Для вас — оптовые скидки
Если истории из этой книги расположить в хронологическом порядке, а не в странном хаотическом и-так-сойдет виде, как я теперь их собрал, эта история была бы самой первой. Однажды ночью в 1983-м я задремал, слушая радио. Засыпая, я слушал об оптовых закупках, а когда проснулся, по радио говорили о наемных убийцах. Вот откуда взялась эта история.
Я прочел много историй Джона Колльера[24], прежде чем написать эту. Перечитывая ее несколько лет назад, я понял, что она тоже принадлежит Джону Колльеру. Она не столь хороша, как другие его истории, и не так здорово написана; и все же это его история, хоть я того и не заметил, когда ее писал.
Одна жизнь в духе раннего Муркока
Когда меня попросили написать историю для антологии Майкла Муркока «Рассказы Элрика», я предпочел написать историю про мальчика, очень похожего на меня, и про его отношения с литературой. Я сомневался, что сумею сказать об Элрике, не опускаясь до стилизации, зато в мои двенадцать герои Муркока были для меня столь же реальны, как и все остальное в моей жизни, и даже намного реальнее, чем, предположим, уроки географии.
«Из всех рассказов сборника больше всего мне понравился ваш и Теда Уильямса, — сказал Муркок, когда мы случайно встретились в Новом Орлеане через несколько месяцев после того, как я его закончил. — Но его понравился больше, потому что там был Джими Хендрикс».
Название позаимствовано из рассказа Харлана Эллисона[25].
Мне много лет довелось сотрудничать с различными СМИ. Порой люди спрашивают, как я определяю, что именно буду писать. Чаще всего это бывают комиксы, или фильмы, или стихи, или проза, или романы, или короткие рассказы, или что-то еще. Когда садишься писать, обычно знаешь, что это будет.
Зато у этой истории сначала была идея. Я хотел высказаться об инфернальности машин, компьютеров, о черной магии, а также о Лондоне, который наблюдал в конце восьмидесятых, в эпоху финансового благополучия и морального банкротства. Было непохоже, что из нее получится рассказ или роман, тогда я попытался написать стихотворение, и у меня неплохо получилось.
Для сборника «Лондонские рассказы», выпущенного журналом «Тайм аут» («The Time Out Book of London Short Stories»), я переделал его в прозу, чем сильно озадачил многих читателей.
Все началось со скульптуры Лайзы Снеллингс, изображающей человека, который оперся на метлу. Возможно, он был чем-то вроде швейцара. Я задумался об этом, и так появилась эта история.
Еще одна история из ранних. Я написал ее в 1984 году, а последнюю редакцию сделал в 1989-м (поспешно наложенный слой краски и немного раствора для самых возмутительных трещин). В 1984-м я не смог ее продать (научно-фантастическим журналам не нравилось, что она про секс, а секс-журналам не нравилось, что про болезнь). В 1987-м меня спросили, не хочу ли я продать ее для сборника научно-фантастических секс-рассказов, но я отказался. В 1984-м я написал историю о венерическом заболевании. В 1987-м та же самая история была уже как будто о другом. Возможно, сама история и не изменилась, зато общая ситуация изменилась очень резко: я имею в виду СПИД, — и история, хотел я того или нет, получилась о нем. Реши я ее переписать, мне пришлось бы это делать с учетом СПИДа, но я не мог. Эта болезнь была слишком серьезной, слишком малоизученной и слишком тяжелой, чтобы сказать о ней походя. Зато к 1989 году культурный пейзаж вновь переменился, сделался именно таким, в котором мне было если не комфортно, то по крайней мере менее некомфортно достать эту историю из долгого ящика, почистить, оттереть пятна и отправить в мир, на встречу с добрыми людьми. А потому когда редактор Стив Найлс спросил, нет ли у меня чего-нибудь неопубликованного для его сборника «Подписи без рисунков» («Words Without Pictures»), я отдал этот рассказ ему.
Я мог бы сказать, что моя история вовсе не о СПИДе. Но я бы солгал, по крайней мере отчасти. Ну а в наши дни СПИД уже стал — хорошо это или плохо — просто еще одной болезнью из арсенала Венеры.
На самом деле мне представляется, что моя история — об одиночестве и особости, и возможно, о радости обретения своего пути.
Моя единственная удачная сестина (форма стихотворения, состоящего из шести строф; заключительные слова каждого стиха возвращаются в каждой строфе — в меняющемся порядке, в заключительных трех строках те же слова повторяются в середине и конце). Впервые опубликована в «Фантастических рассказах» («Fantasy Tales »), переиздана Стивом Джонсом в сборнике «Гигантская книга вампиров» («Mammoth Book of Vampires »), и в течение многих лет была моим единственным вампирским произведением.
Эта история была написана для составленного Питом Кроутером сборника про суеверия «Прикосновение к дереву» («Touch Wood »). Мне всегда хотелось написать рассказ в духе Раймонда Карвера[26] — ведь он добивался такой простоты. Пока писал свою историю, я понял, что это кажущаяся простота.
Боюсь, мне и в самом деле довелось слышать упомянутую в тексте радиопередачу.
Я написал эту историю в квартире на верхнем этаже крошечного дома, бывшего каретного сарая в Эрлз-корте. Меня вдохновила статуэтка Лайзы Снеллингс и воспоминание о пляже в Портсмуте, когда я был маленьким: дробный шум, производимый морем, когда волны откатываются по гальке назад. В то время я писал последнюю часть «Песочного человека» («Sandman »), которую назвал «Бурей», и обломки шекспировской пьесы с пеной и грохотом откатывались назад через эту историю точно так же, как и через мое сознание.
Как мы поехали смотреть конец света. Написала Дауни Морнингсайд, 11 лет
Однажды в Нортгемптоне мы с Аланом Муром (одним из лучших писателей и лучшим из известных мне людей) разговорились о том, что неплохо было бы придумать место действия наших историй. Эта история именно в таком месте и произошла. Когда-нибудь честные и добропорядочные горожане Нортгемптона сожгут Алана как колдуна, и это будет ощутимая потеря для мира.
Однажды мне пришла кассета от Робина Андерса, больше всего известного как ударник в «Boiled in Lead»[27]. К кассете было приложено письмо, в котором говорилось, что он хотел бы, чтобы я что-нибудь написал к одному из треков. Трек назывался «Ветер пустыни». Вот я и написал.
Эту историю я сочинял четыре года. Не потому, что холил и лелеял каждое слово, но потому, что стеснялся. Я писал абзац и откладывал ее в ожидании, пока краска стыда не сойдет с моих щек. И через четыре или пять месяцев снова к ней возвращался и писал следующий абзац. Начал я писать свой рассказ для эротической научно-фантастической антологии «Не зная границ. Рассказы об инопланетном сексе» («Off Limits: Tales of Alien Sex»), которую составила Эллен Датлоу. Дедлайн уже прошел, а я все никак не мог остановиться. Сосредоточившись на следующей странице, я пропустил и следующий дедлайн. Наконец однажды я позвонил Эллен Датлоу и довел до ее сведения, на случай моей безвременной кончины, что в моем компьютере есть наполовину написанный порнографический рассказ, что файл называется ДАТЛОУ, и что в этом нет ничего личного. Прошли еще два дедлайна, когда наконец, через четыре года после того, как был написан первый абзац, я закончил свою историю, и Эллен Датлоу и ее сообщник Терри Уиндлинг поместили ее в составленный ими сборник эротических рассказов-фэнтези «Сирены» («Sirens»).
По большей части эта история обязана своим появлением удивлению перед тем, что в беллетристике, когда герои занимаются любовью или просто сексом, они вообще не говорят. Мне не кажется, что история получилась эротической, но зато теперь, когда она уже написана, я перестал ее стесняться.
Эту сказку я написал для благотворительной акции общества «Люди за этичное обращение с животными» (People for the Ethical Treatment of Animals; PETA). Мне кажется, она достигла своей цели. Это единственная вещь из тех, что когда-либо писал, которая выбила меня из колеи. В прошлом году, спускаясь по лестнице, я застал моего сына Майкла слушающим мой компакт-диск. Как раз началась «Когда животные ушли», и это застало меня врасплох, поскольку я услышал голос, который с трудом признал.
Для вашего сведения: я ношу кожаный пиджак и ем мясо, но с младенцами обращаюсь очень хорошо.
Когда я придумал эту историю, она называлась «Город ангелов». Но к тому времени, когда начал ее писать, на Бродвее уже шло шоу с таким названием, а потому, дописав, я дал ей новое имя.
