Наталья Галкина - АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА

Раздались аплодисменты; видимо, шел неведомый мне научный спор, и сторонники точки зрения Теодоровского А. П. выражали ему таким образом сочувствие и поддержку.

Лектор сгреб полной крепкой лапкою переданные ему записки в кучку и начал вытаскивать и зачитывать по одной, словно фанты или гадательные билеты для попугая.

– «Уважаемый Аполлинарий Петрович! - читал он. - Были ли в последние годы зафиксированы в нашем городе случаи прислышений, ошибочно именуемые „голосами"?» Да, были.

– Классифицируете ли вы их тематически? - живо спросил из первого ряда лысый очкарик в красном свитере и потертом черном пиджаке.

– С удовольствием отвечаю на вопрос уважаемого коллеги, коллекционера Звягинцева, с которым постоянно сотрудничаю. Да, классифицируем. Скажем, за последнюю пятилетку голос, говорящий про тень дерева, услышан был, насколько нам известно, одиннадцать раз; думаю, мы располагаем неполной информацией.

«Тень дерева»?! Я прямо подскочил на своем неудобном складном стуле, чем привлек внимание соседей.

Я гулял по аллеям незадолго до закрытия сада.

Широкая тень старого ствола легла мне под ноги на мерцающем в тусклом фонарном свете снегу. Я перешел через нее, и в минуту, когда тень мазнула меня по лицу, услышал я голос внятный:

– Нельзя переступать через тень дерева и стоять на ней.

«Чушь какая, - подумал я, - вот уж и всякие глупости мерещатся, зачитался, заработался, не надо брать халтуру и столько таблиц писать после работы. Мало ли мы в зимние вечера переступали теней дерев. И ничего».

– Дерево дереву рознь, - насмешливо парировал голос и смолк. Подняв руку, как школьник, я поднялся.

– Не одиннадцать, а двенадцать. Я тоже слышал в прошлом году про тень дерева.

Слушатели разглядывали меня с интересом. Лектор просиял и попросил после окончания лекции подойти к нему. После чего продолжал читать присланные ему записки:

– «Какие неодушевленные привидения, кроме названных, имелись в виду?» Лавра Вяземская, например. Фонтаны в Летнем саду. Ряд… э-э-э… не существующих ныне памятников архитектуры, в частности, культовых сооружений. Старинные городские фонари. «Как Вы думаете, существуют ли неизвестные, не зафиксированные Вами фантомы?» Полагаю, что еще есть таковые. В наше время факт существования привидений многие подвергают сомнению, на этот счет предрассудки очень сильны, поэтому граждане относят увиденное и услышанное к разряду галлюцинаций, в частности, галлюцинаций под воздействием алкоголя. К тому же люди не знают, кому и куда следует сообщать об увиденных фантомах. Попрошу всех записать телефон и адрес нашей проблемной лаборатории, комиссии и мой домашний телефон и сообщить их всем своим знакомым на всякий случай.

Слушатели послушно зашуршали и зачирикали авторучками; все хотели узнать, куда надлежит настучать на призрак, ежели тот соблаговолит осчастливить их посещением своим.

– «Почему фантомология? - читал очередную записку Теодоровский. - Разве нет русских слов, от коих могли бы Вы образовать название Вашей науки? Когда прекратит наша наука преклоняться перед иностранщиной?» Мы думали об этом. Но нам, честно говоря, не удалось придумать название науки, ориентируясь на слова «призрак», «привидение», «мана», «блазнь», «морок».

Наконец записки были исчерпаны, и после последней волны аплодисментов народ начал расходиться, а я послушно побрел к сцене, где ждали меня Теодоровский и Звягинцев. Пока Теодоровский записывал номер моего телефона, я заговорил со Звягинцевым, сообщив ему сначала про то. как слышал о нем от дежурного по клубу в ДК, а потом наврав и ему про кленовые листья.

– Я опоздал к началу лекции. Про который призрачный сад зимой шла речь?

– Не сад зимой, молодой человек, а Зимний сад.

– Вроде оранжереи?

– Вроде, но как бы оранжерея в окружении комнат другого назначения.

– Да, понятно, - сказал я бездумно, - я такой видел в Эрмитаже.

Он воззрился на меня.

– Как это видели? Когда?

– В позапрошлом году. Или в прошлом. Шел по Эрмитажу, посмотрел в одно из окон одного из залов, окно выходило в такой Зимний сад.

– Так, так, - сказал он медленно, разглядывая меня, - и что же вы в том саду видели?

– Ну, деревья, кажется, березы, белые статуи.

– Аполлинарий Прокофьевич, - сказал непередаваемым тоном с модуляциями (вот порадовались бы наши соседи из лаборатории, занимающиеся идентификацией голосов!) Звягинцев, - этот молодой человек видел в Эрмитаже Зимний сад!

– Когда?! - вскричал лектор.

– В прошлом году, - смиренно отвечал я, - или в позапрошлом.

– Да вы просто находка! «В позапрошлом»! Сейчас, сейчас, я вас во второй список внесу! Как нам повезло! как повезло!

– Этот сад и появляется в виде привидения? - спросил я.

– Вы и видели привидение, - сказал Звягинцев. - Зимнего сада с начала века в Эрмитаже нет. Вы видели главный призрак города. Сколько лет я мечтаю его увидеть! Не везет. А вам повезло почему-то.

– Привидение? - спросил я недоверчиво. - Средь бела дня? Такое цветное и яркое?

– А какой, по-вашему, должен быть сад? Как переводная картинка плохого качества? Привидение вовсе не всегда фосфоресцирует потусторонней зеленцой и едва различимо; встречаются очень даже натюрель.

Фосфоресцирует? Зеленцой? Я вспомнил про «аквариум Веригина» в театре, мне поплохело.

– Что еще? - спросил, нахмурившись, Звягинцев.

– Я его и в фосфоресцирующем и еле различимом виде наблюдал, только тогда я был в нем, как в аквариуме, а не со стороны смотрел. Я его не узнал.

– Натуральный медиум, - сказал деловито Теодоровский, обращаясь к Звягинцеву. - Надо не выпускать его из поля зрения.

Я решил не сообщать Настасье, кто я, чтобы она не испугалась; да я и не верил словам Теодоровского.

Мы вышли вместе со Звягинцевым, Аполлинарий Прокофьевич задержался у администратора.

– Теодоровский еще про одно привидение говорил, Ледяной дом. Это какой Ледяной дом? - спросил я для поддержания разговора. - Лажечникова? Тот, давешний, со свадьбой лилипутов?

– Не лилипутов, а царских шута и шутихи. К вашему сведению, в зимние месяцы блокады Ленинграда Ледяной дом воцарился в городе тотально. Я бы не говорил о привидениях в столь легком тоне. Иногда они опасны.

– Не всегда, значит?

– Я сказал: иногда.

– И всегда своевольны, так? Кому хотят, тому и показываются? Или можно по желанию увидеть?

– Да какое желание. В нашей с вами сказке не герой ищет клад, а клад ищет героя.

– Событие в поисках действующего лица? Событие ищет того, кто будет в нем участвовать? Пьеса ищет актера?

– Вы, часом, не искусствовед? - спросил Звягинцев.

Не он ли, любитель призраков, мне напророчил?

– Нет, - сказал я, - пока нет. Ледяной дом и Зимний сад, - сказал я. - Противоположности полные. Как нас учили? Единство и борьба противоположностей? Может, они еще и воюют друг с другом?

Звягинцев посмотрел на меня с нескрываемым интересом.

– Не забудьте высказать это ваше предположение Теодоровскому.

Я и не помню теперь - забыл, не забыл? Забыл, должно быть.

– Товарищи! - сказал наш начальник, собрав нас на собрание в одной комнате (всего комнат было две, не считая его крошечного кабинета в торце длинной комнаты, уголка, который делил он с глухой пожилой сотрудницей, самой лучшей художницей мастерской Эвелиной Карловной. - Товарищи, чтой-то мы опять просрачиваем.

У него были два любимых глагола: «просрачивать» и «приурачивать».

– Но ведь в позапрошлом квартале, - выскочила маленькая чертежница Капа, - в позапрошлом квартале все сделали в срок!

Начальник задумался. Капа применила неотразимый прием, всем нам известный. Ежели начальник, пару раз в день обходивший каждый стол и внимательно следивший за качеством продукции, выходящей из его мастерской, останавливался возле тебя и произносил неодобрительно: «Чтой-то у тебя не тово. Буквы в наклон и с хвостами!- следовало незамедлительно произнести ключевые слова: «А на прошлой-то неделе в большой таблице буквы у меня были прямые и без хвостов!» Начальник погружался в обдумывание сего аргумента и факта и уходил. Иногда он даже возвращался ненадолго в свой кабинет, кормил там волнистого попугая Андрюшу, прервав обход и глубоко задумавшись. «Андрюша, Андрюша», - говорил попугай, кивая, кланяясь, глядя в зеркальце.

Мне очень нравился кабинет начальника, маленькая комнатушка угловая с двумя окнами на разных стенах.

Меня очаровывали работы Эвелины Карловны. Работала она с натуры, копировала гистологические срезы, глядя в микроскоп. Гистологические срезы, считавшиеся заказами повышенной сложности, рисовала и моя соседка, пожилая старая дева, но ее кружочки с пораженными клетками, бактериями и вибрионами наводили уныние тускло-лиловым и серым цветами, сухостью исполнения, напоминали о тускло-лиловых тошнотворных кишках с таблиц той же авторши, старательно и тщательно проработанных, невыносимо некрасивых. Легкие акварели Эвелины Карловны, нежные и изящные, вспоминал я позже, значительно позже, очутившись уже в ином возрасте, в иной жизни, уже в роли модного искусствоведа на выставке Кандинского. Многие знакомые мне искусствоведы, взращенные на реалистическом искусстве, так и не поняли и не приняли великого мастера, называя его - абстракционистом и авангардистом» (хотя, будучи людьми вполне приличными, статей типа «Сумбур вместо музыки» не писали; но им их, кстати, и не заказывали - по прогрессивности наступившей эпохи - власть предержащие), да и в расход послать им его не хотелось (хотя для того был он втройне недосягаем). Мне же после элегантно отрисованных Эвелиной Карловной вирусов, возбудителей, бацилл, плавающих как бы как попало в подкрашенной среде среза, - я прямо-таки любовался их хвостиками, усиками, балетными изгибами их маленьких телец, недоступных невооруженному человеческому оку! - в мир Кандинского дверь была открыта, я вошел легко, даже узнал на некоторых полотнах прославленного художника нескольких персонажей маленьких круглых акварелей моей бывшей безвестной сотрудницы.