– Тогда спрашивайте!
Второй бывший работник господина Тоома оказался человеком болтливым и скупым. Он сразу потребовал, чтобы его повели в кафе, устроенное под старым ветряком. Там болтун Антс незамедлительно заказал кофе и коньяк.
– За счет моих друзей, – важно кивнул он официантке. И пожаловался неожиданным визитерам: – Я не могу разговаривать откровенно, пока не выпью капельку коньяка. Это от стеснительности. В нашей семье всегда так делали. Не в моих привычках пить рано, но я чувствую, что мы должны говорить откровенно и на равных.
– Что вы имеете в виду? – удивился Сергей.
– Степень открытости, разумеется.
– Вы не эстонец?
– Послушайте, приятель, – демонстративно обиделся болтун Антс, важно прислушиваясь к мерному шороху крыльев работающего над кафе ветряка. Крылья ветряка, наверное, специально не блокировали, чтобы посетители могли прислушиваться к бесконечному, как время, мерному шороху. – Я гражданин свободной Эстонии. Надеюсь, этого достаточно, чтобы не задавать провокационных вопросов?
И напомнил:
– Я не могу разговаривать откровенно, пока не выпью.
Впрочем, в тот день болтуну Антсу откровенность вообще как-то не удавалась.
Он пытался исправить положение, заказывая все новые и новые порции хорошего коньяка (он называл это: выпить еще капельку), но день для откровенности, несомненно, выдался неудачный. Единственно правдивый ответ в тот день он дал только в самую первую минуту знакомства. Видимо, просто не успел сориентироваться. «Я господин Антс, – представился он. – Гражданин свободной Эстонии». После этого правдивость сняло с него, как рукой.
Стараясь исправить положение, пытаясь достигнуть более высокой степени откровенности, господин Антс сразу опорожнил три больших рюмки коньяка. Но, может, это был не тот вес или он перепутал дозировку, или вообще неправильно построил порядок вхождения в откровенность, – все выпитое привело только к тому, что болтун Антс впал в совершенно чудовищную (даже для него) и столь же очевидную ложь.
– Господин Тоом всегда был при мне как мальчишка, – лживо и важно пояснил он Валентину и Сергею. – Буду с вами предельно откровенен, – положил он руку на сердце. – Господин Тоом – сам по себе придурок. Он козел, как говорите вы, русские, хотя козел не самое глупое животное. Господин Тоом никогда не понимал законов бизнеса. Все успехи господина Тоома – дело моих рук. Они – дело моей головы. Мою голову многие ценят, – важно заметил господин Антс. – Представления не имею, как теперь он держится без меня. Думаю, что его спасают мои прошлые наработки. Я оставил господину Тоому массу интереснейших наработок на три года вперед, но вот увидите, уже через полгода… Да нет, какие полгода?… Уже через три месяца, даже, может, не через три месяца, а через два… Если не гораздо раньше, господин Тоом использует все мои наработки и мгновенно впадет в полное ничтожество…
– Но пока такое состояние ему не свойственно, – не совсем вежливо напомнил Валентин.
Вот именно – пока!
Всему свое время, важно зашептал болтун Антс, поглядывая то направо, то налево, и внимательно прислушиваясь к вечному шороху крыльев ветряка. Всему свое время, уж он-то знает. Через месяц или через два… Ну, самое большее, может, через полгода господин Тоом позовет его обратно. Он, господин Антс, говорит это с полным знанием дела и, как видите, откровенно. Ему все равно, чем занимаются люди, столь любезно пригласившие его в это недорогое кафе, просто они говорят о господине Тооме, а господин Тоом всегда был близким другом господина Антса. Если вам угодно знать, – важно покачал он головой, – господин Тоом, в некотором смысле, мой ученик. Ну, может, не самый блистательный, этого про него не скажешь. Даже не самый, наверное, удачливый, но ученик. Сейчас господин Тоом, несомненно, страшно жалеет, что его дорогому учителю не понравилось среди его тупых сотрудников, но господин Тоом не теряет надежды вернуть к себе старого дорогого учителя. Да иначе и быть не может, – важно произнес болтун Антс. – Когда господин Тоом был еще мальчиком, это вед он водил его в лес за первыми подснежниками. И мы еще за ними вернемся! Мы еще вернемся за подснежниками! Это он, господин Антс, учил господина Тоома многим полезным и превосходным вещам, потому что уже тогда, в эпоху этой ужасной советской оккупации, он понимал, что господину Тоому придется жить и работать в совсем другом мире – в свободном и интересном.
– Не стоит жаловаться, господин Антс, – сухо заметил Валентин. Слова господина Антса задели его за живое. – Возможно, все еще обойдется. Возможно, вы еще впрямь вернетесь за подснежниками.
Они покинули болтуна Антса, практически ничего не прибавив к информации, полученной от Августа Фельмана.
– Откровенность! Предельная откровенность! Вот что я ценю в настоящих людях превыше всего! – кричал им вслед болтун Антс. Возможно, он уже принял рюмочку и за свой счет. – Вот увидите! Уже через полгода! Или даже через три месяца. Или, может, через месяц! Не забудьте позвонить, вы увидите, что я был откровенен с вами!..
И закончил неожиданно правдивым выкриком:
– Я Антс!
– Мерзкий алкаш, – сухо заметил Валентин. – Ты, наверное, не знаешь, но я начинал службу в Пятом управлении. Там мне пришлось повидать самых разных типов. В Пятом управлении всегда реально представляли, что делается в обществе, потому что мы не гнушались возиться с самым откровенным дерьмом. Но этот Антс… Он мне кое-кого напомнил…
Третьего бывшего работника они нашли в пустом кафе «Валга».
Это оказался низкорослый эстонец с очень круглой седой головой и неприятным (себе на уме) взглядом. На вопрос, действительно ли он является господином Адо Раудом, круглоголовый деловито кивнул, но взгляд его был при этом был весьма демонстративно прикован к газете. Он быстро водил нехорошими мутноватыми глазами по строкам какой-то статьи и время от времени с отвращением повторял:
– Терьмо!
– Вы знаете господина Тоома? – прямо спросил Валентин. – Это правда, что господин Тоом лишил вас работы, не выплатив даже той компенсации, что полагается по законному договору?
– Терьмо!
Господин Адо Рауд, конечно, слышал Валентина, но делал вид, что безумно увлечен чтением.
– Терьмо!
Подождав, когда господин Адо Рауд произнесет надоевшее всем слово в десятый раз, Валентин резким движением вырвал газету из слабых, покрытых старческими веснушками рук.
– Послушайте, господин Рауд, – негромко, но твердо пояснил он. – Мы приехали сюда издалека и нас интересует господин Тоом, а не ваша дурацкая газета. Мы специально разыскали вас, мы даже потеряли на этом несколько времени. У нас есть реальная возможность восстановить попранную справедливость, а у вас, если захотите, есть столь же реальная возможность получить моральное удовлетворение. Понимаете? Вы понимаете по-русски? Это не так уж мало, правда? Вы ведь хорошо знаете господина Тоома?
– Терьмо! – с отвращением повторил господин Адо Рауд, но, перехватив взгляд Валентина, изменил тональность: – Почему фы не спросите оп этом самого косподина Тоома?
– Вы хотите, чтобы мы спросили господина Тоома о том, хорошо ли он знает господина Адо Рауда? – удивился Валентин.
– Терьмо!
Судя по неукротимому взгляду, определение в какой-то степени адресовалось и Валентину.
Тогда Валентин оглянулся.
В кафе действительно было пусто.
Только белокурая официантка в белоснежном накрахмаленном передничке неторопливо перетирала за стойкой сухую посуду, аккуратно перебросив через плечо конец чистенького вафельного полотенца.
– Слушай меня, козел! – негромко сказал Валентин мгновенно окостеневшему от страха господину Адо Рауду. – Слушай меня, старый козел! Мы задаем тебе самые простые вопросы. Даже твои маленькие жалкие мозги могут охватить смысл и объем подобных вопросов. Постарайся хотя бы один раз напрячь мозги. Мы знаем, что у господина Тоома есть магазин, и, наверное, не один. Мы знаем, что у него есть дома, кафе, машины. А у тебя, старый козел, ничего такого нет. Господин Тоом разъезжает в машинах, каждая из которых стоит несколько тысяч баксов, а ты ходишь пешком. Как козел, – не удержался Валентин. – Господин Тоом пьет и ест в свое удовольствие в самых дорогих ресторанах города, он может себе это позволить, а ты… – Он презрительно фвркнул: – Ты только перебиваешься! Но ведь даже такой старый козел, как ты, – понизил он голос, – не может не понимать, что подобное положение вещей напрямую связано с господином Тоомом. Именно с ним. В некотором смысле господин Тоом разъезжает в твоих машинах и живет в твоих домах. Разве не так? Разве ты этого не понимаешь?
И спросил:
– Почему бы тебе не поделиться воспоминаниями о господине Тооме?
– Терьмо! – с бессмысленным упрямством повторил господин Адо Рауд.
