— Я хочу, чтобы ты настояла на совместном телевизионном интервью с Филиппом и со мной. Где-нибудь на национальном канале. Наверняка люди твоего мужа могут это устроить.
— И что случится во время этого интервью?
— Это уже мое дело.
— Я посмотрю, что можно будет сделать. Если, конечно, я вообще что-то смогу.
— Ты была просто замечательной, более чем замечательной.
— Дэвид, прекрати… — Она встала: — А теперь мне пора.
Я тоже встал и поцеловал ее. На этот раз она позволила мне коснуться ее губ. Я с трудом сдержал поток романтических признаний, рвущийся из меня.
— Я позвоню, как только что-то узнаю, — спокойно сказала она, повернулась и пошла к машине.
Всю дорогу до Мередита я проигрывал этот разговор в голове, цепляясь, как влюбленный урод, за все те оптимистические мелочи, которые позволила себе Марта. Она собирается уйти от Флека. Хотя она напрямую и не призналась, что любит меня, она этого не отрицала. И она сказала, что вроде как запала на меня. Еще она знала, как я к ней отношусь, до того, как я услышал, сколько денег ей полагается при разводе. Ведь все это чего-то стоило, не так ли?
Но, будучи закоренелым фаталистом, я представил себе и худший сценарий: Флек решает не поддаваться. Запись в виде фотографий попадает в прессу. Меня еще раз обливают грязью с головы до ног. На этот раз не только как закоренелого плагиатора, но и как человека, разрушившего брак и занимающегося любовью с беременной женщиной. Марта бросит Флека, но решит остаться одна, без меня. И я окажусь в еще более глубокой заднице, чем сейчас. Когда я вернулся в Мередит, на автоответчике в книжном магазине меня ждали два срочных послания. Первое было от моего босса, который интересовался, какого черта я не открыл магазин сегодня утром; второе было от Элисон, требующее, чтобы я срочно ей позвонил. Что я и сделал.
— Ну, — сказала она, когда сняла трубку, — воистину неисповедимы пути Господни.
— В смысле?
— Ты только послушай: мне позвонил некий Митчелл ван Парксиз большой юридической фирмы в Нью-Йорке. Он объяснил, что действует от имени студии «Флек Филмз» и хочет извиниться за путаницу, которая произошла с регистрацией твоего — да, он употребил именно это местоимение! — твоего сценария. «Досадный сбой в системе этой писательской ассоциации, — сказал он, — который, разумеется, будет исправлен». На что я сказала: «О чем мы ведем разговор?» И он ответил: «Миллион долларов и двойное авторство». Я тогда возразила: «Семь месяцев назад ваш клиент, мистер Флек, предложил моему клиенту, мистеру Армитажу, гонорар в два с половиной миллиона, причем постановку не гарантировал. Разумеется, учитывая, что у общественности могут возникнут логичные вопросы относительно того, каким образом имя мистера Флека появилось на титуле…» И тогда он меня перебил и сказал: «Ладно, миллион четыреста». Но я сказала: «Не пойдет».
— Ты не…
— Конечно, сказала. Еще я ему напомнила, что с учетом интригующих обстоятельств, связанных с авторством, «Флек Филмз», безусловно, захочет решить этот вопрос раз и навсегда… чтобы не сомневаться, что эта досадная путаница останется личным делом моего клиента и мистера Флека.
— И что сказал юрист?
— Три.
— А ты?
— Продано.
Я ненадолго отложил трубку. Закрыл лицо руками. Я не испытывал триумфа. Не чувствовал себя отомщенным. Или реабилитированным. Я не знал, как должен был себя чувствовать, и… на меня накатилось лишь странное, тяжелое чувство потери. А также всепоглощающее желание обнять Марту. Ее сумасшедший план принес свои плоды. И теперь, если она захочет соединить свою жизнь с моей, мы сможем…
— Дэвид? — крикнула Элисон в трубку. — Ты куда пропал?
Я поднес трубку к уху:
— Прости. Я немного…
— Объяснений не требуется. Это были длинные месяцы.
— Да благословит тебя Господь, Элисон. Да благословит тебя Господь.
— Не смей впадать в эти религиозные штучки со мной, Армитаж. Нам предстоит проделать кучу грязной, не христианской работы по поводу совместного или единоличного авторства. Я попросила Паркса переслать мне рабочий сценарий. Завтра же он будет у тебя. А пока я пойду и куплю себе бутылку французской шипучки… Полагаю, тебе стоит сделать то же самое. Потому что я только что за один день заработала четыреста пятьдесят штук для себя.
— Поздравляю.
— Аналогично. И когда-нибудь ты мне расскажешь, как тебе удалось повернуть судьбу вспять.
— Ничего рассказывать не собираюсь. Разве что, приятно снова иметь с тобой дело.
— А мы никогда этого и не прекращали, Дэвид.
Элисон повесила трубку, и я позвонил на мобильный Марте, но попал на автоответчик. Тогда я оставил следующее послание:
— Марта, дорогая, это я. Твоя невероятная затея сработала. Пожалуйста, позвони мне. В любое время дня и ночи. Только позвони. Я тебя люблю…
Но в тот вечер она не позвонила. На следующий день тоже. Вместо нее мне позвонила Элисон с завлекательными новостями.
— Ты можешь достать экземпляр «Нью-Йорк Таймс»? — спросила она.
— Да, мы ее продаем в магазине.
— Посмотри раздел «Искусство и наука». Там опубликовано эксклюзивное интервью с нашим любимым auteur Филиппом Флеком. Ты только почитай, что он о тебе пишет. Если верить ему, ты самый преследуемый автор после Вольтера и твои надуманные преступления — не что иное, как лживые обвинения зарвавшегося журналиста. Но главный перл — и он подкрепил мое низкое мнение о человеческой натуре — это тот факт, что, по словам мистера Флека, ты был настолько запачкан грязью и к тому же брошен всей киноиндустрией, что вы оба — и ты, и Флек — решили, что в интересах фильма твое имя лучше не упоминать в титрах…
К этому времени я уже схватил газету с полки и начал читать.
— Ты слушай дальше, — сказала Элисон. — По словам Флека, сама идея снять имя автора из титров так остро напомнила ему об ужасных пятидесятых годах, когда в духе маккартизма составлялись черные списки неугодных, что он решил нарушить молчание по этому вопросу и, вопреки его общеизвестной антипатии ко всякого рода интервью, встать на защиту писателя! «Вне всякого сомнения, — сказал Флек, — Дэвид Армитаж — один из самых оригинальных авторов в американской кинематографии и на телевидении. И настоящий позор, что его карьера была разрушена типом, который из-за своего собственного профессионального провала решил выместить на нем зло. Помимо всего прочего, прекрасный сценарий Дэвида «Три старых ворчуна» напомнит Голливуду, кого они потеряли».
— Мать твою за ногу, — пробормотал я.
— Плохо, что они не взялись за ремейк «Жизни Эмиля Золя». После такого шоу Флек вполне может претендовать на главную роль. Приятно видеть, что он называет тебя по имени. Так ты расскажешь мне наконец, что же произошло на острове?
— Мои уста на замке.
— Никакой от тебя радости. Но по крайней мере, ты снова рентабелен. И поверь мне, эта статья откроет для тебя много дверей в нашем городе.
И действительно, в тот вечер мой телефон в коттедже звонил непрерывно. Мне пришлось высказаться для «Дейли Вераити», «Голливуд Репортер», «Лос-Анджелес Таймс» и «Сан-Франциско Кроникл». И как вы думаете, что я им сказал? Каков был мой официальный ответ на вдохновенную защиту моей персоны Филиппом Флеком? Разумеется, я поддержал игру.
— Каждому автору нужен такой режиссер, как Филипп Флек, который отличается щедростью духа, лояльностью и редкой верой в печатное слово, — сказал я. По сути, это было завуалированным посланием Флеку и его команде: не думайте, что вам удастся переписать сценарий.
И когда журналисты спросили меня, затаил ли я злобу на Макколла, я просто ответил:
— Я всего лишь рад, что я не его совесть.
И я, конечно, снова пытался дозвониться до Марты. И снова нарвался на автоответчик. Я оставил ей сообщение о том, что доволен статьей в «Таймс», что до сих пор надеюсь на совместное телевизионное интервью и что мне нужно поговорить с ней.
Но Марта мне не перезвонила. А я сдержался и не отправил ей письмо по электронной почте, как не поехал в Малибу и не постучал в ее дверь. Потому что я понял, ради чего все это делает Флек: кроме боязни огласки, он не хотел, чтобы жена ушла от него.
На следующий день интервью с Флеком целиком было перепечатано в «Лос-Анджелес Таймс». И в тот же день утром мне позвонил директор программы «Сегодня» на Эн-би-си и сообщил, что для меня зарезервирован билет на двухчасовой рейс до Нью-Йорка. В аэропорту Кеннеди меня будет ждать лимузин. В гостинице «Пьер» снят для меня номер на сутки. И совместное интервью мистера Флека со мной состоится в конце программы завтра утром.
Я взглянул на часы. Четверть десятого. Чтобы успеть на самолет, мне надо выезжать через час. Убедившись, что билет на мое имя действительно заказан, я позвонил Лесу домой.
