Юрий Бондарев - Бермудский треугольник

«Загадочное убийство на Лужниковской улице». В короткой хронике сообщалось следующее:

«Вчера в 11.00 на пульт дежурному службы «02» поступило сообщение от жителей дома 25, что в одной из квартир на пятом этаже прозвучали выстрелы. Вскоре на место происшествия прибыли сотрудники правоохранительных органов. Оперативники обнаружили в квартире труп руководителя крупнейшего частного охранного агентства «Гарантия» Спирина Т. М., убитого выстрелом в голову из немецкого пистолета системы «вальтер». Предварительный осмотр показал, что убитый был в состоянии сильного алкогольного опьянения. Владелец пистолета, небезызвестный журналист Андрей Демидов, тяжело раненный в плечо, оказался в той же квартире, не намереваясь никуда скрываться. Будучи в трезвом состоянии и находясь в сознании, на первый же вопрос заявил сотрудникам, что убийцу далеко искать не нужно, стрелял в господина Спирина он и причины убийства покажет на суде. Арестованный Демидов истекал кровью и был направлен в больницу. Ведется расследование загадочного происшествия, не похожего на ординарное бытовое убийство.

Всего за минувшие сутки в Москве было зарегистрировано 99 преступлений, из которых «по горячим следам» раскрыто 68. Было совершено три убийства, раскрыто два. 28 раз изымались наркотики. Два человека пропали без вести. Задержано 9 преступников, находящихся в розыске.

Сводка пресс-службы ГУВД столицы».

Профессор отложил газету, прикрыл глаза, кончиками холеных пальцев прижал переносицу, как это делают, трогая зажимы пенсне, и сидел так минут пять в неприятнейшем раздумье.

В час утреннего обхода больных Бальмонт-Суханов задержался около 13-й палаты, попросил сестру оставить его одного, вошел к Татьяне Ромашиной, как всегда со строгой приветливостью на сухощавом выбритом лице, и спросил:

— Как мы себя чувствуем, дружок, в это великолепное осеннее утро?

Она молча и неподвижно глядела на аристократично отполированные ногти профессора, и ее изможденное, серое, в одутловатостях, будто избитое лицо чуть-чуть вздрагивало, в ее припухших от сна или измучившей бессонницы глазах плавал и застывал стеклянный ужас. Профессор спросил:

— Что мы молчим?

— Доктор… — искусанными губами охрипло прошептала Таня и сглотнула так трудно, что выгнулось горло. — Доктор, мне приснилось, что меня засыпали землей… Как страшно, как было душно…

— Ну, сновидения бывают самыми нелепыми. Их надо моментально забывать. Заставлять себя забывать, — сказал Бальмонт-Суханов и помял пальцы под взглядом Тани. — Я хотел сказать вам следующее, дружок, к великому моему сожалению. Вам, по всей вероятности, придется оставить мою клинику, дорогая девочка. Плата за вас не внесена. А каждый день пребывания у меня стоит немалых денег. Ваши друзья привезли вас и исчезли.

Таня покусала шершавые, в фиолетовых подтеках губы, чтобы унять их безудержную нервную дрожь, выговорила:

— Пожалуйста… позвоните Андрею Демидову. Пожалуйста… Я вас прошу…

— Вправе ли я звонить? Как мне стало известно, он куда-то уехал надолго из Москвы, — солгал профессор, находя в этом целесообразность объяснения.

— Уехал? Он? — не поверила она и села на постели, беспомощная, худенькая, жалкая.

— К сожалению, его нет в Москве. У вас есть родители?

— Нет, нет! — вскрикнула Таня, как перед наваливающимся на нее страхом неотвратимости. — Они меня ненавидят!.. Доктор, я боюсь. Я не хочу…

— Что вы не хотите?

— Я не хочу умирать…

— Голубчик, все живое, абсолютно все, не хочет умирать. Но наша с вами человеческая жизнь, дружок, в современном жестоком мире не более чем… извините, вот это, — проговорил Бальмонт-Суханов и в незавершенной усмешке повел седеющей бровью в сторону стены, за которой в соседней палате глухо зашумела вода в ванной или в унитазе. — Да, не более, чем звук воды, — договорил он. — И ваша жизнь, и моя… Поэтому не надо бояться смерти, дружок. И тогда она задержится в пути.

Таня судорожно засмеялась, потом закрыла лицо и, захлебываясь неутешными рыданиями, упала головой на подушку, вскрикивая:

— Я не хочу, я не хочу! Я не хочу!..

— Хорошо, хорошо, — сказал печально Бальмонт-Суханов. — Я оставлю вас на месяц. Что дальше будет — посмотрим.

Был тихий конец октября 1996 года, пора последнего листопада, улицы Москвы стояли в густом тумане.

1995–1999 гг.