Человеческим, сложным, объемным отношением к миру пронизан его цикл «Байкальских рассказов». Совсем как в жизни, переплелись в этих рассказах любовь и ненависть, радость и беды, красота природы и опасность стихии, любование ею и преодоление ее.
Сказать, к примеру, что рассказ «Волны шумят» — это рассказ о любви, было бы и верно, и неверно. Да, конечно, о любви, но вместе с тем и о лихой рыбацкой работе, о коварном и грозном озере-море, о нравах сибиряков, о сложных людских судьбах. «На маяке» — как будто об одном горестном случае, происшедшем в семье смотрителя далекого маяка на мысе Крестовом. Но за случаем этим, давшим повод написать рассказ, — и сочные картины быта, и сильные характеры влюбленных в свое дело людей, и снова Байкал, изменчивый, ласковый и грозный. Или рассказ «Радист с «Альбатроса», по коему поименован был один из сборников В. Старикова. Опять случай, опять острый, драматический сюжет, но, напряженно следя за развитием фабулы, увлекаешься в конце концов не ею, а людьми, выписанными автором так остро и щедро, что воочию видишь их, этих разных, очень разных тружеников сибирского моря…
Литературные герои, видимо, мудреют вместе с автором. Мудреют их чувства, мудреет любовь.
В первой повести В. Старикова «Доктор» (1939) выписан образ Юрия Николаевича Татаринцева — врача, приехавшего в захолустное село в начале двадцатых годов и проработавшего там пятнадцать долгих, трудных и по-своему счастливых лет. Этой повестью Виктор Александрович начинал свой разговор о гражданственности, о гордости человека, который вместе с народом, вздыбленным революцией, строит новую, социалистическую жизнь. И — о любви, тогда, в этой повести, еще с оттенком жертвенности: Татаринцев не мог понять и принять свое право на любовь. В повести «Мы летим в Анзас» (1961) герой ее уже бьется за это право и — читатель верит — добьется. Сила и, главное, чистота чувства приходят через трудную борьбу со своим, собственным характером и с внешними обстоятельствами, но приходят.
В «Возвращении Юрия Митрофановича» (1963) любовь по-настоящему светла и мудра, она сильнее обстоятельств, она прощает эти горькие обстоятельства. Тут надо оговориться, что повесть эта — не столько о любви, сколько о гражданской судьбе большого, умного человека, у которого пятнадцать лет неожиданно и незаслуженно прошли вдали от любимой семьи и любимой работы. Это — повесть-размышление человека очень чуткого к биению эпохи, к болям и радостям нашего общества, повесть о бойцах и предателях.
Гражданственность писателя в художническом осмыслении советского гуманизма сказалась и в романе «Впереди дальняя дорога» (1969). События здесь развертываются в заводском уральском городе Крутогорске, в рабочей семье Витязевых. И повествование-то ведется от лица одного из Витязевых, Григория, только что демобилизованного из армии рабочего парня.
Жизнь принесла ему нелегкое испытание — любовь к женщине с тяжелым уголовным прошлым. Косые взгляды знакомых, насмешки, прямое осуждение со стороны окружающих, нелегкий характер Тони, срывы в ее поведении — все выносит Григорий ради любви.
И не просто выносит, не просто терпит — он борется за любимую, за ее и свое счастье. Борется, чтобы победить.
Одной этой драматической коллизии в «чистом» виде уже достало бы на роман. Однако В. Старикову как писателю присуще «чувство фона»: с щедростью художника, переполненного наблюдениями и мыслями, хорошо знающего сложность обыденной жизни, он создает для главного романического действия фон, богатый второстепенными, второплановыми персонажами, исполненный обаяния достоверности.
Умение широко и достоверно воссоздать обстановку, в которой действуют его герои, передать сложность социально-трудовых взаимоотношений людей отличает произведения В. Старикова. Для него не существует «просто лирики», «просто любви», «просто героизма» — есть жизнь, в которой и любовь, и героизм проявляются в сплетении различных сторон действительности.
Хорошо зная своеобычный рабочий быт заводского Урала, Виктор Стариков немало страниц своих книг посвятил труду. И в этом романе он славит труд и по-своему романтизирует его, романтизирует без дешевой лаковой окраски. Очень характерен эпизод, рассказывающий о работе так называемых петельщиков в прокатно-проволочном производстве. С любовью описывает автор, как виртуозно трудятся эти мастера, с любовью и… горечью. С горечью потому, что тяжелейшая эта профессия, если разобраться, вовсе не «красива», она — варварство, изматывающее рабочих, пережиток досоциалистических форм труда.
Григорий пришел в цех. К нему обращается Павлик:
— На экскурсию к нам или всерьез думаешь о заводе?
— Захотелось полюбоваться петельщиками.
— Сам ими каждый день любуюсь. Доживают свое. Собираемся ликвидировать эту профессию.
— Такую красивую профессию уничтожаете?
Павлик сразу завелся:
— Красивая? Тебе — красивая! Ты стоишь в стороне и любуешься! Не могут они, понимаешь? На пределе работают! А есть возможность увеличить производительность… Но все упирается в них. Не могут они быстрее! Значит, что? Равняться на их силу?.. Красивая профессия… Варварство! Уничтожать надо такие красоты… Унизительный труд в век социализма… Автоматика нужна как жизнь! Как воздух!»
Гражданским гневом полнятся строки, когда писатель рассказывает о поэте, который «нанялся за инженерную ставку описать героический труд» на вреднейшем химическом производстве вместо того, чтобы поднять голос за полную автоматизацию процесса, за обезвреживание его. Писателю мало воспеть труд и его красоту: на действительность он смотрит с позиций борца за лучшее будущее, и само понятие красоты приобретает острый социальный смысл…
Я упоминал книгу «Золотые просеки». Она состоит из трех «тетрадей». Третья — «северная» называется «Зеленая пустыня». Горестное название. Но за этой горестностью и озабоченностью судьбами Земли есть возвышающее душу торжество: советский человек «оборудует» планету для потомков.
Вот — «зеленая пустыня»:
«… Летим над пологой зеленой равниной, с рыжеватенькими подпалинами сухостойных полян. Цвет тайги — разные оттенки зеленого и бурого. Порой малахитом просияет обширное болото. На него страшно смотреть даже сверху — гиблая топь… Ни одного холмика и ни одного самого крохотного кусочка земли. Всюду блестит вода».
«За поселком Пыновка, почти у Ивделя, мы залюбовались ровным обширным травянистым лугом. Удивительных форм, округлые, ровные, словно подстриженные садовником, зеленели кусты ивняка.
— Красиво? — иронически спросил Лев Алексеевич Журавский.
— Страшное место… Трясина! Глубина болота восемь метров. Видите, торчит стрела экскаватора? Затонул! Так и не смогли вытянуть».
Сравните это место с только что приведенной цитатой из романа «Впереди дальняя дорога». Тот же суровый реалистический взгляд на вещи. И вместе с тем — восхищение людьми подвига, людьми, которые упорно, мужественно, славно преобразуют зеленую пустыню в «работе, равной отвагою войне» (выражение Бориса Ручьева).
Описывая труд тех, кто покорял трассу Ивдель — Обь, Виктор Стариков невольно раскрывает и свое человеческое и литературное «нутро»:
«Всем строителям железных дорог, командирам и рядовым, присуще особое отношение к земле. Они идут по ней пешком, изучая каждый метр ее, каждый бугорок и впадину, леса и рощи, болота и реки, поля и луга. Им ведомы разнообразнейшие запахи земли во все времена года, они знают огненность и томительность зноя и цепкую леденящую силу мороза».
В книгах Виктора Старикова нет «высоких» слов — есть высокие чувства и мысли. Влюбленный в жизнь, он стремился и стремится к правде, чувствуя свою ответственность перед читателем, перед обществом, вместе с которым идет по жизни и делу которого верен. Он помнит уроки Серго Орджоникидзе. Глаза писателя — глаза партии и народа. Писатель — уши и совесть общества. Не всем удается быть такими, но так или иначе коммунист Виктор Стариков гражданственно озабочен этим.
Любой писатель, изображая жизнь, берет на себя право судить ее, судить людей и их поступки. Эффективность этого суда зависит от мировоззрения автора, от силы его таланта и убежденности.
Это сравнение с судьей, само по себе не новое, пришло мне на ум после повести Виктора Старикова «Типичный случай», вышедший в свет в 1974 году. Работал он над ней, во всяком случае думал, давно; подозреваю, что еще с начала 60-х годов, когда был народным заседателем в суде Ленинского района города Свердловска.
