— Чё кончай? Дело-то в том, что после ее ухода пистолет пропал!
— Ты уверен? — сомнение грызет меня.
— Да что я — пацан, что ли? — шипит Олег и оборачивается в сторону дежурной. — Все-таки в военной прокуратуре работаю, а не в ларьке на базаре. Ты тоже, скажешь… Я утром проснулся: в номере бардак, голова вдребезги, и перчатки бабские на тумбочке лежат…
— Черные или красные? — выпаливаю я, и сердце мое дергается и сжимается в колючую точку.
— Красные. Кожаные, — автоматически отвечает следователь. — Я опохмелятор включил и с горем пополам почти все вспомнил… Слушай, вдруг осекается Олег. — Ты почему про перчатки спросил?
— Просто так, — отвечаю, стараясь говорить спокойно и не отводить глаза.
— Андрюха, ты меня за идиота не держи, — крутит головой следователь. Я к тебе в дверь постучал, потому что уже всех тут на этаже на уши поставил. А Зульфия Тимуровна, — и Олег кивает в сторону дежурной, сказала, что ты подругу привел: брюнетка в красном пуховике. Колись, старик! Я хочу сделать этой бабе шмон, — и водянистые глаза его наливаются свинцом.
— Во-первых, баба — из пресс-службы местного парламента. Во-вторых, она уже голая: в постели лежит, меня дожидается. А ты весь кайф ломаешь, говорю, сам не знаю почему, но стараюсь врать убедительно.
Олег буравит меня своим тяжелым взглядом, затем сникает и рыжей пятерней теребит вздыбленную макушку:
— Я про пистолет не сразу-то и подумал. Проснулся, смотрю: портмоне на месте, двухсот долларов, конечно, нет. Но черт с ними, с деньгами! Зато остальная сумма не тронута. Я и успокоился. А к вечеру стал вещи собирать (завтра же улетать), глядь — пистолета нет! — и Олег хлопает веснущатой лапой по пустой кобуре. — Я всю гостиницу обегал. Говорят, эту блядину в кабаке днем видели, а потом куда-то исчезла… Андрей, что делать?!
— Что делать? — медленно произношу я. — Не знаю. Ищи.
— Да где искать?! Весь номер перерыл, баба исчезла… Она ствол сегодня на рынке продаст — и я хрен кому чего докажу!
— Олег, я вряд ли тебе помогу, — разговор тяготит меня.
— Придется везти в Москву трофейный и говорить, что перепутал в суматохе боя, — размышляет вслух следователь и дергает скулой.
— Это вариант, — одобряю я и протягиваю руку. — Счастливо!
— Пока, — Олег жмет мою ладонь красной пятерней. — Найду эту суку убью!
И я вижу его удаляющуюся широкую спину, обтянутую мятым камуфляжем.
VI
Я закрываю входную дверь на ключ и вхожу в задымленную комнату. Анна сидит на постели с сигаретой в руке.
— Почему так долго? Я устала ждать…
Я смотрю в окно, на медленный тихий снегопад. Огней почти нет. Город спит.
— У тебя лицо — как перед расстрелом, — тихо говорит Анна.
— Никогда не видел, какие бывают лица перед расстрелом, — четко, с расстановкой выговариваю я и перевожу взгляд на свою странную гостью. Можно подумать, что ты видела.
— Перед расстрелом — нет, — так же четко, как и я, произносит Кармен. Но предсмертное выражение лица наблюдала.
— Даже так! — не верю я, опускаюсь на кровать и приваливаюсь к стене. И часто?
— Нет. Раза два. — Анна затягивается сигаретой и неотрывно смотрит на меня.
— Любопытно, — и тоже тянусь к пачке «Золотой Явы».
— Что произошло? — меняет тему Кармен. — Ты бледен, как…
— Как кто? Как декадент?..
— Ну все! — резко говорит Анна и давит окурок в пепельнице порывистым движением. — Ты не поэт, майор. — Хватит! Если у тебя испортилось настроение, не надо его портить мне. Я не греческая гетера и не японская гейша — душу твою ублажать за двадцать баксов. Я простая русская проститутка…
— Немецкая, — равнодушно вставляю я.
— Хорошо. Немецкая. В общем, я ухожу.
— Если ты покажешься в коридоре, — произношу я медленно, с расстановкой, — у тебя будет именно такое выражение лица, какое ты видела у других перед смертью. Тебя могут убить, — и смотрю на Кармен выжидающе.
— Не поняла. Объясни.
— Объясняю: тебя там ждет Олег — рыжий следователь из прокуратуры. Ты у него ночью была?
— Была. Ну и что?
— Пистолет брала? — я хищно выпускаю дым из ноздрей и сверлю взглядом удивленную Кармен.
— Какой пистолет? — пожимает плечами Анна, и волна ее волос скатывается на одно плечо. Она держит паузу несколько секунд, и в глазах ее вдруг вспыхивают озорные искры:
— Где мой черный пистолет? На Большой Каретной!.. Где меня сегодня нет? — цитирует Высоцкого Кармен и хохочет: — Этот идиот не может найти свое оружие!
Я слежу за Анной. Она хохочет, запрокинув голову, и не может остановиться.
— Что тут смешного? — устаю я от ожидания ответа.
— Я спрятала его пистолет и перед уходом забыла достать.
— Куда спрятала?
— В надежное место — в мусорную корзину, — Анна поворачивается ко мне и аккуратно вытирает набежавшие слезы.
— Зачем? — искренне удивляюсь я.
— Как зачем? Чтоб не убил, — просто объясняет Кармен и облизывает губы.
— Он хотел тебя убить? — я вскакиваю и подхожу к ней вплотную.
— Хотел. Приговорил к расстрелу, — Анна поднимает на меня слезящиеся глаза. — Я же говорила, что запах смерти витает здесь в воздухе, как сигаретный дым.
— Ты говорила, что он разлит, как вино в старом погребе.
— Это аллегории. Кстати, про вино. Ты говорил, у тебя есть «Южная ночь».
Неплохо бы сейчас осушить стакан в ознаменование отмены расстрела.
— Подожди с вином, — не могу переключиться. — Ты говорила о смерти.
— Я говорила: неважно, на что похож ее запах, но я дышу этим «ароматом» уже почти сутки.
«А за что он хотел тебя убить? За двести долларов?» — лихорадочно соображаю я. Отхожу к окну, прячу руки в карманы и продолжаю дознание:
— Он хотел тебя убить за деньги?
— Ну, что ты! На Руси за деньги убивают редко…
— Странно. За что же убивают на Руси чаще? — завожусь я.
— А за дурные помыслы, — вздыхает Кармен, и глаза ее тускнеют.
— Что же это за помыслы такие?
— А всякие. Дурные помыслы носят в себе дурные люди, а дурные люди это инородцы. А поскольку я нерусская, что очевидно, да еще зовут меня Кармен, то я, соответственно, вынашиваю всякие черные мысли. Общий заголовок — «Как Россию погубить».
— Ты это серьезно? — лицо мое, наверное, перекашивается.
— Вполне. Если иметь в виду первоисточник, то есть твоего рыжего москвича из прокуратуры.
— Ты хочешь сказать, что он обвинил тебя в развале великой империи и приговорил за это к расстрелу?
— Именно так, — согласно кивает Анна.
— Брэйд сив кейбл, — подытоживаю, — то есть «бред сивой кобылы», — и открываю шкаф, чтоб достать бутылку вина.
— Это сейчас смешно, — уже спокойнее говорит Кармен, — а прошлой ночью мне было совсем не до смеха.
— Ты что, не видела, в каком он состоянии? — со стуком ставлю бутылку на стол. — Он же был пьян, как сволочь.
— Я это поняла только потом. Ведь ходил ровно, говорил четко и внятно.
— Называется автопилот. У большинства офицеров так. Строевая выправка как на параде, речь поставлена — хоть Верховному главнокомандующему рапортуй, а утром проснется — ничего не помнит, хоть режь его.
— Ну, видала я и других офицеров. Штормило так, что от стенки к стенке заносило.
— Таких меньшинство, — я достаю складной охотничий нож, чтобы открыть бутылку.
— Рыжий пил много. Я даже сообразить не успела, как все началось. Он спросил, как меня зовут. Я говорю — Кармен. «Ты испанка?» — «Нет, говорю, — немка». — «Врешь, немцев черноволосых и черноглазых не бывает!» Я объясняю: у меня мать армянка, а отец — немец. «Скажи что-нибудь по-немецки!» — «Гутен абенд», — говорю. «Все?». — «Все». — «Опять врешь, стал возмущаться. — Ты засланная экстремистка. Хочешь выкрасть уголовные дела на своих родственников?!» Тут меня затрясло. Ну, думаю, черт с ними, с этими двумя сотнями баксов, надо линять. А он пистолет достает: «Выходи на балкон! За шпионаж против России ты приговариваешься к расстрелу!» Ну, думаю, песец ко мне подкрался незаметно. Но сама судорожно соображаю, как же переломить его настрой. Ведь убьет сдуру и фамилии не спросит.
— Кстати, как твоя фамилия? — вдруг вырывается у меня.
— Кох. А что такое? — теряется Анна.
— Ничего. Просто так спросилось.
— Да. Так вот, приставил он пистолет к моему лбу и читает мне «приговор», то есть несет какую-то ахинею про коварные замыслы и покушение на государственный строй. В общем, полный мрак…
Я срезаю ножом неподатливую пластиковую пробку и смотрю на Анну. Она говорит разгоряченно и ходит туда-сюда по комнате с сигаретой в руке. Красный ее свитер кочует вдоль стены.
— И тут меня осенило! Ладно, говорю, товарищ майор, можете опустить пистолет. Вы достойно прошли проверку… Он опешил. «Какую проверку?» спрашивает. А я чувствую — рука уже дрогнула. Ага, думаю: есть трещинка! Надо туда клин вбивать…
