— Когда вы хотите выписать Волкова? — спросил Хамраев.
— Недели через полторы…
— Но ведь у него почти полная потеря функций левого предплечья!
— Верно. Но функции можно восстановить месяца за два, затри, и не в стационаре. Ультрафиолетовые облучения, УВЧ, соллюкс, парафино-озокеритовые аппликации, лечебная гимнастика, массаж… Мало ли способов избавить от рубцовой контрактуры и разных послеоперационных неприятностей. Важно, что есть кого лечить и у этого «кого» есть что лечить…
Минуту они молчали. Гервасий Васильевич выбирал из коробка горелые спички и аккуратно укладывал их в ряд на столе. Хамраев смотрел в окно.
— Интересно, он понимает, из какого положения он выбрался? — не поворачиваясь, спросил Хамраев.
— Понимает… — ответил Гервасий Васильевич. — Он был готов ко всему. Я вам показывал последний рентген его левого локтевого?
— Показывали, — сказал Хамраев. — Что вы собираетесь написать этому парнишке?
А что я могу ему написать? — Гервасий Васильевич пожал плечами, снял очки и стал протирать их полой халата. — Наверное, то, что сказал вам… «Все в порядке. Прилетайте к середине декабря. Дмитрию Сергеевичу я ничего не скажу. Будем с вами играть в сюрпризы…» Ну и так далее… Что в таких случаях нужно писать? Откуда я знаю?
***
Стасик прилетел двенадцатого декабря, в восемь часов сорок минут утра по местному времени. В половине десятого он уже сидел в приемном покое больницы и ждал Гервасия Васильевича. У ног Стасика стояли два чемодана с аэрофлотскими картонными бирками. Один — Маленький, элегантный — Стасика; другой — побольше, старый, из настоящей кожи, с ремнями, крупными медными замками, потертый и исцарапанный, в красочных наклейках европейских отелей — чемодан Волкова.
Только позавчера в Москве Стасик вытащил этот чемодан из циркового багажа, уложил в него длинную меховую куртку Волкова, его теплую шапку, зимние ботинки на «молнии» и свитер. Потом вспомнил, что у Волкова нет перчаток, помчался в Столешников и выстоял двухчасовую очередь в магазине мужской галантереи, где в этот день продавали какие-то особые, сверхпрочные и ультратеплые импортные перчатки.
— Здравствуйте, Стасик, — сказал Гервасий Васильевич.
— Гервасий Васильевич! — Стасик вскочил со стула. — Здравствуйте, Гервасий Васильевич. Я летел и все время думал, что скажу вам… Ну прямо нет слов…
Руки Стасика дрожали, и лицо покрылось красными пятнами.
— Так это же чудесно! — рассмеялся Гервасий Васильевич. — Нет слов — и не нужно. Сбрасывайте свои зимние одежды. В Москве холодно?
Стасик кивнул головой.
— Отдайте кому-нибудь чемоданы. Это чей такой пестрый? Ваш?
— Его…
Стасик схватил руку Гервасия Васильевича и крепко пожал.
Гервасий Васильевич похлопал Стасика по плечу и сказал:
— Раздевайтесь, раздевайтесь. Вы что думаете, что я вас во всем этом в палату пущу?
Стасик сбросил пальто и шапку на стул, подбежал к двери и стал яростно вытирать ботинки о резиновый коврик.
— Эй, девицы-красавицы! — крикнул Гервасий Васильевич дежурным сестрам. — Ну-ка примите доспехи! Дайте-ка халат заморскому гостю!
«Вот и все… — думал Гервасий Васильевич, глядя, как Стасик неумело натягивает халат. — Прощайте, Дмитрий Сергеевич. Авось еще свидимся. Только вы уж не хворайте. Так всем лучше будет…»
У палаты Волкова Гервасий Васильевич приложил палец к губам и сказал Стасику:
— Сюрприз так сюрприз… Подождите здесь.
Он зашел в палату. Волков в пижаме и наброшенном на плечи халате сидел у окна и читал.
— Ты завтракал? — неожиданно для себя спросил Гервасий Васильевич.
— Да, — ответил Волков и запомнил страницу, на которой остановился. — Я давно хотел спросить вас, Гервасий Васильевич, да все забывал. Вы не знаете, в городе есть спортивная школа? Ну где дети занимаются в разных кружках…
— Есть, — удивился Гервасий Васильевич. — Мы у них два раза в год медосмотры проводим. А зачем тебе это?
— Нужно, — ответил Волков и встал.
— Ты лучше сядь, — сказал Гервасий Васильевич. — К тебе гость.
— Сарвар?
— Нет. — Гервасий Васильевич открыл дверь и сказал в коридор: — Зайдите, пожалуйста.
В дверях показался Стасик.
— Ох, черт побери!.. — тихо и счастливо произнес Волков. — Стае!.. Откуда ты, прелестное дитя?!
— Дима! — закричал Стасик, заплакал и бросился к Волкову.
Гервасий Васильевич вышел из палаты и плотно притворил за собой дверь.
***
В тот же вечер Хамраев пригласил всех к себе.
Кроме Гервасия Васильевича, Волкова и Стасика пришел Гали Кожамкулов с женой Ксаной. Мать Хамраева, Робия Абдурахмановна, сразу же увела Ксану на кухню, и оттуда все время слышался громкий голос Ксаны, которая не переставала жаловаться на мужа:
— Я где с весны ему говорила: «Галько! Поидымо на Украину, в Тетеревку… Там тоби и рыбалка, и кавуны, и шо твоей душеньке требуется… А мамо таки вареники з вышней зробит, шо твоему плову не дотягнуться!» А вин мне каже: «Шо я там не бачив, в цей Украине? Айда, — каже, — в Прибалтику. От-то отпуск будэ!» Поихалы, дурни, а там така холодрыга, таки дожди, Боженьки ж ты мой!.. Шоб она сказылась, тая Прибалтика! Шоб я ее в упор не бачила!..
Хамраев накрывал на стол.
Кожамкулов сидел на тахте рядом с Волковым, прислушивался к голосу Ксаны и виновато морщился.
Волков все заправлял под воротник концы широкой черной косынки, в которой покоилась левая рука, и пытался увидеть свое отражение в зеркале -, было непривычно и радостно, что на нем не полосатая пижама и байковый халат, а старые вельветовые брюки и привезенный Стасиком свитер. Но между зеркалом и тахтой мотался Хамраев то с тарелками, то с рюмками, и Волков так и не разглядел себя толком.
— Ты меня прости, что тогда так получилось, — сказал он Гали Кожамкулову. — Я потом все ждал, что ты зайдешь…
Кожамкулов вытащил сигареты и протянул Волкову. Волков взял сигарету, размял ее и сунул в рот. Правой рукой он переложил поудобнее левую в черной косынке и достал из кармана брюк спички.
— Давай помогу, — предложил Кожамкулов.
— А я и сам с усам. — Волков положил коробок на колено и одной рукой зажег спичку. Он дал прикурить Кожамкулову, прикурил сам и положил спички в карман.
— Я в отпуске был, — сказал Кожамкулов.
— Это я слышу, — улыбнулся Волков.
В коридоре мрачный Стасик говорил Гервасию Васильевичу:
— Он не хочет ехать… Он вообще собирается уйти из цирка! Он говорит, что останется здесь и будет работать в спортивной школе. Гервасий Васильевич!.. Вы ему скажите… Он вас послушает. Он мне про вас знаете что писал? Вы, может, даже и не знаете, что вы для него значите!..
— Не знаю, — грустно согласился Гервасий Васильевич.
— Вы ему скажите, что так нельзя… Мне в главке прямо заявили: если у Волкова к марту с рукой все будет в порядке, дадим месяц репетиционного и оформим поездку за рубеж. На полгода, представляете? Индия, Индонезия и Бирма!
— Вы ему говорили об этом? — спросил Гервасий Васильевич.
— А как же!
— И что?
— Смеется! Говорит, что ему очень нравится Советский Союз… В частности, Средняя Азия.
Гервасий Васильевич посмотрел на Стасика, помолчал немного и спросил:
— А вам никогда не приходило в голову, что у него могут быть причины для ухода из цирка?
Стасик даже руками замахал:
— Что вы, Гервасий Васильевич! Какие причины?.. Из-за границы не вылезал, ставка персональная… В любой программе только и слышно: «Волков! Волков!..» Вы знаете, как к нему относятся? Нет у него никаких причин!
— Стасик! — крикнул из комнаты Хамраев.
— Я здесь, Сарвар Искандерович! Я с Гервасием Васильевичем!..
— Помогите мне со столом управиться, — попросил Хамраев.
— Иду! — крикнул Стасик. Он повернулся к Гервасию Васильевичу и сказал: — Поговорите с ним… Он только вас и послушает.
— Мужики! — закричала из кухни Ксана. — Ну-ка бегите до ванной руки мыть! Швыдче, швыдче!..
***
Волков с удовольствием демонстрировал умение обходиться одной рукой и однажды провозгласил тост за нового руководителя номера «Акробаты-вольтижеры» — за Стасика и пожелал ему хорошего нового партнера…
Часам к двум ночи Ксана и Робия Абдурахмановна стали убирать со стола, а Хамраев приготовил кофе и заявил, что жизнь только начинается.
— Как в лучших домах Лондона! — сказал он и поставил на стол большую красивую бутылку французского коньяка «Наполеон». — Дима! — кричал Хамраев. — Вы оценили мое мужество? Мою стойкость? Этот волшебный напиток ждал вас в течение двух недель!.. Разливайте же его, черт возьми!..
. И Волков разливал коньяк по рюмкам, и впервые за много-много дней, может быть, и лет, на душе у него было хорошо и спокойно.
В кухне Ксана негромко пела какую-то украинскую песню и помогала Робии Абдурахмановне мыть посуду. Волков рассказывал Гервасию Васильевичу про Володю Гречинского, а Кожамкулов и Хамраев показывали друг другу карточные фокусы. Хамраев все время кричал Волкову:
