В отличие от претензий Горшка Эмбри, обвинения Элли имели под собой основание. «По большей части», — поправился Эверс, а потом поменял на «частично». Элли знала его лучше, чем кто бы то ни было — в этом или потустороннем мире — но она отказывалась полностью признать все его заслуги. В конце концов, все эти годы продукты в холодильнике появлялись благодаря ему и, заметьте, очень неплохие продукты. Да и навороченный холодильник тоже куплен на его деньги, большое вам спасибо. И «ауди». И уроки тенниса. И массажист. И все то барахло, которое она заказывала по каталогам. Да, не забудьте еще про плату за обучение Патрика! Самому-то Эверсу пришлось в свое время составлять хитрую комбинацию из стипендий, ссуд и летних заработков, чтобы хоть как-то продраться через колледж. А Патрику папочка все подал на блюдечке с голубой каемочкой. Папочка, которому теперь он все никак не успевает позвонить.
«Она, понимаешь, восстает из мертвых и ради чего? Ради жалоб. Ради жалоб по вшивому айфону, который, кстати, тоже куплен на мои деньги».
Эверс вспомнил одну пословицу и пожалел, что не процитировал ее Элли: «Счастья деньгами не купить, но несчастья они помогают пережить с относительным комфортом».
Может быть, ЭТО заставило бы ее заткнуться.
Чем больше он размышлял об их совместной жизни (а разговор с умершей супругой не может не навести на такие размышления), тем больше думал, что был он хоть и неидеальным, но неплохим уж точно. Он по-настоящему любил ее и Патрика, всегда старался относиться к ним с добротой. Он вкалывал как вол, чтобы дать им все то, о чем ему самому когда-то приходилось только мечтать. Думал, что поступает правильно. И если этого оказалось недостаточно, то теперь он изменить уже ничего не сможет. Что до Марты… некоторые интрижки не несут в себе никакого смысла. Каз его бы понял, а вот женщины — никогда.
Лежа в кровати и проваливаясь в блаженное забвение (спасибо коктейлю из эмбиена с виски), Эверс вдруг подумал, что тирада Элли подействовала на него как-то успокаивающе. Кого еще могли подослать к нему эти неведомые они? Кто сможет заставить его чувствовать еще хуже? Мать? Отец? Он их любил, да, но не так, как Элли. Мисс Притчетт? Дядя Элмер, который иногда щекотал его до тех пор, пока он не мочился в штаны?
Последнее заставило Эверса улыбнуться. Он поудобнее устроился под одеялом. Нет, самое худшее уже случилось. И пусть завтра на «Тропе» намечается еще одно отличное противостояние — Джоша Беккета с Джеймсом Шилдсом — смотреть его Эверс не обязан. Он лучше что-нибудь почитает. Ли Чайлда, например. Эверс уже давно присматривался к его книгам.
Но сначала он покончит с Харланом Кобеном. На весь следующий день Эверс погрузился в зеленые, безжалостные пригороды. Когда над Сент-Питерсбергом запылал воскресный закат, ему осталось дочитать еще страниц пятьдесят, но он и не думал останавливаться. Тут зажужжал телефон. Опасливо, словно и не телефон это, а заряженная мышеловка, Эверс взял трубку, посмотрел на дисплей и облегченно вздохнул. Звонил Каз, и если его не свалил сердечный приступ (к которому вполне располагали его лишние тридцать фунтов), то звонил он из Пунта-Горды, а не из загробной жизни.
И все же недавние события сделали Эверса подозрительным. — Каз, это ты?
— А кто ж еще, блин? — прогремел тот. Эверс вздрогнул и отдернул трубку от уха. — Барак, мать его, Обама?
Эверс выдавил из себя смешок. — Нет, просто…
— Что б я так жил! Друг, называется! Взял места в первом ряду, а мне ничего не сказал?!
— Я достал только один билет, — услышал Эверс откуда-то издалека свой собственный голос. Он посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Наверное, уже идет второй иннинг, если только воскресная игра не началась в восемь.
Он потянулся за пультом.
Каз в это время смеялся, как тогда, на школьном дворе. Грубее, правда, но все равно похоже. Да и сам Каз с тех пор особо не изменился, как ни грустно это признавать. — Да ладно, расслабься, я ж тебя подкалываю. Как там видок из первого ряда?
— Отличный, — ответил Эверс, нажав кнопку включения на пульте. По «FOX 13» показывали какой-то старый фильм с Брюсом Уиллисом. Брюс, как всегда, крушил все и вся. Набрав «29», Эверс перешел на ESPN. Шилдс подавал Дастину Педройе, второму бэттеру в списке «Сокс». Игра только началась.
«Не уйти мне от бейсбола», — подумал Эверс.
— Дино? Дино, прием! Ты еще на связи?
— На связи, — ответил Эверс, увеличив звук. Педройя взмахнул битой по мячу, но промахнулся. Толпа взревела, бешено зазвенели коровьи колокольчики, к которым так прикипели болельщики «Скатов». — Педи только что выбили.
— Да ты что?! Я же не слепой, Стиви Уандер! Болелы «Скатов» сегодня на высоте, а?
— И не говори, — вяло ответил Эверс. — Прекрасный вечер для бейсбола.
За биту взялся Адриан Гонзалес. А прямо за ним, в первом ряду, сидел старик, который прекрасно воплощал собой образ перелетной птички с севера, решившей провести последние золотые годы в Солнечной штате. Звали старика Дин Патрик Эверс.
На руке у него красовался нелепый пенопластовый палец, и хотя даже в HD надпись читалась плохо, Эверс знал, что гласит она: «Скаты» #1. Прижав трубку к уху, домашний Эверс таращился на стадионного. Стадионный Эверс смотрел на домашнего, держа в свободной от пенопластового пальца руке точно такой же телефон. В ярости, которую не смог приглушить даже шок, домашний Эверс увидел, что на стадионном Эверсе надета футболка «Скатов». «Никогда, — подумал он, — я же не предатель».
— Вон он ты! — заорал в экстазе Каз. — Помаши ручкой, старина!
Стадионный Эверс поднял пенопластовый палец и чинно им помахал, словно дворником-переростком. Домашний Эверс на автопилоте сделал то же самое свободной от телефона рукой.
— Классная рубашка, Дино, — сказал Каз. — Увидеть тебя в футболке «Скатов» — это как увидеть Дорис Дэй с голыми сиськами. — Он захихикал.
— Пришлось надеть, — ответил Эверс. — Парень, который дал мне билет, настоял на этом. Слушай, мне пора. Пойду, возьму пива и п… бог ты мой, вот это да!
Хорошенько приложившись к мячу, Гонзо запустил его по высокой дуге к дальнему краю поля.
— Выпей и за меня, — крикнул Каз.
— На экране дорогущего эверсова телевизора Гонзалес топал по базам. Наблюдая за ним, Эверс вдруг понял, что ему нужно сделать. Есть только один способ положить конец этой вселенской шутке. В воскресенье вечером центр Сент-Пита обычно пустовал. Если он поймает такси, то приедет на стадион к концу второго иннинга, а, может, и раньше.
— Каз?
— Я здесь, старина.
— Нам стоило получше относиться к Лестеру Эмбри. Или просто оставить его в покое.
— Не дождавшись ответа, Эверс нажал на кнопку отбоя. Потом прошел в спальню и покопался в футболках, пока не нашел свою любимую. Спереди на ней изобразили окровавленный носок Курта Шиллинга, а сзади написали: ПОЧЕМУ НЕ МЫ? Шиллинг, конечно, Мужик — не боялся никого и ничего. Когда стадионный Эверс в футболке «Скатов» увидит его в ней, то просто исчезнет, как дурной сон, и все придет в норму.
Напялив футболку, Эверс вызвал такси. Такси оказалось поблизости, а улицы пустовали, как он и предполагал. Водитель слушал игру по радио. «Сокс» по-прежнему атаковали во втором, когда они подъехали к главным воротам стадиона.
— Остались только дешевые места, — сказал таксист. — Когда «Сокс» играют со «Скатами», народ валом валит.
— У меня место прямо за «домом», — сказал Эверс. — Если остановитесь у какого-нибудь экрана, сможете меня увидеть. Высматривайте футболку с окровавленным носком.
— Я слышал, этот мудак хотел заработать на видеоиграх и прогорел, — сказал таксист, беря протянутую ему десятку. Увидев, что Эверс из машины вылезать не спешит, таксист неохотно отсчитал сдачу, из которой тот вернул ему доллар.
— Могли бы и пощедрее быть, если можете позволить себе места в первом ряду, — проворчал водитель.
— Могли бы и повежливее обойтись с Большим Шиллом, если мозги у вас на месте, и если вам хотелось побольше чаевых, — отпарировал Эверс. Он вылез из машины, с силой захлопнул дверь и направился к воротам.
— Пошел ты, Бостон! — крикнул таксист.
Не поворачиваясь, Эверс показал ему палец. Настоящий, а не пенопластовый. В вестибюле с его освещенными, словно на гавайское рождество, пальмами не было ни души. Рев толпы доносился со стадиона шумом прибоя. Экраны над закрытыми кассами хвастливо сообщали о том, что все билеты проданы. Только в самом конце одно окошко оставалось открытым: в нем выдавали заказанные заранее билеты.
«Чувствую, уж мне-то билетик заказали», — подумал Эверс и на деревянных ногах направился к окошку.
— Вам помочь, сэр? — спросила его симпатичная билетерша, и не пахло ли от нее «Джуйси кутюр»? Нет, вряд ли. «Это мои развратные духи», — когда-то говорила ему Марта. — «Я ими душусь только для тебя». Марта вытворяла такое, о чем он даже не мечтал, и о чем потом вспоминал в самые неподходящие минуты.
