17. «Будь добр, не отмечай, как я сильно похудела. Очень утомительно, когда все спрашивают: „Как ты это сделала?“ И пошло-поехало».
18. «Моя сестра вернулась в дом, так что можно не волноваться. Хочешь, пересядем на камень без водорослей? Или с водорослями тоже нормально?»
Игорь. Мой бойфренд из интернета умер, и твой может умереть
Компьютеры появились неожиданно. Мы вернулись после каникул, а они тут как тут: семь серых ящиков на длинном столе в холле пятого этажа.
— Теперь у нас есть компьютеры! — объявила учительница. — И они помогут нам в учебе!
Народ оживился, а я засомневалась. К чему было портить холл уродливыми квадратными роботами? Почему все радуются как дураки? Что такого мы узнаем от этих машин, чего не могли бы узнать от учителей?
Особенно компьютеры притягивали к себе мальчиков. Каждую свободную минуту они стучали пальцами по клавиатуре, играя в простейшую игру, где надо было громоздить друг на друга и взрывать блоки. Я держалась от компьютеров подальше. Мое с ними знакомство произошло дома у моей подруги Марисы и повергло меня в растерянность. Было что-то зловещее в том, как на экране при загрузке вспыхивали зеленые буквы и цифры, и меня бесило, что стоит включить компьютер, и Мариса перестает отвечать на вопросы и вообще замечать меня.
У моей неприязни к компьютерам почти политический пафос: они меняют наше общество и, поверьте, к худшему. Давайте вести себя по-человечески. Общаться. Писать от руки. Я попросила освободить меня от занятий по компьютерному набору, где использовалась программа под названием «Мэвис Бикон учит печатать»: нам показывали, каким пальцем на какую букву надо нажимать. «Мизинец на М, — повторяла она. — Мизинец на М». Остальные старались угодить Мэвис, я же писала в тетради.
На родительских собраниях учительница говорила папе и маме, что я настроена «враждебно по отношению к технике». Очень жаль, что я не желаю «принимать новые технологии в классе». Когда мама заявила, что скоро компьютер появится у нас дома, я ушла к себе в комнату, включила маленький черно-белый телевизор, который купила когда-то на барахолке, и отказывалась выходить в течение часа.
И вот однажды вечером, когда я уже вернулась из школы, его привезли: компьютер Apple и монитор размером с коробку, в каких перевозят вещи. Длинноволосый парень установил его, научил маму пользоваться дисководом и предложил показать мне «предустановленные» игры. Я помотала головой: «Нет. Не надо».
Но компьютер, поселившийся посреди гостиной и издававший легкое гудение, притягивал к себе как магнит. Я наблюдала, как няня помогает сестре играть в «Орегонский путь» (в итоге все ее виртуальное семейство умерло от дизентерии, не достигнув брода), а мама набирает текст в Wo r d указательными пальцами: «Не хочешь попробовать?»
Искушение было слишком велико. Мне захотелось попробовать, понять, из-за чего шум. Но мне не хотелось притворяться. Я уже отказалась от вегетарианства и во время ланча со стыдом призналась девочкам, что у меня сэндвич с тофу и прошутто. Надо быть честной перед самой собой. Хватит перестраивать свою индивидуальность. А ненависть к компьютерам — часть моей индивидуальности. Улучив момент, когда горизонт был чист (мама разбирала свою обувь в спальне), я прошла в гостиную, села на холодный металлический офисный стул и медленно поднесла палец к кнопке «пуск». Послушала гудение и урчание загружающегося компьютера. И меня окрылило сознание того, что я переступила черту.
* * *
В пятом классе у всех нас появились виртуальные имена. Мы обменивались сообщениями друг с другом, а также заходили в чаты — сетевые посиделки с названиями типа «Тусовка тинейджеров» и «Место для друзей». Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить идею анонимности. Я не вижу людей, которые не видят меня. Я видна и не видна. Мы с Кэти Померанц придумали себе одного персонажа на двоих — четырнадцатилетнюю модель по имени Мэрайя. У нее были развевающиеся черные волосы, второй размер груди и широчайший набор смайликов. Сознавая необычайную силу Мэрайи, мы заманивали мальчиков описанием ее красоты, популярности и жажды любви, а также большими доходами. Мы печатали по очереди и хихикали, упиваясь своей властью. Как-то мы попросили мальчика из Делавэра прочитать название бренда на ярлычке его джинсов. «Это „ранглеры“, — написал он. — Мама в „Волмарте“ купила». Возбужденные своим успехом, мы вышли из чата.
* * *
В девятом классе у нас появилась новенькая — Джулиана. Она никого не знала, но обладала самоуверенностью девочки, которая привыкла быть лидером с детского сада. Джулиана — панк, ходила с пирсингом в носу и прической в виде шипов, носила футболку с самодельной надписью «Leftover Crack»[8], и лицо у нее было такое красивое, что иногда я невольно примеряла его к себе. Джулиана была веганкой по идеологическим соображениям и искренне умела наслаждаться музыкой без мелодии. Я неделю не могла прийти в себя, когда она поведала, что занималась сексом аж с двадцатилетним парнем в каком-то переулке.
— На мне была юбка, поэтому он просто сдвинул трусы, — сказала она так непринужденно, словно рассказывала, что ее мама приготовила на ужин.
Через два месяца нашего знакомства она сделала по фальшивому удостоверению личности татуировку на шее, в виде морской звезды, грубую и неаккуратную. Я попросила разрешения потрогать струпья, не в силах поверить, что это останется навсегда.
У Джулианы было много друзей-панков в Нью-Джерси, и по выходным она часто ездила туда на «шоу». За ланчем мы просматривали их самодельные сайты на Angelfire.com. Кто-то повесил на главной странице своего сайта изображение разлагающегося младенца. Но в основном помещали фотографии самих себя, потных, прыгающих в толпе перед сценой, собранной их же руками. Сразу и не поймешь, кто музыкант, а кто пришел оттянуться. Джулиана показала мне Шейна, симпатичного блондина, которым была увлечена. Его сайт назывался Str8OuttaCompton; только через десять лет я поняла, что имелось в виду[9]. На одной фотографии Шейна, запечатлевшей концерт в тесном подвале, я отметила мальчика — загорелого, щекастого, голубоглазого, с банданой на голове; ни на кого не глядя, он пританцовывал у края сцены.
— Кто это? — спросила я.
— Его зовут Игорь, — ответила Джулиана. — Он русский. И тоже веган. Очень славный.
— Он классный.
Вечером в чате выскочило сообщение от Pyro0001. Я приняла его.
Pyro0001: Привет, это Игорь.
* * *
В следующие три месяца мы с Игорем каждый вечер по несколько часов обменивались сообщениями. Я приходила домой около половины четвертого, а он в четыре, поэтому я запасалась едой и садилась ждать, когда появится его имя. Мне хотелось, чтобы он первым посылал «привет», но обычно у меня не хватало терпения дождаться. Мы говорили о животных. О школе. О несправедливости этого мира, чаще всего направленной против невинных животных, неспособных защитить себя от зла, которое приносят им люди. Игорь был немногословен, но я соглашалась со всем, что он говорил.
И я больше не возражала против компьютера. Он меня пленил.
В школе я не нравилась мальчикам. Одни не замечали меня, другие откровенно грубили, и никто не хотел со мной целоваться. Я еще не оправилась от разрыва, случившегося в седьмом классе, и отвергала приглашения на вечеринки, куда, как я знала, должен был прийти мой бывший бойфренд. К моменту знакомства с Игорем я лечила разбитое сердце в двадцать четыре раза дольше, чем длился последний роман.
Игорь хотел увидеть мою фотографию, и я отправила ему снимок, сделанный в спальне на фоне стены, где я нарисовала маркером деревья и обнаженные фигуры. Мои волосы висят, как выглаженная желтая занавеска; намазанные блеском губы сложены в полуулыбку. Игорь сказал, я похожа на Кристину Агилеру. Поскольку он панк, это была скорее оценка, чем комплимент, но я все равно была взволнована.
Наш обмен сообщениями не останавливал ни ужин, ни перебранки с родителями. Он писал, как тихо в доме, когда он возвращается из школы, ведь его родители приходят не раньше восьми. Краткое «brb»[10] означало, что курьер принес ему ужин, как правило, запеченные баклажаны. Игорь рассказывал, что в его школе есть лидеры и лузеры, меднолобые качки и фрики. Большая государственная школа и куча незнакомых людей в классе. Моя школа вроде бы совсем другая: маленькая, со своим лицом и более однородным составом учеников. Но и я иногда чувствовала себя в изоляции. Я стала писать про одноклассников «кисы» и «фальшивки» — слова, которые никогда не употребляла, пока не увидела их у Игоря. Слова, которые будут ему понятны и сблизят нас.
