Толчком колена он распахнул её бёдра и торопливо вошёл в тёплую, влажную, жаждущую плоть… Дышал он мелко и прерывисто, делая короткие, судорожные толчки. И так же быстро скатился с неё.
А она, ещё не успевшая опомниться от короткого соития, не получившая разрядки, опустила ноги на траву, которая ничуть не охладила воспаленного желания, и в памяти возникли слышанные когда-то странные слова Алексея: «Тридцать три года – возраст, когда распяли Христа. Впрочем, к женщинам это не относится…»
И вот… именно в тридцать три года она лежит – с сомкнутыми ногами и разведёнными в стороны руками, – пусть не на кресте, а на земле, но всё равно – в позе распятия.
Она – распятая желанием!
…Наталья, ползая на коленях, пыталась в темноте нащупать брошенные трусики, но ей это не удалось, она с трудом поднялась и почти на автомате добралась до дома. И пока она снимала с себя одежду, ей пришла в голову ослепительно простая мысль: «А ведь тем, что я так хочу этого невоспитанного дикаря, этого аполлона, я ведь по сути оскорбляю Алёшку?! И если он узнает… это же причинит ему такую боль! Но я ведь не хочу причинять боль Алексею, я только хочу другого! Вот ты, сучка, и запуталась… Разложить бы тебя на лавке по-деревенски, да всыпать десяток «горячих» хворостиной по твоей распутной заднице! Для вразумления…»
Она упала на кровать и погрузила два сложенных пальца – указательный и средний – в глубину своего лона, жаждущего, зудящего и словно бы гудящего от острой боли неудовлетворённости.
Мягко и настойчиво, злясь на саму себя, она двигала пальцами взад-вперёд, внутрь – наружу, извиваясь и стыдясь этих механических движений, задыхаясь и покусывая губы, чтобы приглушить боль, идущую изнутри, представляя себе, что она – в объятьях Игоря, – до тех пор, пока не почувствовала полной, неудержимой, щедрой разрядки, почти судороги. И разрядка эта, хлынув изнутри, словно бы затопила сознание, покрыв его тонкой плёночкой успокоения, подобно тому, как раньше морские волны усмиряли, выливая на них из бочек слой ворвани – китового мира.
Опустошенная и изнеможённая, она свернулась калачиком, положив ладонь на лобок защитным инстинктивным жестом и стиснув её ляжками, словно оберегая заветное своё местечко от любого нежелательного вторжения…
«Нет, дело не во мне, – лениво подумала она, засыпая. – Со мной все в порядке…»
В воскресенье в лагере грянул родительский день!
С утра, наконец-то, прошел легкий весёлый летний дождичек, словно бы по заказу омывший поникшую и посеревшую от жары листву и как из огромного пульверизатора освеживший воздух. Стало легче дышать.
С двенадцати часов все мыслимое пространство затопили празднично одетые родители, которые соскучились по своим чадам. Буквально под каждым кустом, на скамейках трибун и по берегу ручья расположилась семейные ячейки…
Встретив Игоря, Наталья поманила его за собой, довела до медпункта и закрыла дверь на крючок.
– Ты куда вчера исчез?
– Да я вернулся… – чуть смущенно объяснил Игорь, – обратно к этим… тостующим. Чтобы они о вас… это самое… не подумали чего такого.
«И этот заботится о моей репутации», – усмехнулась про себя Наталья.
Потом она приспустила его тренировочные брюки и, оттянув резинку плавок, воспалёнными губами жадно вобрала в рот его ещё не вполне восставший член.
– Погоди… – прошептала она, когда он не то просто шевельнулся, не то захотел ей помочь. – Не дёргайся. Я сама…
Но не успела она сделать несколько сосущих движений вперёд-назад, стоя перед ним на коленях, как он больно вцепился ей в плечи. Она, плотно охватив головку губами, сильно сжала её в этом страстном кольце, потом ласково куснула, снова вобрав на всю длину, как он дёрнулся – раз, потом другой, и её рот наполнился тёплой липкой жидкостью. Она сглотнула сперму и вопросительно подняла голову. Его глаза были крепко зажмурены, а его большое тело мелко вздрагивало…
– Ты что? Что с тобой, Игорёчек?!
– Не знаю… Со мной… никто еще так не делал… – сквозь сжатые губы как-то бесцветно пробормотал он, по-прежнему не открывая глаз.
– Но тебе… тебе… это понравилось? – с беспокойством спросила она. – Тебе было… хорошо?
– Не знаю… – снова с трудом выдавил он. – Очень уж непривычно…
И трясущимися пальцами сорвав крючок, быстро выскочил из кабинетика.
Она села за столик, выкрашенный в белую краску, и положив на него локтя, подперла голову ладонями. Разочарование наступило неожиданно быстро. Она со всей бесстыдной откровенностью поняла, в чём же, наконец, дело!
Ещё тогда, в душевой кабинке, под сильно бьющими струями воды, подвешенная на сильных руках пловца, – она не испытала оргазма. И не в связи с кратковременностью совокупления, вовсе нет… А причина заключалась в том, – с брезгливой досадой признала она, что у этого сибирского великана с фигурой древнегреческого бога оказался до смешного маленький… хм… как же его назвать, чтобы не окончательно обидеть?! Фаллос – это слишком комплиментарно! Каменные изображения фаллоса, этого могучего детородного органа в древнем мире стояли на перекрёстках дорог: к их подножиям благодарные женщины складывали подношения и цветы… Прекрасный обычай! Пенис? То же самое, только по-латыни… Нет, не заслуживает… Ей вспомнилось ещё красивое энергичное слово «елдак», которым щеголяли на Руси в распутном и притягательном девятнадцатом веке.
Член? Орган? Фу, как-то слишком уж по-медицински звучит, холодно и абстрактно. А ласковых, своеобычных, понятных только двоим, интимных наименований – не находилось… Всё же это был живой отросток живого человека, просто очень маленький. Не потому ли древнегреческие боги и герои прикрывали свои причиндалы фиговыми листками?!
«Пипка, вот это что! – зло подумала Наталья. – Пипка, размером чуть больше пипетки, – ну, как футляр для пипетки…»
Она, конечно, и раньше начала догадываться, но только сегодня, впервые, так сказать, взяв инструмент Игоря в руки и в губы, она осознала их конструктивную несовместимость!
И именно здесь, в шевелящемся человеческом муравейнике, среди свежих тел подрастающих девушек и сексуально-озабоченных тёлок – «пионервожатых», всех этих потенциальных матерей и чьих-то любовниц, – она явственно припомнила свой первый, вполне скромный эротический опыт…
В каком же классе это было? В седьмом или восьмом. Помнится, её подруге Кате было всего пятнадцать, когда она стала заниматься любовью с другом своего отца.
Они с одноклассником Гришей сидели на скользком кожаном диване, и он – не диван, конечно, а Гриша – рослый, смуглый мальчишка с бровями, сросшимися на переносице, вдруг, слегка покраснев, положил ей ладонь на колено… Совершенно спокойно и с любопытством она ждала, что же будет дальше. Она знала, что на ней чистые, красивые трусики с маленькими кружавчиками, и не колготки, а чулки с широкой резинкой.
Его рука поползла выше и замерла на границе – между краем чулка и краешком трусиков. Правда, ладонь была мокрой, наверное, от волнения. Чтобы как-то помочь ему, она незаметным движением чуть задрала юбку и слегка раздвинула ноги. Интересно, а он решится залезть ей в трусики? И достанет ли он свой… как это называется? И какой он у него?!
Но тут её целенаправленный взгляд уперся в «молнию» на его джинсах: в этом месте что-то явно выпирало тугим шалашиком. Она почти машинально потянула за язычок молнии, и ее ладошка, словно бы обладая независимым разумом, самостоятельно скользнула в раскрывшуюся расщелину. оттянула резинку трусов и захватила нечто упругое и мягкое, похожее на недоваренную сосиску, и вытащила это «нечто» наружу, зажав в кулаке…
Вытащила… и засмеялась: если это и была сосиска, то очень маленькая и бледная, с небольшой розовой проплешинкой на самом конце…Нет, пожалуй, – не на конце, а на кончике, смешная проплешинка с дырочкой в центре! Именно вот такая, почти детская пипочка и была у Игоря. Этакий недоразвитый отросток богатырского тела…
Она застонала, как иногда стонет раненый заяц.
Да, конечно, сладостный, самозабвенный оргазм – это коварная ловушка Природы, надёжный капкан для продолжения рода человеческого: за всё надо платить! Интересно, – а как же Господь Бог наказывает грешников, которые грешат вхолостую?!
Алексей Климашин был для Натальи не просто хорошим, надежным мужем и другом. Вместе они прожили тринадцать лет, – и ни разу не поссорились! Спорили, конечно, и не раз, – но всегда быстро мирились… особенно – в постели. Алёшка был ещё умным и умелым партнером, всегда, в первую очередь желающим доставить наслаждение ей.
Её тайное местечко он ласкательно называл «расстегайчик»; и на её вполне домашний вопрос: «Что ты хочешь на ужин?» совершенно серьёзно отвечал: «Разогрей пирожок»…
Она любила, когда Алексей бережно и сильно входил в неё сзади. Её безупречно гладкие ягодицы радостно реагировали, и ей казалось что она – весенняя кобылица, которую на раздольном лугу кроет разъярённый жеребец. И ей хотелось орать, и она орала, будто ржала, – и кончала, кончала, кончала… Неизменно, всегда, раз за разом. И не стесняясь, освобожденно вопила во всю мощь своих лёгких на всю квартиру, на всю округу, да что там – на весь мир, весело и бесстыдно:
