Но получилось по-другому. Данила проснулся – и улыбнулся ей так приветливо и ясно, что она растаяла и согласилась вместе позавтракать. По пути в душ он подхватил Надю на руки и закружил – легко, как будто она была невесомой балериной. Этот жест показался ей трогательным, была в нем какая-то детская, дурашливая нежность. Она поцеловала его в плечо, отметив, что кожа на вкус солоноватая, словно Данила только что искупался в море. Волосы его были чистыми, шелковыми. В этой квартире он казался чужим.
Данила быстро пророс в нее, распространив по венам ядовитые споры. Одно свидание, другое, смех, соленый вкус его кожи, он прокусил ей губу, и была кровь, она пришила ему две пуговицы и сварила компот из ранней клубники. Встречали рассвет на Воробьевых, валялись в прохладной траве Лефортовского парка, кидали плоские камушки в фонтан на ВВЦ, танцевали степ в ирландском пабе, взбирались на крышу двадцатиэтажного дома и вызывали туда курьера с пиццей. Пиццу съели, а корочками кормили ворон. Были на дне рождения его приятеля, подарили живую шиншиллу – вертлявую, мягкую, с испуганными глазами-изюминами. Много говорили и много смеялись.
Не прошло и двух недель, и Надя впервые произнесла вслух – «это оно». «То самое». Пусть они разные, пусть бабушка, мельком увидев его в окно, поджала твердые губы и пробормотала то ли «а что еще можно было ожидать от такой неудачницы, как ты», то ли «только через мой труп», а может быть, и то, и другое сразу. Наде было все равно.
К слову, бабушкино отрицание было не единственным негативным обстоятельством.
Была еще некая Лера – длинное надменное лицо, пшеничные волосы до талии, татуированные крылья на лопатках, – которая миллион лет Данилу знала, весь этот миллион лет с ним спала, снисходительно прощая прочих любовниц и считая его безусловной собственностью. О ней Надя узнала не сразу. Данила сам обмолвился – между дел, нехотя, и тут же попытался перевести разговор на другую тему, но оторопевшая Надя вцепилась в него, надавила и все выведала. У Леры тоже был мотоцикл, когда-то она работала манекенщицей, но из модельного агентства ее выгнали за те самые татуированные крылья. У профессиональной модели не должно быть тату.
– Но как же так… А я? – В Наде не было злости, только обида, недоумение.
И еще надежда, что раз он держится так уверенно и непринужденно, то все возможно распутать, исправить, решить.
– А что ты? – Он поцеловал ее в макушку. – Я тебя люблю.
Это было сказано не впервые. Надя уже успела пережить, пересмаковать это «люблю», впустить его в сердце, принять как должное.
– А… она? Зачем тогда она?
– Ну ты понимаешь… Лерка мне как сестра. Почти.
– Ничего себе, сестренка! Тогда это называется инцест.
– Да что ты, в самом деле? Это правда ничего не значит. Не могу же я сказать, что не буду с ней больше общаться. Мы в одной компании. Она тоже всегда на Воробьевых.
– Я и не прошу перестать с ней общаться, – возразила Надя. – Мне просто хотелось бы, чтобы ты больше с ней не спал.
– Ну… Я попробую. – Только Данила мог сказать эти слова таким тоном, что его не хотелось немедленно убить, а потом вырезать сердце и пустить на котлеты.
– То есть ты не обещаешь?
– Наденька… Я тебя люблю. У нас особенные отношения, разве ты не видишь? Думаешь, я часто такое говорил? Я сразу понял, что у нас что-то получится. Поэтому и решил быть с тобой честным.
– Разве это честность? Это только звучит как честность. А на самом деле ты просто пытаешься узаконить обман.
– Долой пафос! – Он открыл бутылку легкого пива о краешек стола.
Протянул ей, и Надя послушно сделала глоток. Ее мутило.
– Боюсь, у меня так не получится…
– Все будет хорошо. – Он притянул ее к себе и крепко, до боли, обнял. – Лера – это же просто так… Но если не получится, неужели ты думаешь, я предпочту это «просто так» тебе?
Это были именно те слова, которые Надя рассчитывала услышать. Она до конца так и не поняла, шли они от сердца или от головы. При всей своей дремучести Данила был неплохим психологом – у него был талант чувствовать людей.
В ближайшие недели он не давал повода для ревности. Почти все время они проводили вместе. Он звонил Наде по сто раз на дню, встречал ее у магазина в конце смены, а на выходные забирал к себе. С бабушкой к тому времени она почти не разговаривала. Надя ждала, когда Данила предложит ей переехать. Даже вещи начала собирать.
А потом она познакомилась с Лерой. Та сама к ней подошла. Была какая-то вечеринка, в переполненном баре у Данилы оказалось много друзей, а Надя чувствовала себя потерянной. Она сидела у стойки, пила колу со льдом и теребила жемчужный браслет.
Лера выглядела так, что все оборачивались ей вслед, – то был особенный сорт драматического маргинального шика, который трудно воссоздать искусственно. Растрепанные волосы, стянутые в небрежный хвост, кожаные штаны, десяток потускневших серебряных браслетов, густо подведенные глаза, черная помада на губах, простая белая майка, ошейник с шипами.
– Жемчуг и джинсы? Интересно. – Насмешливый тон обесценивал комплимент, а в прицеле пристального взгляда зеленых глаз захотелось скукожиться, притянуть колени к груди и обнять их.
Надя ничего не ответила, только настороженно рассматривала незнакомку. Блондинка была пьяна – не то чтобы на ногах не держалась, но глаза ее блестели, а взгляд был мутноватым, как у сонного карася.
– Лера.
Грязноватая рука с обкусанными ногтями потянулась к Наде, и та машинально ее пожала (подумав, что надо не забыть протереть ладони проспиртованной салфеткой, когда странная девица отойдет).
И только потом поняла, кто перед ней.
– Значит, вот ты какая. – Лера беззастенчиво рассматривала ее. В новой знакомой не было агрессии, только концентрированное любопытство. – Что ж, ничего, нормальная. Только вот можно совет? Никогда не носи золотые сережки с жемчугом. Так только бабки делают… А может, водки выпьем?
И не дожидаясь ответа, просигналила бармену, который поздоровался с ней как с родной, расцеловал в обе щеки, спросил о новостях, на что Лера невозмутимо ответила: «Да вот, полюбуйся. Очередная баба Данилы моего. Конечно, она получше, чем те, что были до. Но все равно…» – В этом месте Лера скривилась и показала кончик языка. Бармен расхохотался, а пунцовая Надя не знала, как принято поступать в таких ситуациях. Выплеснуть колу ей в лицо и гордо уйти? Уйти просто так, незаметно затеряться в толпе? Позвать Данилу и попросить его разобраться?
И то, и другое, и третье показалось ей инфантильным, и она просто осталась на месте.
А Лера миролюбиво подвинула к ней стакан, на дне которого плескалась водка. Она пила водку на американский манер – как коктейль. Лед, лимон, соломинка. Надя сделала осторожный глоток и закашлялась, блондинку это развеселило.
– Откуда же ты взялась такая? Где он тебя подцепил?
– Слушай, ты, конечно, прости… Но это, по-моему, не твое дело. – Надя старалась говорить спокойно, но прекрасно понимала, что на фоне уверенной, невозмутимой и пьяной Леры она выглядит несколько беспомощно.
Та расхохоталась – так искренне и сочно, что в уголках ее глаз заблестели слезы. Небрежно смахнув их пальцем, она размазала тушь. Надя мстительно решила не говорить об этом. Вот пусть и ходит как панда, раз такая наглая.
– Сколько вы уже вместе? Неделю, две?
– Почти месяц, – с некоторым вызовом ответила Надя.
– Да не кипятись ты. Не видишь, что ли, я – безопасна.
Надя покосилась на стальные шипы ее ошейника. Перехватив ее взгляд, Лера гордо улыбнулась:
– Купила в зоомагазине. Классный, да? Меня продавец спрашивает: у вас питбуль? Умора… Я потом вернулась в этот магазин, за мышами. И на мне был ошейник. Продавец достал из ящика иконку и валокордин и только потом принял деньги… Ха-ха.
– За мышами? – машинально переспросила Надя.
– Ну да. У меня же удав дома, – буднично объяснила блондинка, потягивая водку. – Он ест мышей. Другие удавы могут есть раз в неделю, но мне достался обжора… Вообще-то я его не сама купила. Любовник подарил. Две недели назад.
– Так у тебя… кто-то есть? – встрепенулась Надя.
– Ты о чем? – нахмурилась блондинка, но потом лицо ее прояснилась, и она выдала миру новую порцию беспечного хохота. – Ну ты и смешная. Любовники у меня, конечно, есть. И всегда были. Любовники меняются, Данила – навсегда… Да не надо так на меня смотреть, взглядом убить невозможно. А убить по-другому у тебя кишка тонка.
– Я вовсе не…
– Ну конечно. Все вы вовсе не. А мне потом расхлебывай – с вашей ненавистью… Но вообще ты молодец, зацепила его чем-то. – В ее взгляде явственно читалось «уж не знаю чем». – Обычно девушки остаются рядом с ним на неделю, максимум две. Мало кто продержался целый месяц.
– Мало кто? – Надя и сама не знала, зачем задает эти уточняющие вопросы, точно зная, что ответ ее, возможно, ранит.
