Она ставила ему свои любимые пластинки – в основном Чика Меркурио. И это тоже его позабавило, ибо он вспомнил, что, когда первый диск Годдара дошел до прилавков музыкальных магазинов, его ошеломляющий коммерческий успех тут же достиг уровня Чика Меркурио и «Атавистов», самой в то время популярной панк-рок-группы, и подвинул их с первой строчки в чатах. Несколько недель спустя Остен прочитал в газетах, что Чик Меркурио просто впал в исступление. Нью-йоркская полиция обнаружила в его крови такое количество героина, что хватило бы на целый взвод наркоманов. Его поместили в клинику, а рассказы о его беспорядочной половой жизни несколько недель заполняли страницы скандальной прессы. В результате Чик Меркурио и его группа пропали так же внезапно, как появились.
Все это случилось около шести лет назад, и, если Андреа до сих пор слушает «Атавистов», значит, она не слишком подвержена влиянию меняющихся вкусов публики. Во всяком случае, говорил себе Остен, Годдара она тоже слушает, чего нельзя было сказать о Донне.
И хотя Андреа в основном изучала театральное искусство, где музыка оставалась на вторых ролях, суждения девушки о музыкальной форме произвели на Остена не меньшее впечатление, чем ее физическая привлекательность. Она сказала, что является неколебимой сторонницей новаторства в искусстве и считает, что западная инструментальная музыка лишена напряжения. Ей кажется, что только звучание новейшей электронной аппаратуры способно привести к истинной ритмической и мелодической свободе – и, возможно, к переоценке значения интонации.
Ему захотелось ей позвонить, но она сказала, что весь день будет занята. Между тем каждый раз, вспоминая о магнитофоне, он испытывал тревогу и замешательство. Он поклялся, что заберет его при первой возможности. У Андреа гордости не меньше, чем у Донны, и, если она заметит, что Остен шпионит за ней, им уже никогда не быть вместе.
Остен пристально вглядывался в увеличенные снимки обнаженной из Белого дома, пытаясь решить, есть ли что-то общее в формах и строении этого тела и стоящего перед глазами образа Андреа – нагой, неутомимой в любви, – образа, с которым так не хотелось расставаться.
Ему страстно захотелось вновь оказаться с нею. Было нечто успокаивающее в том, с какой простотой она его приняла. Она не лезла в его прошлое, не расспрашивала о социальных и эстетических предпочтениях, не выискивала дефектов в его происхождении – все, на что была горазда Донна. И, в отличие от Донны, сосредоточившей весь свой талант и творческую энергию на фортепьяно, фактически отбросив все остальное, у Андреа было множество других интересов, а также бездна очарования и разнообразных достоинств. Она показала Остену свои стихи, и он счел их столь же глубокими, сколь смешны ему показались ее эротические лимерики; все ее карикатуры, рисунки, наброски, эскизы были хорошо продуманы и безупречно исполнены, а ее попытки писать пьесы и киносценарии в Джульярде оценивались, по ее словам, как весьма многообещающие. И хотя он только начал узнавать Андреа, но уже обнаружил, насколько она отличается от Донны. У Донны характер мрачный и взрывной – Андреа покладиста и беззаботна. Донна сама серьезность; у нее не бывает времени для игр или шуток, не говоря уже о таких мудреных суевериях, как астрология или хиромантия. Андреа, жизнерадостная от природы, обожает такие вещи и не считает нужным скрывать свое увлечение паранаучными сферами, хотя, разумеется, совмещает его с многочисленными серьезными интересами. Остен улыбнулся, вспомнив ее абсолютную убежденность в том, насколько глубоко она способна проникнуть в его подсознание, скрупулезно изучив начертанные им каракули. Для Донны чувственная любовь является силой настолько избыточной и напряженной, что она не в состоянии обуздать ее; влечение порабощает ее, прежде чем любовник успевает сообразить, что к чему. А вот Андреа, столь же красивая и страстная, привносит в секс сдержанность и самоуверенность; она счастлива, когда любовник принуждает ее сдаться…
На мгновение Остен представил себе, как в ближайшие месяцы, а может быть, и недели возьмет Андреа с собой в поездку по Калифорнии. Он покажет ей все великолепие пустыни Анза Боррего с ее оазисами веерных пальм, кривыми каньонами и крутыми ущельями, они вместе будут слушать далекий вой койота. Затем они доедут до Джулиана, а оттуда к холму, на котором спряталось его ранчо. Он медленно поведет машину в гору, притворяясь, будто не знает дороги, а потом въедет в ворота. Он остановится у своего дома, они выйдут, и он, словно никогда не был здесь прежде, откроет перед ней дверь – в «Новую Атлантиду» и в истинное свое прошлое.
Остена разбудил телефонный звонок. Это была Андреа.
– Помоги мне, пожалуйста, – голос ее дрожал. – Я попала в беду.
– Где ты? – спросил Остен. Он еще не пришел в себя и, только взглянув на часы, понял, что сейчас поздний вечер. Он проспал целый день.
– Рядом с «Олд Глори». Знаешь, там, где живет Домострой, – куда ты поехал в тот день…
Он был изумлен. Ведь только вчера она уверяла его, что не знакома с Домостроем.
– Что ты там делаешь?
– Я все объясню при встрече. Пожалуйста, Джимми, ты нужен мне прямо сейчас… ты помнишь дорогу? Поедешь в направлении…
Судя по голосу, дело и впрямь было безотлагательным.
– Я знаю дорогу. Не волнуйся. Я немедленно выезжаю.
Уже в машине он начал судорожно соображать. Если Андреа знает Домостроя, она вполне может оказаться той, которая написала ему, Годдару, все эти потрясающие письма. Он ведь надеется на то, что это окажется она – красивая, умная, образованная и искусная в любви. И разве, по сути, она уже не призналась, что любит его? Кто, как не она, околдованная музыкой и театром, способна разделить тайну его творчества? Затем он вспомнил о Домострое. Какова же его роль? Был ли он только фотографом или играет какую-то другую роль в том, что может оказаться заговором с целью разоблачить Годдара? Но чей же это заговор?
Ворота в «Олд Глори» были открыты, и у распахнутых дверей в зал стояли два автомобиля. Остен поставил машину рядом со старым кабриолетом Домостроя и кинулся в дом. В танцевальном зале горел свет, а на сцене блестел лаком концертный рояль. Пюпитры и большая часть мебели были под чехлами, отчего напоминали давно не используемый театральный реквизит. Вбежав, Остен услышал стремительное движение за спиной и, обернувшись, увидел Патрика Домостроя, бледного и взъерошенного. Брюнет в тугих резиновых перчатках, распахнутой на груди рубахе и мешковатых брюках стоял позади Домостроя, уперев ему в спину пистолет. Несмотря на большие темные очки, лицо этого человека вызвало у Остена какие-то слабые ассоциации. Рядом с этой парой стояла Андреа, облаченная в свитер и джинсы. Она также натянула резиновые перчатки и держала в руке пистолет, который, вне всякого сомнения, был направлен на Остена.
– Как поживаешь, Джимми? – шевельнул Домострой побелевшими губами.
– Заткнись, – оборвала его Андреа. – Сними куртку – медленно, – повернулась она к Остену, – и брось ее на пол.
– Что все это значит? – воскликнул Остен, не понимая, шутят они или все здесь серьезно.
– Делай, что она говорит, – сказал незнакомец, не отрывая пистолет от спины Домостроя. Остен колебался, и брюнет завопил: – Ну! Быстро! – так что голос его эхом разнесся по залу. И тут Остен узнал его, ибо эту самую рожу он совсем недавно видел на конверте одного из дисков Андреа.
– Вы Чик Меркурио, не так ли? – осведомился Остен, стянув куртку и бросив ее к ногам Андреа. В груди у него похолодело от страшной мысли, что и эту женщину он теряет.
Продолжая держать его на мушке, она нагнулась и левой рукой ощупала карманы куртки. Затем вытащила из лежащего на полу раскрытого «дипломата» магнитофон, оставленный Остеном в ее квартире.
– Сюрприз, сюрприз! – приговаривала она, выставляя магнитофон на всеобщее обозрение. – Нам ведь он больше не нужен, так? – Снова потянувшись к «дипломату», она вытащила оттуда блокнот и швырнула его Остену. Он поймал блокнот на лету.
– Там, в футляре, ручка, – сообщила она и, когда Остен вытащил ручку, приказала: – Сядь и пиши, что скажут.
И столько презрения было в ее голосе, что Остен, наконец, обиделся:
– А если не стану? Ты убьешь меня?
– Не дразни ее, – подал голос Меркурио. – Делай, что она говорит.
Поскольку Остен даже не шевельнулся, Андреа взялась за пистолет обеими руками, расставила ноги и прицелилась ему в пах.
– Пиши! – взвизгнул Меркурио.
– Пиши, Джимми, – спокойно повторила Андреа. – Пиши, иначе я тебе кишки выпущу.
– Что я должен вам написать? – спросил Остен, открывая ручку и садясь за ближайший стол. Он судорожно пытался понять, что свело вместе Андреа и Меркурио.
– «Дорогая Андреа, – принялся он писать под диктовку Андреа, – я был здесь около четырех, но тебя не застал, так что оставляю записку под дверью. Патрик Домострой попросил о встрече сегодня вечером. Он говорит, что если я не приеду…– Андреа подождала, когда Остен ее догонит, – он всем расскажет, кто я на самом деле, а я не могу этого допустить». – Она помолчала, прежде чем продолжить.
