Моя правда.
Скоро тридцать, я очень стараюсь, лежу, как йог, на высокой подушке, возведя глаза к потолку, а колени почти к переносице, ожидая, что Божий промысел свершится, но каждый месяц в определенное число получаю увесистую фигу с маслом.
Часы тикают – я лежу – получаю фигу – снова лежу – очень стараюсь – получаю фигу – часы тикают – одноклассницы ведут детей в школу – я лежу – получаю фигу – мамаши с колясками шествуют через дорогу – я хотела бы быть с ними – одна из них – но нет – лежу – получаю фигу.
На другой стороне Невы снова втопила педаль газа и заревела белугой в унисон какой-то песне. Мчалась по переходящим одна в другую набережным, не утирая слезы и смакуя свое, почти по Достоевскому: «чем хуже – тем лучше». Разбиться сейчас было бы лучшим исходом – о парапет набережной, через встречку, только бы ненароком не задеть кого, не дай бог беременную.
Патрули ГИБДД словно сгинули. Возле дома вильнула боком, парканулась буквой «зю». Поелозила ключом в замочной скважине, упала на кровать и провалилась в безвременье. Хорошо хоть муж в командировке.
Утро нагрянуло сонмом звуков из раскрытой балконной двери: лязг трамваев, гудки машин, ругань пенсионеров возле «Сбербанка» аккурат под балконом. Головная боль и латентное раскаяние, знакомое всем, хватившим лишку накануне.
Рядом с банкой кофе – хотя кто же пьет с бодуна кофе – лежала упаковка теста на беременность. Подташнивало – прямо как беременную. Достоевский ведь сказал: чем хуже – тем лучше. Заслужил свое хуже – получи, удостоверься в тщетности попыток. Ну, давай же, еще раз, проверь: хуже уже не будет.
* * *
– Мне надо срочно встать на учет по беременности, – торжественно сообщила я в неохотно приоткрывшуюся дверь женской консультации.
– Я – сторож, – ответили в узкую щель. – Сегодня – воскресенье!
– Я очень долго ждала беременности, и вот она наступила. Мне очень-очень надо. Вообще никого нет, даже дежурного врача?
– Приходите завтра, – не разделила мою радость сторож. – А еще лучше по записи.
Через дорогу новый дом, на первом этаже располагалась частная клиника вполне себе гинекологической направленности.
Там мне и тесту с двумя отчетливыми полосками, в отличие от сторожа, оказались несказанно рады.
УЗИ длилось минут десять, в течение которых я лежала с непроницаемым видом, ожидая всевозможных подвохов природы в виде внематочной беременности, сестер Даши и Маши, ложного результата. Наконец врач, все это время сканировавшая не только живот, но и мое лицо, сообщила:
– Вы беременны, – и замерла в ожидании реакции.
Это было очень вежливое профессиональное ожидание, вслед за которым должно последовать либо проникновенное сочувствие и предложение решить проблему здесь и сейчас, либо горячие поздравления и предложения скрепить нашу дружбу на последующие девять месяцев согласно прайсу. Врач не знала, что выбрать, и пыталась прочитать ответ на моем лице.
– Я ждала этого каждый месяц. Пять лет, – разрешила ее сомнения.
Улыбка мгновенно вернулась на лицо узиста, и колесо медицинских услуг тут же завертелось, не хуже мельничного. Сдав анализы на все, что гипотетически могло омрачить беременность, я вернулась домой и с гордостью показала чеки супругу.
– Хорошее начало, – прокомментировал он, и я была полностью с ним согласна, тем более что через пару дней лаборатория вернула нам отчет о потраченных средствах с нулевыми результатами.
– Вы – дура, – сказала пожилая врач в консультации, просмотрев бумажки из коммерческого центра. – То же самое могли бы сдать у нас бесплатно, а главное, в двадцать девять лет вы – старородящая с плохим анамнезом. На сохранение ложиться надо, а не по платным клиникам бегать. Немедленно. Хотя бы недели на две.
* * *
– Как мне сказать ему об этом? – вопрошала я мужа, заламывая руки.
– Кому? – недоумевал он. – Ведь ты мне уже сказала.
– При чем тут ты? Как мне сказать Дмитрию Николаичу, нашему учредителю, о том, что я беременна?
– Он-то тут при чем?
– Он меня руководителем отдела сделал!
– Так ты сама собой руководишь.
– Это не важно! У нас куча проектов. Он меня убьет, если узнает. Убьет и отнимет служебную машину.
Компанией владели два друга-качка, наводившие священный корпоративный ужас на всех наемных работников. Поговаривали, что у них общее бандитское прошлое. Не знаю, как там прошлое, ибо пугающим было и настоящее. Черные джипы, внезапные вызовы на ковер, хмурые взгляды, тихая, сквозь зубы речь. Чем тише человек говорит, тем напряженнее его слушают. Мой начальник говорил шепотом с видом, не допускающим переспрашиваний.
Устраиваясь на новую работу всего полгода назад, как и все соискатели женского пола, уверяла, что декретов не планирую, а планирую денно и нощно трудиться на благо компании в качестве новой штатной единицы специалиста по рекламе – бренд-менеджера, подчиняющегося напрямую владельцам.
Утро вечера мудренее. В понедельник утром я включила компьютер, превентивно втянула голову в плечи и принялась сочинять письмо.
«Уважаемый Дмитрий Николаевич, вчера я сломала руку и сегодня вынуждена взять больничный на две недели». Нет, может, лучше ногу? Или ключицу?
Представила Дмитрия Николаевича через пять месяцев. Припомнит и руку, и ногу. Ключицу тем более. Нет, перед смертью не надышишься, шило в мешке не утаишь, а все тайное становится явным.
«Уважаемый Дмитрий Николаевич, еще в пятницу мы с вами строили совместные планы на будущее, но в воскресенье случилось непредвиденное – я узнала, что жду ребенка. Это очень долгожданная беременность, после предыдущей неудачной попытки пришлось ждать пять лет. Врачи советуют лечь в больницу. Вы – второй человек, после мужа, которому я это говорю, даже родители не знают. Обещаю две недели отсутствия работать удаленно и всегда быть на связи с вами».
Выдохнула, перекрестилась и нажала невозвратное «отправить».
Через десять минут пришел ответ:
«Поздравляю! Занимайся здоровьем, но о работе не забывай». В конце письма стоял смайлик. Я и не думала, что он умеет улыбаться.
* * *
Оформив документы в приемном покое, в девять часов утра поднялась в отделение.
– Зачем вы пришли? Мест пока нет, – огорошили с порога. – Сидите, ждите, выписка после обеда. А лучше приходить завтра или в конце недели.
Вскоре таких, как я – «приходитезавтра», – набралась дюжина. Мест на стульях не осталось. Через пару часов спину ломило, низ живота ныл и тянул. Казалось, сухая строчка в направлении «угроза выкидыша» вот-вот вполне могла претвориться в реальность.
– Сколько стоит платная палата? – созрела я, подойдя к сестринскому посту.
Место на стуле тут же заняли.
Палата стоила как двухместный комфортабельный номер сочинского отеля в высокий сезон.
– Бери, – сказал муж по телефону. – Не жди, что за издевательство.
«Обойдусь, – решила, умножив сумму на четырнадцать дней. – Подожду еще час. Только если уж совсем невмоготу будет».
Прошлась по коридору, растирая поясницу, вышла на прокуренную лестницу.
Последняя, купленная еще в другой жизни, – в субботу – пачка сигарет тянула карман.
– Не слушайте вы их, – затянулась рядом пожилая санитарка. – Это они специально народ с утра до обеда маринуют, чтобы раскошеливались. А в палаты те заглянете – то же самое все, занавеси молью прожранные, только телевизор личный. И дохтора, и похлебка – все одно. С часу дня выписывать начнут, вот и караульте.
Двери в палаты открыты. В каждой сидят на кроватях девчонки, обсуждают больничный быт.
– Да я с тем успехом дома лежать буду, – беленилась одна на кровати у окна. – Не выпишут сегодня, я по собственному желанию заявление напишу, все равно уйду! У меня от каши ихней понос начался, а на хлорку, которой по полу возюкают, аллергия! Я еще скажу спасибо врачихе в консультации за то, что меня сюда упекла.
– Плохо тут, девочки? – заглянула в палату.
В больничном мирке, как попутчики в поезде, люди сходятся мгновенно: и тем и другим ехать вместе на долгое расстояние из пункта А – поступления до пункта Б – выписки. Попутчики успеют заинтересовать, надоесть, стать родными, снова надоесть, и, когда говорить уже больше не о чем, молчание становится ненатужным, а обоюдно-осмысленным, как у прожившей много лет вместе супружеской пары. Новый человек – как глоток воздуха, тем более если он еще не знает, как плохо лечат в этой больничке.
– От-вра-ти-тель-но! – отчеканила пациентка на кровати у окна, а я оценила обстановку: без сомнения, это лучшее место в палате – светло, не на проходе, розетка для ноутбука в наличии прямо над тумбочкой, для того чтобы быть на связи с Дмитрием Николаичем.
– Как я вас понимаю! Меня тоже заставили приехать, а что я буду тут делать? – горестно всплеснула руками, мысленно располагаясь на кровати у окна. – Конечно, дома лучше, там и стены в помощь. Сколько ты уже тут? Пять дней! Бедная, как ты выдержала?
