Монти — человек особого склада характера. И то, что он устроил в этот раз, на очередной дегустации, было для него типично — но лишь по содержанию, никак не по форме. Форма меня попросту поразила.
Скандал возник из-за бочки.
Я и раньше знал, что немецкое виноделие находится в сложных отношениях с бочкой. Начнем с того, что еще в начале девяностых бочка вообще официально не считалась немецким способом делать вино. Не то чтобы ее использовать запрещалось, но выдержанные в бочке вина не могли получить категорию Qualitatsweine, им оставалась только категория столовых.
Зато сейчас, поняв, что бочка — это хорошо, это модно, немцы начали работать с ней с нуля, так, будто до них никто в мире вино в бочке не выдерживал. Да что там работать, они попросту на нее набросились.
Бочка в виноделии, однако, не забава, а технологическая процедура, необходимая для того, чтобы красное вино вообще можно было пить. Виноградная шкурка при ферментации дает танины — то есть то, что вяжет язык. И, например, настоящее традиционное бароло из Пьемонта — настолько танинное вино, что его просто нельзя употреблять без многолетней «полировки острых углов» в большой старой бочке. (Это сейчас в Бароло появились и иные, ускоренные технологии, а раньше их не было.)
Но тон бочки в вине стал сам по себе настолько привычен и приятен людям, что многие используют дуб еще и — или исключительно — в качестве ароматизатора.
А тут, понимаете ли, на сцене появляются немцы, у которых вино с самого начала получается мягким, и тогда зачем же тут дуб. В результате во многих хозяйствах Германии к бочке подсознательно подходят исключительно как к модному способу придать вину дополнительные ароматы. Ну а в стране, где белые вина зачислены по международным рейтингам в особую, «немецкую», категорию «ароматных», поскольку сравниться с ними ничто не может… В стране, где в колбасу может быть добавлено до двадцати разных видов пряностей, особенно мускатный орех… На родине пряников, в конце концов… В общем, уж ароматы-то немцы создавать умеют как никто.
Итак, дегустация в очередном хозяйстве — у городка Эрингена, в Бадене, хозяева — опять муж с женой, только не тонкие и стройные, а как раз наоборот — по традиции пригласили нас высказаться, описать впечатления, поскольку им это полезно слышать.
— Позвольте поинтересоваться, сколько месяцев вы держите вино в бочке, чтобы получился такой замечательный вкус? — отозвался на это Монти.
Вокруг стола раздались смешки: всем — даже двум корейцам и китаянке — ясно было, о чем речь. Им, да, возможно, и нашей непосвященной троице — Алине, Грише, Юле.
Мои записи с той (и не только с той) дегустации сохранились, и по ним, в общем, нетрудно догадаться, о чем спрашивал Монти и почему яд у него, казалось, капал с языка.
Вот эти записи, в оригинале, еще не приведенные в человеческий вид:
1. Weingut A. S. Bach, Ehringen, Baden. Spatburgunder Rotwein Spatlese Barrique trocken. Ничего подобного не проб. Сандаловое вино, чистая Индия. Тяжелое, до горечи, второй план — оч. зрелые фрукты. И все? Да, все. Модн. стиль.
2. Weingut… ну, то же самое. А вино называется Wolfer Barrique trocken auslese. Нос: тот же сандал, и сирень, и еще лесные грибы и мускатный орех. Ударные танины, но легкое и ласкающее рот. Как это возм.???
3. Portugieser Rotwein trocken, 2001. Flonheimer Kotenpfas. Вот ты какой, португизер. Вчера этот сорт хвалили. Цвет темн. гранат. сока. Аромат специй, парф. оттенк. — мужские духи. Тон мяса с пряностями?? Вкус — бочка, ты жуешь бочку, восхищ., она особая, ванильная с шоколадом, и очень пряная. Послевкусие — фрукты. А ведь хорошо!
4. Spatburgunder Rotwein trocken, 2000. Ober-Ingelheimer Sonnenhang. Нос — сандаловая бочка плюс вишневая косточка. Просто, приятно. Мягко, легко. На финише — кофе и орех, поджаренная хлебная корочка, послевкусие — тоже поджар., плюс горьк. шоколад. Апофеоз ароматного дуба.
Очень странные вина, в общем, но Монти, как и все мы, очень быстро вычислил причину всех странностей.
Ах, как он произнес это — «такой замечательный вкус»!
Немцы что-то ответили на плохом английском — ну а у Монти он, естественно, был хорошим, особенно когда этот человек злился.
— Я хочу пить вино, а не дубовую настойку, — отчетливо произнес он. — Вы обугливаете бочку до безобразности, вы держите там вино минимум шесть месяцев, а в последнем образце и вовсе семь!
Видно было, что таких гостей немцы, носящие знаменитую фамилию «Бах», не ждали. Монти, очевидно, угадал сроки выдержки с пугающей точностью.
— Но мы известны тем, что работаем с германским дубом! — почти выкрикнул толстый Бах. — Это он дает экзотические оттенки сандала, сирени и грибов. Но он мелкозернистый, он требует более долгой выдержки.
— Так не работайте с германским дубом! — зарычал в ответ Монти. — Во Франции дубовые рощи еще не вывелись! Они помогут вам избавиться от деревянного вина!
Дело даже было не в том, что именно он говорил. Да, он, мальчишка, учил виноделов с многолетним стажем — и ведь попадал в точку. Но еще он почти орал и, похоже, готов был сорваться окончательно.
Что-то с ним происходило. Странное.
Алина с удивлением, наклонив голову, слушала Монти. Остальные тоже замерли, некоторые — типа Гриши — замерли с радостью: скандал!
Любой винодел — как любой художник — много чего выслушивает в жизни о своих произведениях. Но как же она смотрит на этого Монти, несчастная фрау Бах, как она вытягивает шею, оглядывая нас, всех прочих, ища поддержки… Ведь это для нее такое событие — приезд людей, от слова которых зависят продажи!
— Монти, — сказал я медленно и задумчиво, намеренно тихо, чтобы ко мне прислушались. — Вы не хотите пить дубовую настойку, но я — хочу. Я хочу из Германии получать деревянное вино с немецким дубом, из Калифорнии — сливочное шардоне с калифорнийским дубом и так далее. Что касается хозяйства Бах, то лично мне кажется: последние два вина великолепны для дичи и копченого мяса. Они очаровательны, — тут я повернул голову к фрау Бах, — а главное — уникальны.
— Отличный английский, — раздались еле слышные, но предельно отчетливые русские слова с противоположной стороны стола. То была Алина, она смотрела на меня с любопытством.
Тут я услышал другой шепот. А, это же Мануэла — она завладела мясистым ухом господина Баха и рассказывала ему что-то… глядя при этом на Монти… а Бах с громадным сочувствием смотрел на него же и кивал, кивал.
— Дорогая Мануэла, — звенящим голосом сказал Монти, — я могу представить, что вы там рассказываете. И хотел бы заметить, что это не имеет никакого отношения к делу. Побочные обстоятельства не влияют на мое мнение о вине.
— Конечно-конечно, — ласково заверил его господин Бах.
Монти воззрился на него волком. Тогда все, конечно, завершилось миром.
Но нервы были и дальше. Потому что — по дороге к автобусу — Гриша и Юля начали требовать у Мануэлы, чтобы она организовала им отдельную поездку в Зоргенштайн, на место отравления. Мануэла, по-моему, начала всерьез обдумывать самоубийство, поскольку Гриша нагло объяснял ей, что никому в Москве — то есть никому в его редакции — не интересен германский дуб, всем хочется острого материала про отравленное вино. А это было ровно то самое, чего Мануэла не хотела слышать, для ее института смысл всей поездки на ходу изменился, он, этот смысл, заключался как раз в том, чтобы все как можно быстрее забыли об отравленном вине и писали о германском дубе. Юля, однако, уверенно подпевала Грише. Это было ужасно, мы с Седовым терпеливо ждали, когда Мануэла расправится с этой парой. А потом оказалось, что всем без исключения нужно в туалет — а что вы хотите от людей, живущих в автобусе, — и я надолго замер во дворе среди багрового плюща, покрывавшего винодельню от крыши до земли.
— Страсти у вас, — неодобрительно сказала мне Юля, только что отдавшая должное туалету супругов Бах. — Объяснил бы, что это такое — какой-то Монти читает лекции людям, которые, наверное, побольше его знают.
— А вот это не так, — сказал я. — Монти — это феномен. Очень сложно стать известным винным писателем в стране, где в полной силе Хью Джонсон и Дженсис Робинсон. Но Монти все равно хочет когда-нибудь быть первым. И ведь он еще и фрилансер. То есть ему никто не платит зарплату. Поэтому каждое лето он нанимается на виноградники и винодельни, по месяцу или меньше на каждый, по всей Европе. За еду и копейки. Но уж то, что он знает про все винодельческие технологии, от Бургундии до Риохи, — это Бахам, возможно, и не снилось. А также и нам с Седовым.
Юля — человек, который из всего извлекает какую-то неожиданную информацию.
— А скажи, Сергей, это что — вы с Седовым первые винные писатели России? Вас только двое? Вот и Мануэла с вами носится… А кто из вас круче?
— Нас не двое, а трое, — скромно заметил я. — Еще есть Галя Лихачева. Тоже из моего журнала, из «Вино-писателя». Конечно, в винных компаниях работает множество экспертов. Они знают побольше нашего, но это не винные писатели. Они работают на свои компании. На их продукцию. А строго в рамках профессии — вот мы.
