— А мне ничего не надо! — отмахнулась баба.
— Коль так, зачем в общаге живешь и пашешь? Чтоб на тебя какой-нибудь хмырь вниманье обратил бы?
— Кинь ерунду нести! Держусь потому, что здесь у меня жилье и кормежка бесплатные. За душ не плачу, спецовку дают, что еще надо? В другом месте заработок больше, а не жилья, не еды дармовых нету. Вот и держусь здесь руками и ногами. Всяк свою выгоду считает. Пусть не густо получаю, зато в другом выгадала. Никто меня не обижает. Разве только свое горе грызет. От него мне никуда не деться. Даже в могиле не спрятаться.
— А ты не хнычь! Слышь, Ксюха! Разве твой единственный в Чечне погиб? А знаешь, сколько ликвидаторов поумирало? Ну, давай выть? Мы тем хочь единого с земли подымем? Да ни в жисть! И ты про то знаешь! Куда платок на голову тянешь? Еще и облысеешь как задница! Тебя плешатую на тот свет не примут. Прогонят к чертовой мамке! Все потому, как не поймут, кто ты есть? От бабы в тебе ничего нету, ни грудей, ни задницы. Ни единый черт не разгадает, разглядывая тебя! И зачем себя извела? Ведь один раз живешь! Я, когда накроюсь, ни за что не рожусь больше в этот свет!
— Я тоже,— вздохнула Ксюша.
— Потому что ты глумная! Одной жизни не сумела путем прожить. Тебя Бог на землю пустил бабой, чтоб ты рожала, мамкой кому-то стала! Ты ж себя умнее Бога считаешь, вот и живешь, как мышь в клетке! Глупая!
— А ты мне не указ!
— Зачем кому-то мозги вправлять, коли их нету? Бедуй, как хочешь! Да только знай, впустую маешься, никому не в радость и без проку.
— От тебя кой толк?
— Двоих сорванцов имею! Уже выросли. Нынче сами пострелят штампуют. За зря не канителят. А и тебе скажу правду! Чем ты гарантирована, что парень, какой на войне погиб, если бы остался в живых, к тебе вернулся б? Мало, что говорил раньше? Все мы клянемся в любви. И не одной. Особо, когда природа за горло
хватает. Тут и бабу Ягу красавицей назовешь. Помни, все мужики одинаковы! И твой не стал бы столько лет тебя помнить и носить траур. Вертайся в нормальные бабы, пощади себя, пока не поздно.
— Вася, какое тебе до меня дело?
— Жалко дурочку! Кончай сохнуть! Слышь, Ксюха! А то буду тебя с собой в столовку брать и кормить силой через все дырки, какие еще имеются. Знаешь, как когда-то меня подняли на мослы еще на Припяти. Я уж совсем свалился. Все от того, что перед отъездом с бабой погавкался. Она ни единого письма не прислала мне. Так-то и решил, что не нужен ей навовсе. А коль так, на что жить? Приметили это мужики. Чахнуть стал быстро. Взялись за меня скопом. Пожалели иль уважили за что-то, уже не знаю. Но взялись круто. Так и прозвенели:
— Губить себя из-за бабы, просто грех! Их вона сколько в свете! Мы тебе всей бригадой другую сыщем! Прежнюю в отставку отправим! Сыщем молодую, красивую! С какой быстро в мужики воротишься! И жить заново захочешь! — рассмеялся Вася.
— Но ты ж к своей жене вернулся?
— Не к ней, к детям! По ним сердце болело. Но и подружек не обходил. Ох, и хорошие девки! Верно, что многое с ними забыл. Они ту Припять из меня по-своему вышибали. Я, случалось, месяцами про нее не вспоминал! Моя баба так не умела!
— Фу, шлюхи! — фыркнула Ксения.
— Глупая! Они женщины! Без комплексов и чванства! Что ты знаешь о них? Скольким вернули жизнь и уважение к себе, подарили уверенность в себе, вернули имя! Это никакими деньгами не оценить и не купить.
— Но все же за деньги!
— Не всегда так. В моем случае получилось на халяву. Выкинула благоверная из постели. Месяц прошел, как домой вернулся. А в койке от меня никакого толку. Повернусь спиной к бабе и сплю до утра. Она не выдержала и взъелась. Слово за слово, побрехались. Обозвала так паскудно и обидно, что я из этой постели пробкой вылетел. Куда помчался, сам не знаю. В одном исподнем, смех и грех! Ну, куда в таком виде, как ни в притон? Меня девка у двери приметила, мигом все нараспашку и зовет:
— Проходи, родимый, скорей!
Ну, я бегом! Понятное дело, зима, холодно! Я как вскочил, эту девку в охапку. И в первый темный угол с нею! До утра с пяток баб поимел! Все довольные, я счастливый! Еще бы! Дома с одной не получалось. Здесь, как с цепи сорвался. Сам себя не узнал! Поставь тогда еще десяток и тем бы хватило.
— А в чем дело? — удивилась Ксенья.
— В том, что мужик, инструмент тонкий! На грубость не срабатывает и приказов не понимает. Ему только тепло и нежность подавай. Иное не признает, сам себе генерал и даже когда хозяина вконец затуркали и замордовали, этот свое званье помнит всегда. Ни за что не посмотрит в сторону грубой хамки. Неспроста же я от своей отпуск беру. Туда, где уважают, ухожу, восстанавливаюсь полностью. Если б ни этот перерыв, мы со своею дурой давно разбежались бы! — признался Вася весело.
— И она о том знает?
— Конешно, догадывается. Один раз так поняла, что цветок вместе с горшком хотела мне на голову примерить, хорошо, что приметил и вовремя отскочил. Швырнул ее в угол жопой. С тех пор догадывается молча. Не спрашивает, где ночевал!
— Шебутной ты мужик!
— Думаешь, я один такой? Ошибаешься! Все. Только другие молчат. А я не умею. Я весь наружу. Нигде не имею заначек! Такой уж есть.
— Смешной ты, Вася!
— Зато со мной не соскучишься. Никому не дам прокиснуть рядом. Каждого заведу.
— Чего ж со своей бабой не сладишь?
— Тут разговор другой! Что-то оборвалось и остыло к ней. Сколько раз пытался себя уговорить, повернуться лицом, но так и не получилось. Душу не принудить, другое и подавно. Так и мучаемся. Живем, как подневольные. Вроде семья, а чуть копни, совсем чужие люди! — проговорился человек невольно.
Он сидел, опустив плечи. В глазах погасли озорные огоньки.
— С чего бы так? — спросила Ксенья.
— Все обычно. Застал ее со своим другом. Он не был на Припяти. А я только вернулся оттуда. Баба не хотела ждать, пока восстановлюсь. А друг знал, если не он, другого сыщет. Он, конечно, был прав.
— Ну, почему же остался с нею?
— С детьми! Их никому не отдам. А ей много раз отплатит тою же мерой. Она знает и молчит. Сама виновата. Так и дышим, кто кому круче рога наставит. Вот только в душе совсем пусто и холодно стало. Чем старше становятся дети, тем темнее в душе и все меньше места в ней для жены остается. К старости, наверное, забуду, как ее звали,— опустил голову.
— Я бы не смогла так жить! — призналась Ксенья.
— Откуда знаешь, если никогда не жила с семьей. Ведь в ней у всякого свой характер и каждый — загадка.
— На разгадки жизни не хватит.
— Зато интересно. Каждый день что-то новое. Прихожу домой, сразу вижу, у моей бабы новый хахаль появился. Она, понятно, отказывается, отнекивается, но я воробей стреляный, сразу вижу. Беру с комода пузырек с духами и спрашиваю:
— Откуда взялся, колись, покуда по соплям не получила.
— Она, конечно, свистит, что сама купила. Но в каком магазине и почем, вякнуть не может. А и свободных денег столько нет. Попалась. В другой раз набор «Черного жемчуга». Или на импортной ночнушке попуталась. Так и ловлю на уликах. Она иногда тоже кое-что примечает. Уже не ругаемся, прикалываемся друг к другу. Взял у нее вчера флакон «Шанели», у нее три пузырька собралось. Это уже много. Она у меня стоимость взяла. Я и спросил бабу:
— Скоро к койке без денег не подпустишь, совсем озверела! Подружки дешевле берут. А ведь я им зарплату не отдаю! Так знаешь, что ответила:
— Я ж еще и кормлю тебя, урода!
Ксюша грустно вздохнула:
— Потому, я не хочу семью!
— Но ведь не все так плохо. Случается и другое! Сын вернулся утром. Первый раз у какой-то девки заночевал. Весь как есть в засосах и губной помаде. Конечно, сразу в ванну. Ну, а матери что-то там понадобилось. Вошла, глянула и ошалела. Думала, инфекцию подхватил, какую-нибудь тропическую лихорадку. Я и предложил ей раздеться и глянуть на себя в зеркало. Там не только лихорадку, а и покруче сыщешь, типа джунглиевого СПИДа. Ох, и расходилась баба! Ягодицами затрясла, а сыновья хохочут. Успокоились, что их кипеж миновал. Зато выскочил малец из ванны, сверкает, как новый пятак, ни одного пятнышка на теле не осталось. Можно дальше идти к девкам без страха. И у бабы нет повода прикипаться. Все обошлось! А недавно и вовсе смех. Сами девки пришли в гости. Сразу по две на каждого. Моя баба обалдела, все хотела подсмотреть, как-мальчишки справятся. Да я оттащил. А то нахватается под старость такого, что мне не сладить. Но ничего, мои отморозки не шумели, под утро тихо разошлись. Мы и не услышали.
— В наше время все пристойно было!
— Ладно, Ксюш! И ты не из пробирки. По-всякому было. Что-то из чего-то возникает. Из ниоткуда не берется. Это сегодня ты иная! Вся заморожена и заморочена. Будто на Припяти всю жизнь дышала. Только я тебе одно вякну, придет твое время, о каждом упущенном дне пожалеешь. А все потому, что и у тебя век не резиновый, никому по две жизни не отпущено. Хоть бы одну путем прожить.
