На время стало легче. Теперь волны били моторку в корму, так сказать, пинками под зад придавая ей скорости. Адам шумно выдохнул, опускаясь на скамью. Абель нашарил фонарь и попробовал светить вперед, во избежание столкновения с каким-нибудь подлым рифом — но свет отражался в стекле, только ухудшая видимость.
Вдохновленные успехом — лодку больше не раскачивало, как упавший в поток старый башмак — они несколько раз меняли направление, как им казалось, под одним и тем же углом. Пока наконец не осознали, что плывут уже достаточно долго для того, чтобы увидеть впереди огни деревни — хотя бы вдалеке. Хуже того — пропал и красный огонь маяка. И далеко не сразу, а только покрутившись вокруг своей оси, братья окончательно поняли, в чем дело: ветер стих, и на смену ему пришел туман. Причем не простой вечерний туман, создающий романтическое настроение у парочек в лодках — нет, североморский плотный белый полог, дым водяного пожарища, забивающийся в нос и в рот, толстыми струями наплывающий сразу со всех сторон.
Адам заглушил мотор, и лодка зависла над морской бездной в полной тишине. Белесые полосы тумана немедленно окружили неподвижную лодку, как будто давно уже гнались за ней — и только сейчас сумели опутать своей сетью.
— Эге ж, — задумчиво сказал рулевой, смахивая с лица брызги. — И где ж это мы?
— Темно, — грустно сообщил вежливый Абель, забывая на миг про свою вежливость, приличествующую будущим священникам. — Темно, как в заднице.
Старший брат хмыкнул, удерживая при себе комментарий, что Абелю-то уж должно быть все досконально известно о подобном местонахождении. Шикнул на него, как будто Абелева болтовня могла помешать осязанию — и поднял вверх наслюнявленный палец, чтобы определить направление ветра.
Радуясь собственной догадливости — как еще и ориентироваться в тумане, как не по направлению ветра и волн — перегнулся через борт, ткнул фонарем в направлении почти неподвижной воды. Бежали легкие волны, бежали — длинные и плоские, покачивавшие моторку нежно, как колыбель.
— Значит, бортом к волне. Она била нам в левый борт. Разворачиваю!
На этот раз мотор завелся как подобает — с четвертого раза, и утлое суденышко, фырча и плюясь, покатило — наконец-то в правильном, вполне определенном направлении. И безо всяких галсов! Разрезая туповатым носом пласты тумана, как нож, которым пытаются резать кисель. Кисельный туман смыкался за кормой, пропуская лодку все глубже и глубже в себя.
Через некоторое время — наверное, часа через два, когда замерзшие пальцы Адама уже отказывались плотно смыкаться на руле — старший брат испытал первое сильное подозрение.
А что, если ветер поменял направление за время их бешеной скачки «галсами»? Могло так случиться? Если подходить к вопросу теоретически — конечно же, могло… Но практически — совершенно исключено.
Вернулся ветер, слегка проредив туманный кисель. По-хорошему, утешал себя Адам, если ветру и меняться — так разве что на морской, по направлению к берегу. И если так, то надобно… Надобно…
Остатки хмеля все еще дурманили голову, мешая думать по-настоящему. Адам перегнулся через борт, зачерпнул немного воды и плеснул себе в лицо. От ледяной влаги немедленно заломило пальцы. Отгонять мысль, что они толком не знают, куда плыть, помешал еще напряженный вопрос Абеля, внезапно обернувшегося с фонарем в руке — желтоватый луч чиркнул Адаму по глазам, заставив его заслониться ладонью.
— В глаза светишь! Убери, балда!
— Адам! А мы… ты… уверен в направлении?
— Вперед смотри! — огрызнулся тот с такой преувеличенной яростью, что Абель и без прямого ответа получил ответ. Из всего его лица фонарь высвечивал только испуганный острый нос. Треугольная тень от носа походила на клюв. Юноша отвернулся, зная, каким злым и резким делается его старший брат, когда что-то идет не так, как надо. Он напряженно вглядывался вдаль, отгороженную от него забрызганным стеклом — но не успел ничего разглядеть раньше, чем моторка встала на дыбы, заржав, как норовистая лошадь. Абель глупо взмахнул руками, в последний момент увидел что-то черное, чернее морской ночи за молочной мазней тумана — и «Арабелла» на всем скаку оседлала длинный риф, наверное, конец какого-то мыса. Чудом не перевернувшись, она с жутким скрежетом прокатилась несколько метров вперед под дружный вопль хозяев (причем Абель, от неожиданности макнувший руку с фонарем в воду, орал «Земля! Земля!» — и этот счастливый вопль мореходов всех времен в его устах звучал не слишком-то весело. Сказать по правде, это был крик ужаса.) Адам, придавленный своим братом, вцепился в него, силясь не то скинуть его с себя, не то защититься им непонятно от чего — впрочем, теперь уже понятно: от камней, несшихся на них с огромной скоростью, несшихся вокруг, и внизу, и впереди, и…
Фонарь, короткой вспышкой осветив воду изнутри, с хлопком погас — но изо всех произошедших бедствий это было наименьшее. Морской конь наконец остановился, налетев на барьер не по силам; орущего Абеля швырнуло вперед, он ударился лбом о ветровое стекло и чудом не пробил его, в глазах вспыхнули ослепительные оранжевые звезды. И теперь уже Адам оказался наверху — такой же вопящий, зажмуренный, на миг поверивший в собственную смерть.
Моторка еще пару секунд постояла прямо, вхолостую треща мотором, после чего с грохотом завалилась набок. Братья выпали из нее безобразным комом, все еще сжимая друг друга в объятиях, и тут же откатились в разные стороны, распавшись надвое, как разрубленный пополам червяк.
Абель припал к земле, как вернувшийся из полета космонавт, уткнувшись в нее мокрым несчастным лицом. Дикое измождение последних часов охватило его так крепко, что он едва не отключился в первый же момент — только оттого, что под ним оказалась суша, крепкая, неподвижная суша, и неважно, что длинные волны с урчанием лизали его ноги, захлестывая в сапоги. Как будто голодный зверь — море — не хотел так просто отказываться от добычи.
Адам встал раньше брата — сначала на колени, потирая ушибленные части тела и выплевывая вместе с соленой водой: «Вот ч-чума… Вот ч-черт… Ох, тудыть твою мать…»
Первым делом, поднявшись, он сунулся к моторке. Суша под ногами была уже несомненна, в удостоверении не нуждаясь, а вот здоровье лодки находилось под сомнением. Адам обежал ее кругом — скорее обполз, конечно, потому что мировая усталость сказалась и на нем; проклятый фонарь по-прежнему отказывался светить, но в белом свечении набегающего от моря тумана ясно виднелась квадратная дыра — да нет, две дыры, Боже мой, три… Дюралюминиевая листовая обшивка порвалась о камни мыса — или что бы это ни было — порвалась полосами, как картон, по которому проскребли теркой. Жалкое тонкое дно синей лодчонки за какие-то полминуты превратилось в решето. Рыча от бессильного негодования, Адам пнул ногой жестяное корыто — величественный пиратский корабль «Арабелла», который таким ничтожным образом встретил свою судьбу. Вот уж теперь отец точно оторвет кому-то голову.
Хмель стремительно выветривался — вернее, те его остатки, что еще сохранились пузырьками тепла в бедном Адамской голове. По тихому бормотанию, исходившему от темной груды на камнях, он определил, что брат жив, а посему первостепенной заботой не является. Адам побежал по берегу — так быстро, как только мог в темноте, то и дело оскользаясь. Туман сгустился так, что не было видно ничего даже в паре метров впереди; но Адам надеялся обнаружить их местонахождение хотя бы эмпирическим путем. Ну что это может быть? Возможно, мыс Каменный Нос, который отгораживает Североморский залив от остального моря; это означает, что они с Абелем просвистели в тумане мимо города, и сделали еще лишних километров двадцать пять вдоль берега… Не смертельно, но очень неприятно, особенно если учесть, что обратно этот расстояние — по крайней мере до Североморска — придется проделать пешком, потому как моторочке определенно пришел конец… С таким дном она способна плыть только в одном направлении, а именно — вниз. Никогда никуда не плавайте ночью, в тумане, на пьяную голову! Истина была настолько проста, и винить, кроме самого себя, было настолько некого, что ярость Адама на идиотскую ситуацию подскочила еще на пару градусов.
Мокрые сапоги Адама чавкнули по тинистому дну. Он снова вошел в воду. С этой стороны берег кончался. Парень плюнул себе под ноги, в белую пенистую воду, курившуюся длинными струями тумана, и пошел дальше по самому краю, силясь в темноте что-нибудь разглядеть.
Так он шел, видя перед собой кромку воды и каменистый берег. Один раз из-под его ног взметнулось что-то белое, вопящее; он оступился и едва не упал, но удержался, махая руками и в процессе отходя от минутного ужаса. Это были крачки, обычные крачки, на колонию которых Адам наткнулся в темноте — после чего отважные птичьи воины еще преследовали его какое-то время, пикируя сверху и яростно вопя. Особенно храбрая крачка явственно пыталась достать нарушителя границ в голову клювом, и Адаму приходилось отмахиваться от нее рукой, едва не задевая ее маленькое тельце, похожее на покрытый перьями снарядец. Наконец крачка успокоилась, отогнав врага от своего дома достаточно далеко, и отстала, испустив победный резкий крик. В одном месте берег стал обрывистым, и Адаму пришлось подняться по камням, нависающим над водой — в тумане трудно разглядеть — наверное, метра на полтора. Потом обрыв сошел на нет. Потом… перед глазами всплыло большое, кривое пятно тьмы на фоне менее темных камней. Моторка.
