И в самом деле напарница Барковой, видимо, глядя на свою постоянно занимающуюся сочинительством подругу, для коротания вечеров тоже решила что-то написать и в нескольких ученических тетрадях изложила нечто биографическое. А поскольку жизнь ее была далеко не сладкой, этот безграмотно и коряво написанный опус был окрещен в обвинении «антисоветским произведением реакционного характера, в котором автор клевещет на коммунистов, а образ няни-реакционерки показан положительно».
21 ноября 1957 г. начались регулярные допросы Анны Барковой. Она не соглашалась с предъявленным обвинением в проведении антисоветской деятельности и отрицательно отвечала на вопросы следователя Игнатьева, когда тот спрашивал, занималась ли она литературной деятельностью после освобождения из лагеря в 1956 г. Зная, что при аресте у нее не было обнаружено никаких рукописей, Баркова наивно полагала, что следствие не располагает сколько-нибудь изобличающими ее данными, и поэтому заявила, что «писала, но затем, никому не читая, уничтожала, т. к. в них отражались слишком личные взгляды на проблемы, которые не приняты в Советском Союзе». При этом пояснила: «Я считаю, что пройденный советской страной период не является ступенью к коммунизму, в смысле идеологии и демократии Советский Союз шел не вперед, а назад. Такое явление в нашей стране началось, по моему мнению, с 1935–36 годов…» На вопрос следователя «Зачем же писать заведомо непригодное к печати и подлежащее уничтожению?» Баркова отвечала: «Я писала для себя, чтобы дать отчет своим мыслям. Кроме этого я надеялась, что со временем в Советском Союзе будет более демократический режим и тогда мои произведения в несколько переработанном виде будут издаваться».
Расчеты Барковой на неосведомленность следствия по поводу ее рукописей были иллюзорными. Среди изъятых при обыске документов оказались квитанции на отправлявшиеся в Москву посылки, в том числе и на ту, которая не успела еще уйти из Штеровки. С прокурорского ведома она была осмотрена в отделении связи, и в ней, наряду с непримечательным скарбом, были обнаружены рукописи: 5 толстых общих тетрадей, 6 ученических, 3 блокнота и почти 400 разрозненных листов. В их числе и была почти вся никому ни ранее, ни потом не известная проза Барковой, впервые увидевшая свет в настоящем издании. По специальному постановлению посылка была изъята для передачи в Управление КГБ. На допросах в конце декабря Баркова признала своими все предъявленные ей следователем рукописи, факт сокрытия отправки их в Москву объяснила нежеланием причинить получательнице неприятности; сама сказала о том, что хранительницами некоторых ее рукописей в Москве, помимо уже известных следствию В. О. Грубе и Е. С. Филиц, являются Т. Г. Цявловская и Е. А. Дубенская.
Баркова категорически не соглашалась с утверждением следователя, что написанные ею произведения являются «антисоветскими по содержанию, клеветническими по адресу партии, опошляющими советский народ и извращающими в злобной форме советскую действительность». Она официально, под запись в протоколе, говорила, что «ее произведения — только описание событий, имевших место в период режима, созданного Сталиным».
21 декабря Барковой было объявлено о назначении по ее делу научной экспертизы. Она не высказала на этот счет никаких возражений и не дала отводов никому из членов предполагавшейся комиссии специалистов.
Назначенная следствием комиссия в составе кандидата философии, старшего преподавателя одной из кафедр Ворошиловградского педагогического института Ж., заместителя редактора областной газеты «Молодая гвардия» Д. и заведующего одним из отделов областной газеты «Ворошиловградская правда» Б. целых два месяца скрупулезно разбирала рукописи произведений Барковой. На основе детального исследования содержания, характеристик, действий и образа мыслей персонажей, вкладываемых автором в их уста выражений, используемых метафор, сглаживая свои заключения заумной литературоведческой эквилибристикой, комиссия выносила отдельно по каждому представленному на экспертизу произведению свой окончательный вердикт: «Все рукописные материалы Барковой А. А. имеют антисоветский характер, чернят советскую действительность и своим острием направлены против социалистического строя».
В литературном опыте Санагиной комиссия увидела то же «клеветническое, враждебное изображение советской действительности».
С предъявленными выводами экспертов Баркова не согласилась и вновь заявила о том, что ее «произведения не являются антисоветскими, они направлены не против социалистического строя, а против определенной эпохи». Кстати, пока специалисты препарировали творчество Барковой, сама она проходила назначенную следствием судебно-психиатрическую экспертизу в Украинском НИИ психоневрологии. Появившийся в результате месячного исследования акт с довольно широким анамнезом содержал заключение: «…инкриминируемое ей правонарушение Баркова А. А. совершила в состоянии психического здоровья, когда могла отдавать себе отчет в своих действиях и руководить своими поступками».
7 марта 1958 года было вынесено решение о приобщении в качестве вещественных доказательств преступной деятельности Барковой ее рукописей. Свидетельствовать против своего создателя должны были «Восемь глав безумия», «И всюду страсти роковые», «Освобождение Гынгуании», «Как делается луна», «Последние дни Распроединова», «Чужой человек», «Странствования», «Утопия», «Мой сосед по нарам», «Грехи», «Смерть большого человека», «Портрет и рукопись», дневник, стихи «Заупокойная месса», «Верь», «Необыкновенный случай», «Разговор со свахой», «Бернард», «Бог», «Ты дребезжишь, любимая поэма». В этот список вошли, без перечисления по названиям, рукописи стихотворений Анны Александровны, изъятые следствием в Москве у Е. С. Филиц: 40 листов печатного текста, 116 разрозненных листов, девять блокнотов и двадцать три тетради.
13 марта (опять тринадцать!) 1958 г. долгое и объемное следствие по делу Барковой и Санагиной было закончено, и через две недели они предстали в качестве обвиняемых по ст. 54–10 п. I УК УССР перед Луганским областным судом.
На судебном заседании Баркова, не признав себя виновной в инкриминированных ей преступлениях (ее примеру последовала и Санагина), отказалась от услуг защитника, объяснив, что тот некомпетентен в вопросах разбора представленных суду в качестве доказательств обвинения рукописей ее произведений, и суд без особых возражений согласился с этими доводами. Четверо свидетелей в общих словах кратко повторили свои показания, данные на следствии, прокурор в своем немногословном выступлении посчитал обвинение доказанным и высказал свое мнение по поводу меры наказания.
Была кратка в своей защитной речи и Баркова, сказав следующее: «Я не знала, что можно привлекать к ответственности за черновики. Все, что есть в моих рукописях, направлено против прежнего руководства <…> Я считаю, что сейчас руководитель правительства ведет двойственную политику: сначала ругал прежнее руководство, а после стал защищать его. Я знаю, что за три-четыре года трудно изменить прежнюю политику, и мы еще и сейчас боимся говорить всю правду — как и раньше, за все судят. Я раньше печаталась и считаю себя писателем. Свои рукописи я сохраняла для того, чтобы в дальнейшем их переработать. Меня судил Берия, и естественно, что я была недовольна порядками в нашей стране и не была благодарна за то, что меня сажали в тюрьму, сломав мою литературную карьеру».
После того, как Баркова и Санагина отказались от предоставленного им последнего слова, суд удалился на совещание, и уже, менее чем через час прозвучал приговор.
В нем в отношении Барковой записано: «Будучи враждебно настроенной против существующего в СССР строя, являясь заклятым врагом советской власти, написала большое количество произведений резкого антисоветского содержания, в которых клеветала на коммунистическую партию, советское правительство, ленинский комсомол, клеветала на советскую действительность, на жизненные условия трудящихся СССР, клеветнически отзывалась о руководителях коммунистической партии и советского правительства. В ряде писем и дневников опошляла советскую действительность, клеветала на советскую печать и радио».
Отметив, что Баркова виновной себя не признала, суд счел ее вину полностью доказанной и приговорил к 10 годам лишения свободы с последующим поражением в правах на 5 лет. Такая же кара постигла и Санагину.
Сразу же после суда Баркова обратилась с кассационной жалобой в Верховный суд Украины, в которой аргументированно доказывала несостоятельность формулировок приговора Луганского областного суда, утверждая, что она не является заклятым врагом советской власти в демократическом понимании, ставила под сомнение ряд деталей, инкриминировавшихся ей в качестве обвинения следствием и судом, и выражала сомнение в законности ее преследования за изложенные в черновиках беллетристики и дневниках мысли и настроения.
