Мать присматривала за тем, чтобы перед сном я молилась по-испански, потому что английские молитвы могут содержать в себе ересь и кто знает, поймут ли их на небесах. Мисс Тейлор принадлежала к англиканской церкви, и это освобождало ее от походов с семьей к мессе и участия в молебнах. Мы ни разу не видели, чтобы она читала Библию, которую держала на тумбочке, или пыталась кого-то обратить в свою веру. Дважды в год она посещала англиканскую службу, которая проводилась у кого-нибудь из жителей британской колонии, где пела гимны и общалась с другими иностранцами, с которыми обычно пила чай и обменивалась журналами и романами.
С ее появлением моя жизнь заметно улучшилась. Первые годы детства я только и делала, что тянула канат на себя, стараясь навязать другим свою волю, но, неизменно добиваясь своего, не чувствовала себя в безопасности и не была уверена в себе. Как утверждал мой отец, я была сильнее окружавших меня взрослых и мне не на кого было опереться. Гувернантка не смогла полностью обуздать мой бунтарский норов, однако привила мне навыки поведения в обществе и отучила от скверной привычки рассуждать о поведении организма или болезнях, что в нашей стране — излюбленная тема. А как иначе? Мужчины говорят о политике и бизнесе; женщины — о своих недомоганиях и о домашней прислуге. Проснувшись утром, мама первым делом прислушивалась к тому, что и где у нее болит, и записывала результаты в тот же блокнот, где вела список снадобий, которыми ее потчевали в прошлом и настоящем, перелистывая эти страницы с большей нежностью, чем семейный фотоальбом. Меня ожидала та же участь: то и дело притворяясь больной, я научилась разбираться в самых разных недугах, но благодаря мисс Тейлор, которая не придавала значения выдуманным недомоганиям, исцелилась сама собой.
Сначала я изучала школьные дисциплины и упражнялась в игре на фортепиано, исключительно чтобы доставить ей удовольствие, но затем и сама вошла во вкус. Едва я научилась более-менее сносно писать, мисс Тейлор заставила меня вести дневник в роскошной кожаной тетради с крохотным замочком — этот обычай я сохранила на всю жизнь. А научившись бегло читать, я с головой нырнула в «Британскую энциклопедию». Мисс Тейлор придумала игру, в которой одна из нас произносила какое-нибудь малоупотребительное слово, а другая объясняла, что оно значит. Вскоре Хосе Антонио, уже почти двадцатитрехлетний, но не имевший ни малейшего намерения покидать отцовский кров, тоже принял участие в игре.
Мой брат Хосе Антонио изучал право — не по призванию, а потому, что в то время существовало не так много профессий, приемлемых для мужчин нашего круга. Юристом он быть не хотел, но становиться доктором или инженером хотел еще меньше. Хосе Антонио помогал отцу управляться с делами. Арсенио дель Валье называл его любимым сыном и своей правой рукой, а он, стараясь оправдать это определение, полностью отдавал себя службе, хотя не всегда соглашался с решениями отца, которые зачастую казались ему безрассудными. Он не раз предупреждал отца, что тот берет на себя слишком много и чересчур вольно обращается с долгами, но отец возражал, что крупный бизнес всегда делается в кредит и ни один нормальный бизнесмен не вкладывает свои деньги, если может использовать для этих целей чужие. Хосе Антонио, имевший доступ к бухгалтерии, отражающей результаты этих творческих начинаний, считал, что всему есть предел, нельзя бесконечно растягивать веревку, в конце концов она лопнет, однако отец уверял, что всё под контролем.
— Когда-нибудь ты возглавишь империю, которую я построю, но если ты не станешь отважным и не научишься рисковать, у тебя ничего не выйдет. И кстати, я замечаю, что ты рассеян, сынок. Проводишь слишком много времени в обществе наших женщин и сидишь дома; если так будет продолжаться и дальше, поглупеешь и раскиснешь, — сказал он.
Энциклопедия была одним из увлечений, которые Хосе Антонио разделял со мной и мисс Тейлор. Брат единственный из всего семейства относился к гувернантке как к другу и обращался к ней по имени; для остальных она всегда оставалась мисс Тейлор. В свободные вечера он рассказывал ей об истории нашей страны; о южных лесах, куда однажды отвезет ее и покажет семейную лесопилку; о политических событиях, которые очень беспокоили его с тех пор, как некий полковник выдвинулся в качестве единственного кандидата в президенты, набрал логичные сто процентов голосов и распоряжался в правительстве, как у себя в казарме. Следовало признать, что свою популярность этот человек справедливо заслужил, развернув городское строительство и проводя качественные реформы, но в беседах с мисс Тейлор Хосе Антонио выражал опасения за демократию, которую отныне представлял собой этот каудильо [5], похожий на многих других, наводнивших Латинскую Америку после войн за независимость. «Демократия для плебеев, а вам скорее подошла бы абсолютная монархия», — шутила мисс Тейлор, однако втайне гордилась тем, что ее дедушку казнили в 1846 году в Ирландии за то, что он защищал права рабочих и требовал избирательного права для всех, а не только для крупных собственников, как диктовал закон.
Думая, что я не слушаю, Джозефина рассказала Хосе Антонио, что деда обвинили в принадлежности к чартистскому движению [6] и предательстве Короны, повесили, а затем четвертовали.
— Если бы все это случилось на несколько лет раньше, с него бы содрали кожу, вырвали внутренности и кастрировали живьем, потом повесили и разорвали на куски на глазах у тысяч восторженных зрителей, — объяснила она так, будто речь шла о чем-то будничном.
— Ну вот, а ты считаешь нас дикарями из-за того, что мы режем курицу! — воскликнул Хосе Антонио.
От этих жутких историй по ночам мне снились кошмары. Рассказывала она брату и об английских суфражистках, которые боролись за участие женщин в выборах ценой унижений, тюрьмы и голодовок, во время которых власти насильно кормили их с помощью трубки, вставленной в горло, прямую кишку или влагалище.
— Они героически терпели ужасные пытки. В итоге получили ограниченное голосование, но продолжают бороться за те же права, что и у мужчин.
Хосе Антонио был убежден, что в нашей стране ничего подобного случиться не может: он никогда не выходил за пределы консервативного круга и не догадывался о том, что в среднем классе зрели могучие силы, в чем мы убедились позже.
Мисс Тейлор избегала затрагивать эти темы с другими членами семьи: ей не хотелось, чтобы ее отослали обратно в Англию.
3
— Нутро у нее нежное, — поставила диагноз тетушка Пия, koгда на другой день после приезда у мисс Тейлор начался неукротимый понос.
Это был обычный недуг иностранцев, которые заболевали после первого же глотка здешней воды, но поскольку большинство в итоге выживали, ему не придавали значения. У бедной гувернантки так и не выработался иммунитет против наших бактерий, расстройства пищеварения преследовали ее два года подряд. Тетушка Пия лечила ее настоями укропа и ромашки и таинственными порошками, которыми потчевал ее самое семейный доктор. Думаю, у бедной англичанки плохо усваивались десерты с вареной сгущенкой, свиные отбивные с острым соусом, кукурузные лепешки, горячий шоколад со сливками в пять часов вечера и прочие блюда, отказаться от которых мисс Тейлор считала невежливым. Так или иначе, она стоически терпела спазмы в кишечнике, рвоту и понос и ни разу ни на что не пожаловалась.
В конце концов вмешалась семья, встревоженная ее худобой и пепельным цветом лица. Осмотрев ее, врач прописал диету из риса и куриного бульона, а также полрюмочки портвейна с каплями опиумной настойки дважды в день. А затем поведал моим родителям, что в животе у пациентки он обнаружил опухоль величиной с апельсин. По его словам, хирурги у нас в стране не хуже, чем в Европе, но делать операцию было поздно и гуманнее всего отправить ее обратно на родину. Жить ей осталось несколько месяцев.
