то червоточина — что-то неправильное, недоделанное или нерешенное. Возможно, именно этот скрытый дефект и заставлял его каждый вечер часами торчать у зеленой решетки, наблюдать за мальчишками, катающимися на досках, и отчаянно надеяться, что однажды они все-таки заметят его присутствие, заговорят с ним и, может быть, даже предложат выйти из тени и занять место среди них.
— Таких как он надо кастрировать, — отрезала Мэри-Энн, очевидно уверенная, что иной точки зрения и быть не может.
Шерил и Тереза дружно закивали. Речь шла о Рональде Джеймсе Макгорви, сорокатрехлетнем холостяке, бывшем уборщике католической школы, который отсидел срок за преступление на сексуальной почве и недавно вместе с престарелой матерью поселился в небольшом домике номер сорок четыре по Блуберри-Корт. Сара с Люси каждый день проходили мимо него, направляясь на детскую площадку.
Сара внимательно рассматривала смазанное изображение пухлого лысеющего мужчины с настороженным лицом на листовке, которую они обнаружили на столике для пикников. Жирная черная надпись гласила: СОСЕДИ, БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!!! СРЕДИ НАС ПОЯВИЛСЯ ИЗВРАЩЕНЕЦ! Далее мелким шрифтом сообщалось, что Макгорви неоднократно привлекался к ответственности за непристойные обнажения и публичную мастурбацию, а также являлся главным подозреваемым в деле девяносто пятого года об исчезновении девятилетней девочки, которое, кстати, так и не было раскрыто.
— Просто аккуратно отрезать все лишнее, — продолжала Мэри-Энн. — Тогда и соседей предупреждать не придется.
— А знаешь, что еще надо сделать? — предложила Сара, удачно передразнивая ее безаппеляционный тон. — Надо прибить отрезанный пенис над входом в школу, чтобы другим извращенцам неповадно было.
Оценив сарказм, Тереза и Шерил вежливо хихикнули, а Мэри-Энн смерила Сару ледяным взглядом:
— Думаешь, это очень смешно?
— Нет, просто не могу поверить, что ты действительно хочешь кастрировать человека за непристойное обнажение.
— Хочу, если это необходимо для безопасности моих детей. А кроме того, он, вероятно, еще и убийца.
— Он всего лишь подозреваемый. А значит, считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана.
— Его вина уже была доказана. И он сидел за это в тюрьме, — напомнила Мэри-Энн.
— Ну и что? Он отсидел весь срок и загладил свою вину перед обществом.
Сара сама удивлялась упорству, с которым отстаивает совершенно чуждую ей юридически-казуистическую точку зрения. Когда-то в колледже она была самой горячей сторонницей Андреа Дворкин и Катрин Маккинон, участвовала в начатой ими непримиримой войне с порнографией и насилием и даже написала заслуживший одобрение соратниц реферат на тему «Нормализация ненормального: патриархат и сексуальное насилие в семье». Если бы тогда ее наставницам пришло в голову предложить кастрацию как метод борьбы с неисправимыми насильниками, Сара, разумеется, поддержала бы их с энтузиазмом. Но Мэри-Энн раздражала ее до такой степени, что если бы та вдруг высказалась в защиту гуманного отношения к детям и животным, то Сара скорее всего тут же начала бы отстаивать необходимость жестокости.
В сущности, ее выводили из себя не столько сами суждения Мэри-Энн, сколько невыносимое самодовольство, с которым они высказывались. В каждом произнесенном ею слове сквозила высокомерная уверенность женщины, твердо знающей, что она сумела добиться всего самого лучшего в этом лучшем из миров.
«Ну и чего ты добилась? — хотелось спросить Саре. — Вот этой отстойной детской площадки? Машины размером с паровоз? Дурацких шортов из лайкры? Секса раз в неделю и строго по расписанию? Двух благовоспитанных детишек, которые съеживаются каждый раз, когда ты к ним обращаешься?»
— Чик-чик, — Мэри-Энн сделала соответствующий жест указательным и средним пальцами, — и нет проблемы.
— А в некоторых странах отсекают руки людям, которые воруют из магазинов, — заметила Сара. — Может, нам тоже стоит это попробовать?
— Ну, воровать-то после этого наверняка станут меньше, — пожала плечами Мэри-Энн и заслужила одобрительный смех Терезы и Шерил.
Сара не питала иллюзий по поводу того, кто стал победителем в споре, но это было и неважно. Главное, у нее наконец-то хватило духу нарушить трусливое молчание и высказать вслух мнение, отличное от мнения Мэри-Энн. После истории с рисовыми крекерами Сара пообещала себе, что постарается найти новую площадку, где, возможно, появится шанс установить с другими родителями нормальные человеческие отношения, и, приняв это решение, сразу же почувствовала себя свободной и отказалась от неблагодарных попыток подстроиться под приятельниц.
— Мой брат тоже любил показывать мне свое хозяйство, — неожиданно заявила Тереза. — Когда мы еще были подростками. Он проделывал это и в моей комнате, и в машине на заднем сиденье, и даже за обеденным столом, но всегда устраивал так, чтобы никто, кроме меня, не видел.
— А ты кому-нибудь рассказала об этом? — поинтересовалась Шерил.
— Нет, — покачала головой Тереза, словно удивляясь собственной глупости. — Я не хотела, чтобы ему попало. А может, боялась, что во всем обвинят меня. Не знаю. Это все продолжалось до тех пор, пока он не поступил в колледж и не уехал.
— Какая гадость, — брезгливо произнесла Мэри-Энн. — А с ним самим ты не пыталась это обсудить?
— Попыталась один раз, — улыбнулась Тереза, — лет пять назад. Мы тогда немножко напились, и я заговорила об этом. Он стал убеждать меня, что такое случилось всего один раз и было просто глупой шуткой. Но это неправда: это происходило довольно часто. Не каждый день, конечно, и даже не каждую неделю, но достаточно часто для того, чтобы я все время опасалась.
— Надо было его кастрировать, — не удержалась Сара.
— Это совсем другое! — отрезала Мэри-Энн. — Он же не демонстрировал себя посторонним на улице.
— Насколько нам известно, — уточнила Шерил.
— А сейчас он женат, — продолжала Тереза, — и его жена ждет третьего ребенка. И из всех родственников я люблю его больше всех. Что еще раз доказывает…
Сара хотела выяснить, что именно это доказывает, но не успела, потому что Шерил вдруг схватила Терезу за руку:
— Смотри!
— Что? — Та инстинктивно оглянулась на горку, с которой по очереди скатывались Кортни, Изабелл и Люси. — Куда?
— Да туда! — прошептала Шерил. — Герой Грез.
— Боже мой! — Тереза просияла, будто услышала долгожданную радостную новость. — Он вернулся!
Сара тоже посмотрела на качели, к которым устремились все взгляды. Ей было интересно наконец-то увидеть красивого и загадочного молодого отца, который, по словам приятельниц, весной в течение нескольких недель ежедневно приходил на эту площадку с маленьким сыном, а потом внезапно исчез, оставив зияющую дыру в эмоциональной жизни Шерил, Терезы и Мэри-Энн. Дня не проходило без того, чтобы они не обсуждали его таинственное исчезновение и вероятность возвращения.
— Может, он потерял работу? — предположила Тереза, понизив голос так, будто говорила о чем-то неприличном.
— Мы ведь даже не знаем, была ли у него работа, — напомнила Мэри-Энн.
Герой Грез тем временем, опустившись на колени, возился с ремешком, которым его сын, худенький малыш в красно-розовом шутовском колпаке, был пристегнут к двойной коляске. На левом сиденье сидел тоже пристегнутый большой плюшевый медведь. Закончив с ремешком, мужчина с ловкостью человека, делающего привычное дело, поднял мальчика из коляски и посадил его на качели, похожие на большой резиновый памперс с отверстиями для ног, висящий на двух цепочках.
— Может, ему просто надоело и он взял отпуск? — подумала вслух Шерил.
— Надоело — что? — язвительно осведомилась Мэри-Энн.
— Быть Героем Грез, — подсказала Тереза.
— Это тяжелая и грязная работа, — засмеялась Шерил, — но ведь кто-то должен ее делать.
Сара была вынуждена признать, что дурацкое прозвище идеально подходит незнакомцу — высокому, хорошо сложенному мужчине со светлыми, растрепанными, как у серфингиста, волосами, падающими на лоб. Его красивое и располагающее лицо чем-то неуловимо напоминало жизнерадостные лица тех молодых парней, которые на фотографиях в воскресных приложениях рекламируют мужское белье и уверенно улыбаются в камеру, скрестив руки на груди или с энтузиазмом указывая пальцем на что-то интересное, оставшееся за кадром.
Во всяком случае теперь Саре стало совершенно понятно, почему он произвел на остальных мамаш столь сильное впечатление. Обычно в будние дни на детскую площадку заглядывали мужчины довольно маргинальной наружности: пожилые отцы с лысинами и выпирающими животами, эксцентричные ученые мужи, любящие кататься с горки вместе со своими детьми, дедушки, срочно вызванные детьми для того, чтобы посидеть с внуками, иногда застенчивые работяги в дешевых костюмах, которые не знали, куда спрятать глаза и руки, и уж совсем редко случайные представители богемы, живущие по свободному расписанию, высокомерные и крутые, как яйца. Ни один из них, разумеется, не мог сравниться с Героем Грез, похожим на персонажа сериала, будто спустившегося с экрана специально для того, чтобы украсить жизнь молодых скучающих домохозяек.
