— Ни хрена на дороге не видно, — сказал Попандос. — А хозяйка заладила свое: «Поезжай, привези от мамы малыша. Я уже так по нему соскучилась». Можно подумать, она скучала за ним, когда валялась под солнцем Гаити!
— Или что будет с ним носиться, — добавил Парамон, — опять все свалит на плечи няньки.
— Почему все? Подойдет к ребенку, посюсюкает: «Ах ты моя крошка, мой ангелочек! Я твоя мамочка. Мамочка любит своего мальчика!» — передразнил хозяйку Попандос. — Тьфу! Противно слушать! Так бы ухватил за одну тощую ножку да за другую и разорвал на две половинки, как жабу!
— Ну, не скажи, брат! — взмахом руки остановил его Парамон. — Эта жаба — наша кормушка. Где ты еще столько бабок заработаешь?
— Это ты точно заметил.
— Вспомни, сколько мы имели в месяц, пока не устроились к этой жабе охранниками, а?
— Сколько? В месяц меньше, чем здесь за один день.
— То-то же! И что, плохо нам сейчас?
— Все хорошо, но как стукнет жабе что-то в голову — хоть стой, хоть падай!
— А ее шибздику? То же самое.
— Харэ базарить. Тебе жрать охота?
— Ха-ха-ха! Мне всегда жрать хочется. Что ты предлагаешь? Эта жаба хоть бы бутерброд нам в дорогу дала!
— Кучу подгузников в придачу к маленькому принцу тебе, а не бутерброд!
— В натуре, давай похаваем где-нибудь.
— Сейчас будет какая-то забегаловка. Там перекусим. Только как ее увидеть в таком тумане?
— Я буду смотреть, а ты поезжай потихоньку.
— Куда уж тише!
Вскоре охранники с аппетитом уплетали в придорожном кафе солянку и пили сок. Довольные сытным завтраком, они подошли к БМВ и услышали слабый плач младенца. Попандос открыл заднюю дверцу автомобиля и заглянул в салон. Лежащий в корзинке ребенок заливался громким плачем, его маленькое личико было красным и мокрым от слез.
— Этого нам только не хватало, — сказал Попандос и повернулся к Парамону: — Как ты думаешь, что ему надо?
— Засунь соску на место, — кивнул тот на пустышку. — Говорят, это помогает.
Но младенец упрямо ее выплевывал, плакал все громче и подергивал ручками.
— Может, он голодный? Где его каша? — спросил Попандос и, найдя бутылочку, неумело, но осторожно сунул соску ребенку в рот. — А его не надо поднимать, когда кормишь?
— Ты что, обалдел? — засмеялся Парамон. — Ни разу не видел, как едят дети?
— Не-а, — ответил Попандос, безуспешно пытаясь покормить ребенка. Тот не переставал кричать и выплевывал кашу.
— А ты неплохо смотришься с бутылочкой и младенцем, — пошутил Парамон. — Как настоящий папа. Может, это твой сынок?
— Иди в задницу! — отмахнулся от него Петр. — Лучше думай своей башкой, что нам с ним делать. Я не смогу вести машину в тумане под такие арии.
— Давай поедем. Может, его укачает и он уснет?
— Учти, если он не перестанет орать через пять минут, — я останавливаюсь и делай с ним что хочешь. Мои нервы дольше не выдержат. Надо же, какой малой, а так орет! Обалдеть можно! — сказал Попандос, садясь за руль.
Они отъехали от обочины, и БМВ стал быстро набирать скорость. Мимо них пролетел на бешеной скорости черный «хаммер» и, внаглую их подрезав, скрылся в тумане.
— Вух! — выдохнул Попандос. — Я чуть в штаны не наложил с перепугу! Ты видел этого нахала? Видел? Он чуть не зацепил нашу «бэху». Еще три сантиметра, и он шмякнул бы нас в бочину! Ну, сука! Я тебе покажу, как подрезать!
Возмущенный до предела наглостью водителя «хаммера», раздраженный криками неугомонного младенца, Попандос надавил на педаль газа. Некоторое время он не видел ничего, кроме густой белой пелены впереди, но вскоре прямо перед ним возник задок «хаммера».
— Может, не надо? — спросил Парамон, всем телом вжимаясь в сиденье.
— Надо, браток, надо! — сказал Попандос и, набрав скорость, принялся обгонять черный автомобиль. Он не видел за тонированными стеклами водителя, но успел бросить взгляд на «хаммер» и резко обогнал его.
— Ага! Засрал?! Сразу вспомнил о тормозах! — довольно прокричал Попандос.
«Хаммер» протяжно просигналил и, снова их подрезав, скрылся в тумане.
— Ну и наглая рожа! — заявил покрасневший от волнения Попандос. — Он думает, что его тачка круче и ему все позволено? У нас «бэха» тоже ништяк!
— Не у нас, а у хозяина, — внес уточнение Парамон.
— Какая на хрен разница! — отрезал раздосадованный Попандос. — У нас… У него… Да угомонится он когда-нибудь или нет?
— А ты, значит, пожрал, а теперь подсунул? — скривился Парамон и приоткрыл окно. — Вонища какая!
— Во-первых, закрой окно, пацана простудишь. Во-вторых, если сам испортил воздух, то хоть честно признайся, — заметил Попандос. — Я уже давно услышал, что воняет, как в параше, и молчал. Я, видишь ли, Паша, вел себя как воспитанный человек.
— Я не вонял! — возмутился Парамон и зажал нос пальцами.
— Слышь, а может, это он? — Попандос кивнул в сторону младенца и стал притормаживать.
Мужчины вышли из салона. Попандос наклонился над корзинкой с малышом и понюхал.
— Я же говорил! — радостно сказал он. — А ты хотел все свалить на меня.
— И что теперь будем делать?
— Что-что? Подгузник надо менять, — пробурчал Попандос и снял с ребенка голубенькие ползунки. — Если бы еще кто-нибудь рассказал, как это делается!
— Там на них должны быть липучки, — заметил Паша, — я рекламу по телику видел.
— Видел, видел… Все ты видел, а где они, не знаешь, — недовольно бурчал Попандос, отыскивая липучки. Найдя их, он развернул памперс.
— Ничего себе! — присвистнул Парамон. — Я и не думал, что такой малой может столько насрать!
— А ты думал, он как воробей?
— Ну, не воробей, но чтобы столько!
— Что ты хочешь? Это же мужик будущий, — сказал Попандос и вытащил грязный подгузник. — И где теперь его купать?
— Зачем купать? Пусть его дома купают, а у нас есть туалетная бумага.
— А это что еще за «с алоэ»? — Попандос достал упаковку салфеток с изображением ребенка. — Может, ими вытереть? Здесь и «беби» написано — значит, для детей.
— А если они со спиртом? Ожог еще сделаем.
— Но написано ведь для тупых: «беби».
— Ну и что? Мало ли что ими надо вытирать? Может, рот, а может, соски дезинфицировать?
— Они с алоэ. А оно горькое до чертиков. Как же ими соски вытирать?
— Говорю тебе, возьми туалетную бумагу — проверенный продукт.
— Давай. Сам ты продукт! — ухмыльнулся Попандос.
Мужчины вытерли младенца и, достав из корзинки, долго мучились, соображая, как правильно надеть подгузник. Малыш, почувствовав тепло человеческого тела и сухость штанишек, успокоился и, измучившись от крика, уснул прямо на заднем сиденье.
— Ну и что теперь делать? — спросил раскрасневшийся и вспотевший Попандос. — Надо бы его в корзинку положить и пристегнуть ремнем. Но если я это сделаю, он опять проснется и будет орать.
— Пусть пока на сидушке поспит, не свалится, — сказал Парамон. — Поехали уже, а то скоро эта курица проснется и начнет каждые пять минут названивать.
— Когда она раньше десяти просыпалась? Ты видел хоть раз такое? — ответил Попандос, садясь за руль.
— А вдруг сегодня материнские чувства у нее проснутся в начале пятого утра? — с иронией спросил Парамон.
— Тогда отключи мобилку, и абонент будет недоступен.
— Хорошая мысль!
— Смотри, «хаммер» на заправке стоит.
— Вот наглая скотина! — Парамон, приоткрыв окно, высунул руку и сделал неприличный жест. — Пусть теперь попробует подрезать!
— А мы дадим газу и вперед! — поддержал его довольный местью Попандос и нажал на педаль.
Утренний непроглядный туман Антона ужасно раздражал. И вообще он был на грани нервного срыва. А как еще может чувствовать себя человек, который знает, что ему остается жить совсем немного? Может, другие ведут себя иначе, но Антон об этом не задумывался. Он был зол на себя и на мир, который, как он считал, не принял его. Мир отторгал его, выталкивал из жизни, хотя Антону было всего двадцать два года. Несмотря на юный возраст, молодой человек, который так нервно вел черный «хаммер», имел все, о чем его сверстники могли только мечтать. Его отец, Георгий Арсентиевич, владел сетью автозаправок и баловал сына с детских лет. Антон имел все, что хотел и чего не хотел. Деньги его испортили. Они, как известно, обладают властью, могут сделать человека на голову, на две выше остальных, но имеют и другую, отрицательную сторону. Они могут погубить.
Именно это и случилось с Антоном. У него было много денег, он купался в достатке, жил в респектабельной квартире улучшенной планировки, имел новый «хаммер», кучу подружек и друзей.
«Липовых друзей, — с горечью подумал Антон. — Друзья любили не меня, а деньги, которыми я щедро с ними делился».
