Камилла: А я все вспоминаю нашу последнюю встречу и то, как…
Чарлз: Что — как? Ты знаешь, как пахнет на этой чертовой куриной фабрике? О, боже, не представляю, как они могут там вообще находиться, в смысле — работники. Я потом наверняка месяц не притронусь к этой чертовой курятине, это уж точно.
Камилла: Дорогой, мне так больно слышать, что ты в таком состоянии…. Почему бы тебе сейчас же не сесть в «рэндж-ровер»? Не пройдет и часу, как я дам тебе… чаю.
Чарлз: Чаю с бабой? (Смеется.) Прости. Я хотел сказать, с ромовой. Не искушай. Они снова будут трубить о том, что я преступил эти чертовы нормы морали, развопятся, это как пить дать. Тоже мне «Армия спасения». Так что прошу тебя, не подвергай искушению мою мораль. (Фальшиво напевает мелодию псалма «Мы собрались у Реки», неумело подражая саксофону.)
Камилла: Мне сейчас так одиноко, со мной только мои сапожки.
Чарлз: Так ты дома одна? А где же твой Страж с серебряной пикой?
Камилла: Где-нибудь тут околачивается. Все-таки это замечательно — иметь большой дом, по крайней мере можно друг на друга не натыкаться. Но я имела в виду другое: мне без тебя так тоскливо, так пусто. Когда тебя нет, меня преследует ощущение пустоты…
Чарлз: Погоди! Сейчас я тебе расскажу, где настоящая пустота. Внутри ее черепа. Вчера вечером попытался растолковать ей, почему вся эта чертова современная архитектура — дрянь, архидрянь, черт знает что такое. Но с таким же успехом можно было объяснять основы фермерского хозяйства этим чертовым придуркам на острове Пасхи. «Тук-тук, есть кто дома?»
Камилла: Ах, дорогой, представляю, как ты расстроился.
Чарлз: А потом она заявила, что собирается покончить с собой.
Камилла: Как? Опять? Ножиком для чистки лимона?
Чарлз: Нет, половником. Для супа. И на этот раз она настроена решительно.
Камилла: Нет, я никогда не понимала, в чем прелесть таких фантазий.
Чарлз: Замечательно, ну и хватит об этом.
Камилла: Кстати о половнике… угадай что стоит у меня на столике? «Мармайт»[37] — большая банка.
Чарлз: Ммм. (Слышно, как он причмокивает и облизывает губы).
Камилла: Прекрати, ты же знаешь, как это на меня действует.
Чарлз: Сколько сейчас времени? Я, пожалуй, пошлю эту свою придворную
«Армию спасения» куда подальше… (Щелчок, слышно, как набирают номер.) Где ты?
Камилла: Ау-у. Я ту-ут, у телефона.
Мужской голос: О, простите, миленькие мои.
Камилла: Эндрю, я же сказала, что я у этого чертова телефона.
Эндрю Паркер-Боулз: Ясно, можешь не оправдываться. Это Чарлз?
Высокий, чуть гундосый голос: Нне-ет. Это… «Уилтшир телеком».
Эндрю: Кто-кто?
Тот же гундосый голос: Телефоннная компаннния. Нам сообщили, что нне-лады на линннии. Поломммка.
Эндрю: Неужели? Как странно.
Камилла: Эндрю, ты повесишь наконец трубку? (Звук швыряемой трубки.)
Чарлз: О, боже, чуть не влипли.
Камилла: Дорогой, тебя спасло само небо, разбудив вдохновение.
Чарлз: Да я, собственно… ты думаешь?
Камилла: Ты был великолепен. Он даже ничего не заподозрил.
Чарлз: Отличный малый. Мама права по сути — он вечно в миноре.
Камилла: Алло-алло? Считает его сутенером?
Чарлз: В миноре он, переживает. Нам действительно пора купить этот чертов мобильник с этим… как ты говорила? … С вибратором, то есть с вибро-чер-товым звонком. Так на чем мы остановились?
Камилла: На том, что ты мечтаешь намазать меня «Мармайтом» — всю-всю! — и (щелчок в трубке) — Эндрю! Я еще не закончила разговор! Алло-алло! Не пойму, что это было.
Чарлз: Чертовы загородные телефонные линии.
Мода как краеугольный камень истории
1 000 000 лет до н.э. В крохотной набедренной повязке на экране появляется Рэкел Уэлч[40], вызывая всеобщий подъем. Так возник Homo erectus[41].
3500-3001 до н.э. На Среднем Востоке ткут полотно.
1000-901 до н.э. В Израиле появляется долгополый халат-кафтан.
800-701 до н.э. Ассирийцам надоело ходить в своих слишком узких рубахах, они напали на израильтян и отобрали у них кафтаны. Ассирийские женщины стали одеваться так же, как ассирийские мужчины.
700-601 до н.э.: Ассирийские мужи, устав от насмешек вавилонян над тем, что они носят то же платье, что и жены, разрушили Вавилон и, дабы окончательно утвердить свое превосходство, изменили русло Евфрата и затопили город.
600-501 до н.э.: Изобретены пра-праджин-сы (501) — в местечке, где теперь расположен Сан-Франциско. Афинский тиран Писистрат узурпирует демократические завоевания Греции и возвращает права женщинам. Гречанки начинают носить короткие мужские хитоны, но от длинных моделей не отказываются, дабы в нужный момент придать своему облику дразнящую сексуальность. Эта женская уловка сохранилась до наших дней.
501 до н.э.-500 н.э. Эра балахонов, напоминающих старые мешки для зерна. Существует множество теорий относительно того, что же точно означало выражение «Римский мешок» в далеком 476 году. По одной из них, тут зашифрован захват Рима всеядным «готом» Одоакром[42], когда все награбленное рассовали по мешкам. Но, судя по новым данным, «Римским мешком» могли называть неуклюжую и безнадежно отставшую от моды жену Ромула Августула: это ехидное прозвище придумал один лихой преторианский гвардеец.
540-553. Половина населения Европы гибнет от чумы. Византийская императрица Феодора пытается поднять дух своих подданных, введя моду на белые платья, пурпурные мантии, золотое шитье, диадемы и остроносые туфли, — предвосхищая эру миссис Рейган. Византийский историк и собиратель сплетен Прокопий в своей сенсационной «Тайной истории» недвусмысленно намекает на то, что Феодора до свадьбы с императором Юстинианом Первым была актеркой и гетерой. Поистине она стала достойным примером для подражания многих будущих поколений хозяек светских салонов.
554-1000. Черный цвет снова в почете! Подолы стянуты на уровне щиколоток — дамы заранее готовятся к возможному завоеванию Европы мавританцами.
1000. Подолы предусмотрительно распущены и спущены до самого пола — на случай обещанного Конца Света и Судного дня.
1250. Гвоздем сезона становятся шляпы. За пленного Людовика IX[43] сарацины потребовали восемьсот тысяч золотых монет либо (!) фургон французских шляп на ту же сумму.
1253. В Англии начали производить полотно, спустя всего-то 4753 года после появления его на Среднем Востоке.
1278. Изобретено стеклянное зеркало, что пошатнуло авторитет Всевышнего и способствовало развитию гуманизма. Поскольку, узрев свое отражение, люди все чаще спрашивали себя: «Если я создан по Божьему образу и подобию, то как меня угораздило родиться с такой физиономией?»
1284. В Венеции начинают отливать золотые цехины, в Риме появляются равиоли. Попытки нашивать эту ажурную бижутерию из теста на платья оказываются тщетными, но нарядные блестящие цехины держатся крепко. Именно тогда возникли блестящие маски и костюмы, которые, собственно, и породили блестящих шоуменов.
1347. Из-за бубонной чумы закрываются театры и прочие увеселительные заведения.
1480. Леонардо да Винчи изобретает парашют и только потом спохватывается, что прыгать с ним можно лишь с удобно накренившейся Пизанской башни, так как самолет изобретут лишь через 420 лет. Обескураженный да Винчи выбрасывает парашют в изобретенный им же мусорный бачок (прототип нынешнего). Это увидел некий субъект по имени Витториа, вечно заляпанный грязью вечно осушаемых Понтинских болот. Он вытащил парашют и нашил из него премиленьких трусиков, которые в римском районе красных фонарей называли «II segreto di Vittoria», иначе говоря, «Victoria's Secret».
1514. В Европу привозят ананасы. В качестве шляп они так и не прижились, но десерт из них научились делать отменный.
Середина 1500-х. Появились высокие крахмальные воротники, похожие на мельничный жернов (брыжи). Их носят преимущественно те, кому в конце концов отрубят голову. Некоторые ученые утверждают, что благодаря такому воротнику палачам удавалось уберечь свои остроносые башмаки от брызг крови. Появляются жесткие корсеты, накладные рукава и кринолины, и все последующие поколения горячо благодарят судьбу за то, что не родились при Елизавете, хотя тогда было много вполне сносных театров и охотничьих забав типа «кто первым затравит медведя».
1600. Королева Елизавета — пример для подражания. Женщины подбривают лбы, до шрамов натирают кожу наждаком и даже специально заражаются оспой, чтобы выглядеть как Ее Величество. Королеве в ее личном кабинете ежедневно делают притирания и массажи. Слуги боятся, как бы чего не вышло. Никто не знает, что будет со страной, когда королева умрет (если она вообще когда-нибудь умрет), и на всякий случай придворные шьют подолы неимоверной длины, чтобы было чем прикрыть все самое ценное. Дабы подолы не волочились по полу, их сбоку подбирают: так и появляются первые платья со шлейфами.
