— Да, — согласился Бернард. — У нее столько забот.
Бернард вернулся в постель, но не заснул. В его голове теснились вопросы, воспоминания и размышления об Урсуле и о путешествии, на которое он столь импульсивно себя обрек. Повод был печальным, и Бернард слабо представлял, какую поддержку или практическую помощь он сможет оказать своей тетке. Тем не менее он ощутил некое волнение, даже приятное возбуждение, всколыхнувшее обычно вялое течение его сознания. Отправиться через весь земной шар, вот так взять и сняться с места — это было приключение, неважно ради чего предпринимавшееся; «смена обстановки», как говорят люди, — и в самом деле, трудно придумать более резкое изменение монотонного ритма его нынешнего существования. И потом — Гавайи! Гонолулу! Вайкики! Эти слова отдавались в его голове, ассоциируясь с пленительными и экзотическими удовольствиями. Он подумал о пальмах, о белом песке, о барашках пены на волнах прибоя, о смуглых девушках в травяных юбочках. Вместе с этим последним образом в его память непрошеным гостем пробралось воспоминание о Дафне: тогда он в первый раз увидел ее огромные, освобожденные от пут белья груди — в спальне меблирашки в Хенфилд-Кроссе, — громадные белые дирижабли плоти с мишенями темных кружков, они тяжело качнулись, когда она с улыбкой обернулась к нему. Сорок лет безбрачия никоим образом не подготовили его к подобному зрелищу, и, вздрогнув, он отвернулся, совершив первую из многих оплошностей в течение их коротких отношений. Когда он снова взглянул на нее, она прикрылась, а ее улыбка исчезла.
Он давно принял решение не думать больше о Дафне, но разум был своенравной и непослушной штукой. Невозможно было все время держать его на привязи, он постоянно срывался с поводка и убегал в подлесок прошлого, чтобы выкопать там какую-нибудь протухшую косточку воспоминаний и, виляя хвостом, принести и положить ее к вашим ногам. Но когда на фоне рассвета проступил в его комнате прямоугольник зашторенного окна, Бернард постарался стереть из памяти образ колышущихся грудей Дафны, которые покачивались из стороны в сторону словно колокола, звонившие по их обреченным отношениям, и сосредоточился на предстоящем путешествии.
Он включил ночник и достал из книжного шкафа географический атлас, хранившийся там над библиотечкой поэзии. Тихий океан занимал две страницы, его голубой простор был так велик, что даже Австралия казалась всего лишь большим островом в юго-западном углу. Гавайские острова и вовсе были цепочкой крошечных точек на границе двух страниц Кауаи, Молокан, Оаху (над которым, как знамя, реяло название «Гонолулу»), Мауи и Гавайи — единственный достаточно большой остров, чтобы на нем могло уместиться крохотное пятнышко зелени. Голубую гладь океана пересекали неровные пунктирные линии, отмечающие маршруты первых исследователей. Дрейк, похоже, прошел совсем близко от Гавайского архипелага во время своего кругосветного плавания в 1578–1580 годах, а вот путь капитана Кука в 1776 году пролег как раз через Гавайи. И действительно, надпись мелким шрифтом гласила: «Кап. Кук убит на Гавайях 14 фев. 1779», что явилось новостью для Бернарда. Уставившись на громадную голубую чашу Тихого океана, которую держали в зеленых, извилистых руках Азия и Америка, он осознал, что очень мало знает об истории и географии этой части земного шара. На его образование, его работу, всю его жизнь и мировоззрение повлияло гораздо меньшее и гораздо более густо населенное Средиземное море. Насколько первичное распространение христианства зависело от предположения верующих, что они живут в «центре мира»? Обсудим, добавил он иронически, сознавая, что сбивается на экзаменационные формулировки. А почему бы и нет? Это оживит дипломный курс азиатов и африканцев. Он вчерне набросал вопрос в тетрадке, которую держал под рукой, чтобы брать на заметку подобные идеи. На другой странице он составил список того, что необходимо было сделать:
Агент бюро путешествий: рейсы, стоимость.
Банк (дорожные чеки).
Действителен ли паспорт? Нужна ли виза?
Папа.
Позавтракав в почти пустой столовой (группа нигерийских пятидесятников оживленно болтала за чаем в самом солнечном углу помещения, а в другом углу, отправляя в отверстие в своей бороде ложку за ложкой йогурт, читал свежий номер «Теологикума» мрачный лютеранин из Веймара), Бернард отправился на автобусе в местный торговый центр и вошел в первое попавшееся ему на пути бюро путешествий. Изнутри окна и стены офиса были оклеены красочными плакатами с изображениями загорелых молодых людей обоего пола в излишне открытых купальных костюмах — в пароксизме наслаждения они ласкали друг друга на пляжах, прыгали в море или цеплялись за явно ненастоящие парусники. На доске у стойки красовались, как ресторанное меню, места отдыха: «Пальма 14 дней 242 ф. ст. Бенидорм 7 дней 175 ф. ст. Корфу 14 дней 298 ф. ст.». Ожидая, пока им займутся, Бернард просмотрел кучу брошюр. Все они казались поразительно одинаковыми: страница за страницей — заливы, пляжи, парочки, серфингисты, многоэтажные отели и бассейны. Майорка выглядела точно так же, как Корфу, а Крит ничем не отличался от Туниса. И от этого Средиземноморье начинало так ассоциироваться с центром мира, как даже и во сне не снилось первым христианам. Подобно многому другому, массовое понятие «отпуск», вероятно, видоизменилось за время его жизни. В Бернарде это слово по-прежнему вызывало воспоминания о прорезиненных плащах, влажной гальке и прохладных серых волнах в Гастингсе[8], куда они из года в год ездили, когда он был ребенком, напоминало оно и о невкусных салатах с консервированным мясом, которые готовила миссис Хамфри, — их подавали в темной и сыроватой столовой в глубине пансиона, стоявшего у пролива. Позднее отпуск стал означать для него работу во время летних каникул в качестве представителя какого-нибудь члена парламента от сельской местности, или посещение конференции в Риме, или сопровождение паломников в Святую землю — что-нибудь для совершенствования, импровизированное или субсидируемое. Даже сама идея заказать две недели стандартизированного блаженства из печатного каталога представлялась ему странной, хотя он понимал удобство этого, а цены казались вполне приемлемыми.
— Следующий, — произнес молодой человек за стойкой, его костюм был ему явно велик плечи пиджака болтались где-то на уровне локтей. Бернард сел на высокий, как в баре, табурет.
— Я хочу попасть на Гавайи, — сказал он. — В Гонолулу. Как можно скорее. — Собственное требование прозвучало настолько непривычно для его слуха, что он едва удержался от смешка.
Молодой человек, вероятно замученный заявками на Бенидорм и Корфу, взглянул на него с проблеском интереса и потянулся под стойку за брошюрой.
— Не отдыхать, — остановил его Бернард. — По семейным делам. Мне просто нужен дешевый рейс.
— Как долго вы хотите там пробыть?
— Точно не знаю, — ответил Бернард, поскольку еще не задумывался над этим. — Полагаю, две-три недели.
Молодой человек забарабанил по клавиатуре компьютера пальцами с сильно обгрызенными ногтями. Стоимость билета обычным туристическим классом оказалась пугающе высокой, а билетов с фиксированной датой обратного вылета — апексом — на ближайшие две недели не было.
— Я мог бы устроить вам место в групповой поездке примерно за ту же цену, что и апекс, — сказал молодой человек. — Отказ в последний момент или что-нибудь в этом роде. У «Тревелуайз» есть такая поездка, но их компьютер сейчас занят. Я все для вас выясню.
В колледж он вернулся пешком. День был чудесный, но прогулка оказалась не особенно приятной из-за интенсивного движения на шоссе, главным образом грузовиков, следующих на завод или с завода, — это был автомобильный гигант, раскинувшийся на окраине города, в нескольких милях отсюда. Двухъярусные тягачи-перевозчики, нагруженные таким количеством автомобилей, что казались передвижными автомобильными пробками, ползли в гору на малой скорости, шипя пневматическими тормозами и поднимая своими выхлопами мелкий песок на обочинах. С радостным предвкушением Бернард подумал о влажном морском бризе и шепоте прибоя.
По счастью, колледж Св. Иоанна располагался на значительном удалении от шоссе, на собственной земле. Это был один из нескольких теологических колледжей, основанных в конце девятнадцатого или в начале двадцатого века для подготовки священнослужителей свободной церкви[9]. Колледжи приспособились к сокращению своей клиентуры и более экуменическому духу современности, открыв двери для всех ветвей христианства, а фактически для всех вероисповеданий и, наравне с духовными лицами, для мирян. Помимо курсов, освещавших все аспекты христианства, читались курсы сравнительного религиоведения и межрелигиозных связей, появились центры изучения иудаизма, ислама и индуизма. Среди студентов были социальные работники старого города, иностранные миссионеры, туземное духовенство из стран «третьего мира», старики-пенсионеры и местные безработные выпускники. В сущности, почти кто угодно мог изучать все что угодно, лишь бы под прикрытием религии удалось протащить ту или иную дисциплину не в один, так в другой колледж: существовали степени или дипломы в области пасторских наук, библейских, литургических, миссионерских и теологических. Читались курсы экзистенциализма, феноменологии и веры, ситуативной этики, теории и практики благодати, раннехристианских ересей, феминистской теологии, «черной теологии», отрицательной геологии, герменевтики, гомилетики, управления церковью, церковной архитектуры, ритуальных танцев и много другого. Иногда Бернарду казалось, что колледжи Саут-Раммиджа, как их собирательно называли, образуют нечто вроде религиозного супермаркета и обладают всеми преимуществами и недостатками данного торгового заведения. Оно было удивительно вместительным, в нем хватало места для демонстрации всех товаров, на которые имелся спрос, и предлагалось огромное разнообразие сортов. На его полках можно было найти все необходимое, удобно разложенное и привлекательно упакованное. Но сама эта легкость процесса покупки несла в себе риск определенного пресыщения, определенной скуки. Если выбор был так велик, возможно, ничто и не имело особого значения. И все равно Бернард не собирался жаловаться. Для скептически настроенных теологов имелось не так уж много рабочих мест, а колледж Св. Иоанна предоставил ему таковое. Правда, рабочий день Бернарда был неполным, но он надеялся, что со временем сможет работать на полную ставку, а пока ему было позволено жить в одной из студенческих комнат колледжа, что спасало от многих забот и экономило много денег.
