— Мистер Роджер Кук? — осведомился судья.
— Да, сэр, это я.
— Добрый день. Я сэр Салливан Стэнли.
— Ваша честь! Сэр Салливан, выглядите вы гораздо моложе своих лет.
— Вы правы, я действительно судья. Знаете, я ведь уже бывал здесь — во время процесса приходил узнать, что да как, если позволителен такой вульгаризм.
— Сэр Салливан, — ответил Роджер Кук, — это время выдалось очень трудным для нас. Все постоянные жильцы съехали. Мы хотели было переименовать отель, но раздумали. Мы особенно признательны вам за упоминание отеля «Розмари-Лаунс» в заключительной речи.
— За какое именно? — уточнил сэр Салливан.
— Вы сказали, что наш отель — в высшей степени респектабельное, чистое и уютное место. И что на состоянии «Розмари-Лаунс» никак не отразилось пребывание здесь обвиняемого и его злосчастной жертвы. Я запомнил слово в слово, — добавил Роджер Кук. — Мы всегда ссылались на вас, когда в те трагические недели давали интервью прессе.
— Да, вы вправе гордиться впечатлением, которое производит ваш отель. Отрадно видеть, что теннисные корты здесь не пустуют.
— В определенные дни мы сдаем их в аренду частной школе, — объяснил Роджер Кук.
— Итак, перейдем к делу, — продолжал сэр Салливан Стэнли, — теперь, когда я вышел в отставку, я подыскиваю себе комфортабельное жилье. Довольно просторную комнату с ванной и телевизором. И конечно, возможность питаться в общей столовой. Если у вас нет общей столовой, боюсь, это меня не устроит. Для меня наличие столовой — обязательное условие.
— Конечно, столовая у нас та же самая, сэр Салливан. В ней все по-прежнему, разве что отделку обновили. Следуйте за мной. Сочту за честь проводить вас.
Он провел гостя в столовую, где столы под розовыми скатертями были накрыты к ужину. На одном из них стоял флакон слабительного, однако о качестве ужина сам по себе свидетельствовать не мог. Роджер Кук показал сэру Салливану меню: суп-пюре с пряностями, баранья грудинка с горошком и картофелем. Сыр — по желанию клиента, за отдельную плату в зависимости от сорта, клубничное или ванильное мороженое. Кофе обычный или без кофеина. Чай по требованию.
Сэр Салливан спросил:
— Какой столик занимал Джордж Форрестер?
— Третий справа у окна, если мне не изменяет память. А бедная миссис Крати — соседний, второй справа. Мы, разумеется, и приемы устраиваем и так далее. Для этого у нас есть вторая столовая.
— Восхитительно смотрится этот столик у окна, — с подчеркнутым безразличием заметил сэр Салливан. — Приятный вид.
Хозяин, несколько озадаченный готовностью старого судьи сидеть на месте убийцы, тем не менее поспешил заверить, что именно этот столик в настоящее время не занят никем из постоянных pensionnaires.[15]
Так сэр Салливан Стэнли заключил выгодное соглашение с отелем и перебрался туда в следующий понедельник. Выйдя к ужину без четверти восемь, он обнаружил, что столовая заполнена на три четверти, и кое-кто из посетителей уже приближается к завершающей стадии трапезы.
За соседним столиком сидела длинношеяя незнакомка средних лет, достигшая стадии кофе.
— Добрый вечер, — поздоровался судья.
Она отозвалась излишне тепло и дружелюбно, словно одобрила этого джентльмена как нечто вроде приза в лотерее «Какой сосед по столику вам достанется».
Официант принес сэру Салливану суп.
Судья обратился к соседке:
— Вы, случайно, не миссис Крати?
— Нет, моя фамилия Мортон. Я напомнила вам кого-то из друзей?
— Не друзей, нет. Просто одного человека.
Сэр Салливан остался доволен обществом соседки. В углу столовой горел огонь в маленьком камине. Уютно. Ему вспомнились школьницы, играющие в теннис возле входа, — вдохновляющая картина. Затем он задумался о Мэри Спайк, своей давней любовнице, и припомнил, как однажды днем, когда он не сумел прийти в состояние боеготовности, она безжалостно высмеяла его: «Старье твоя висюлька! Тоже мне судья-вешатель! Да у тебя самого все висит!»
Судья Стэнли, сидящий за столом покойного Джорджа Форрестера, который носил ярко-коричневый пиджак от «Харрис Твид», посмотрел на свой суп-пюре и попробовал его. Потом перевел на миссис Мортон взгляд, полный безграничного изумления и мечтательной радости, словно узрел желанное привидение.
Миссис Мортон пила кофе и смотрела на него.
ТЕАТР, КОТОРЫЙ НАЗВАЛИ НЕВЕРОЯТНЫМ
© Перевод. Н. Анастасьев, 2011.
На днях я говорила своему другу Луну Биглоу, что собираюсь в Хэмпстед, повидаться кое с кем из литературной публики.
— A-а, из литерной публики, — сказал Лун, потому что именно такое у него было произношение. — A-а, в Хэмпстед! — сказал Лун.
— Ну да, — сказала я. — Прочитаю им рассказ о том, как я восстала после падения.
Луна слегка затрясло. Удивительно: кажется, знаешь человека, а когда он начинает вести себя как-то не так, словно на целине оказываешься.
— В чем дело, Лун? — осведомилась я. Мы сидели в молочном баре и пили кофе, или что это там было.
— Выпей еще кофе, — предложила я.
— Как ты восстала после Грехопадения? — повторил Лун. Ты сказала…
— Нет, нет, — поспешно проговорила я, — с библейским грехопадением это не имеет ничего общего. Просто я так описываю свое приключение, когда я отправилась к тому пределу, откуда не возвращаются, то есть я хочу сказать…
— Стало быть, у тебя есть секрет! — воскликнул Лун.
— Секрет? — удивилась я. — Никакого секрета. Само собой приходит, естественно. Просто дар такой, — скромно добавила я.
Я прикидывала, как бы избавиться от общества Луна. Мне совершенно не нравилось, как он выглядит — вид такой, как будто он безумно меня боится, непонятно почему.
Лун вдруг словно утратил всю свою энергию. Я сказала, что мне пора идти.
— Не уходи, пока не скажешь, как тебе удалось узнать. — Теперь Лун весь притих, съежился.
— Узнала что? — нетерпеливо бросила я. — Лучше скажи, что это ты там пьешь?
— Чай, а может, кофе, — ответил Лун, глядя в чашку, ибо человек он был исключительно правдивый. Что-что, а правду Лун любил всегда.
— Как ты восстала после падения, — сказал Лун. — Должен признать: когда ты сказала это, у меня голова пошла кругом. Впрочем, через день-другой я приду в себя. Только скажи мне, как…
— Эта фраза, — сказала я, — означает скрытое продвижение к головокружительным высотам. Речь идет об искусстве слова.
— Понятно, — протянул Лун. — То есть мне кажется, — добавил он, обдумывая какую-то новую мысль, — что понятно.
— О чем это ты и почему говоришь курсивом? — спросила я.
— Нет, это ты сначала скажи, — подозрительно вымолвил Лун, — о чем это ты говоришь?
— Ничего не происходит, — сказала я загадочно — ибо уже заинтересовалась тем, что у него там в голове крутится.
— А-а, — протянул Лун, — тут все дело в Луне, верно?
— Да, — согласилась я, потому что всегда терпимо относилась к художественной лжи.
Лун с силой втянул в себя какие-то частицы, разлитые в воздухе, затем выдохнул их назад.
— И только? Или что-нибудь еще? — осведомился Лун.
— Хэмпстед, — наугад сказала я, памятуя о том, что с этого слова все и началось.
— Ах да, — сказал Лун. — Что ж, расскажу тебе истинную историю, потому что, кто бы ни поделился с тобой этим секретом, десять против одного, все напутал. Правду ты услышишь от меня.
Перед тем как воспроизвести тут рассказ Луна Биглоу, я должна кое-что рассказать о нем самом. Он из тех друзей, о семье и прошлом которых не знаешь ничего. Мне всегда казалось, что родом он из Ирландии или Чикаго, что-нибудь в этом роде, — из-за имени, довольно странного, — Лун Биглоу. На вид Луну около сорока, сам он себя называет свободным художником, что, судя по всему, означает сочинение какого-нибудь очерка раз в месяц. Удивительно, но я не помню, как и где познакомилась с Луном. Скорее всего это случилось на какой-нибудь вечеринке. Мы знакомы уже лет десять. Нередко я сталкивалась с ним — с невысоким блондином в коричневом костюме — ближе к полудню на Кенсингтон-Хай-стрит. Лицо у него было маленькое, но черты крупные. Приятное лицо. В течение какого-то времени мы, наверное, не будем видеться, потому что сейчас Лун не живет в Лондоне.
Ну а теперь — к истории, которую Лун Биглоу рассказал мне, когда я была поглощена своим падением и распрямлением.
— В свое время я жил в Хэмпстеде, — начал Лун. — Это было сразу после Потопа.
— А разве там был потоп? — удивилась я. — Когда это?
— Потоп, — сказал Лун. — Всемирный. Ной. Слушай и не перебивай, я правду говорю.
— Итак, после Потопа я жил в Хэмпстеде. Конечно, тогда там было совсем иначе, но славное небольшое общество собралось — естественно, задолго до того, как появились эти дикари палеолита. Собрал вокруг себя это общество сын Ноя Хам, отсюда и название — Хэмпстед. Нас было шестеро, — продолжал Лун, — то есть сначала шестеро, потом семь. Разумеется, сначала мы там были совершенными чужаками, но встретили нас очень тепло.
