Бернард Вербер - Дыхание богов

Мой друг улыбается.

– О себе. До сих пор пару себе нашли только Фредди Мейер и ты. Я тоже имею право влюбиться. Кстати, я уже влюблен.

– Подожди, я сейчас догадаюсь. Это Сара Бернар?

– Не скажу.

Я в шутку толкаю его.

– Я знаю, это Сара Бернар. Чего ты ждешь, чтобы признаться?

Рауль остается невозмутимым.

– Она действительно отличная девчонка. Ее народ свободен и горд. Эти люди скачут на лошадях по равнинам. Они не сидят в грязных городах, как большинство наших народов.

– Будь осторожен. Если ее народ – прообраз первых монголов, которые тоже всю жизнь проводили в седле, то позволю напомнить тебе, что они завоевали Восточную Римскую империю.

– Я не думаю, что мы в точности копируем историю «Земли-1». Мы сами искажаем собственное восприятие событий. Мы истолковываем события так, чтобы одна историческая эпоха наложилась на другую. Но у нас остается свобода выбора. Есть проторенные пути, а есть дороги, которые мы прокладываем сами.

– Хотелось бы, чтобы ты оказался прав.

– Это как в жизни. Есть известные пути, а есть возможность выбора – следовать этим путям или сойти с них. Если внимательно присмотреться, то становится очевидно, что римляне и монголы могли найти общий язык и создать огромную империю, которая простиралась бы от Китая до Англии. Твое замечание заставило меня увидеть широкие перспективы.

Жорж Мельес, Жан де Лафонтен и Густав Эйфель устраиваются на полотенцах рядом с нами.

– Мы хотим искупаться до начала суда. Пойдете с нами?

– Нет, спасибо. Что-то холодно.

– Я бы лучше сыграл в шахматы. Хочешь, Мишель? – предлагает Рауль.

– У меня голова занята другим.

Рауль настаивает, и в конце концов я соглашаюсь. Он приносит доску, и мы начинаем играть прямо на песке.

Я делаю ход пешкой, прикрывающей короля. Дальше игра развивается стремительно. Рауль выдвигает коня. Я освобождаю слона и ферзя и нападаю на строй его пешек.

– Ты что, считаешь себя Освободителем?

Рауль защищает короля ладьей.

– Какая у тебя утопия?

Мой слон съедает у Рауля ферзя.

Рауль кивает как знаток, который ценит сильный ход.

– Мне кажется, что мир уже совершенный – такой как есть.

– Ты имеешь в виду мир «Земли-1» или «Зем-ли-18»?

– Наверное, оба. Не знаю, правильно ли это, но, мне кажется, я могу принять мир со всем насилием, которое в нем есть, с безумием, мудростью, святыми, извращенцами, убийцами.

– Но если бы ты был Богом, что бы ты сделал?

– То же, что наш Бог на «Земле-1».

– То есть?

– Я бы ничего не стал делать. Предоставил бы мир самому себе. Пусть живет как хочет. Я смотрел бы на это, как на представление.

– «Божественное невмешательство»?

– В таком случае, если у людей все получится, они будут обязаны победой только себе, а если нет – опять же винить будет некого, кроме себя.

– Тебе повезло, если ты можешь относиться к своим смертным так безразлично. Но почему тогда ты участвуешь в игре?

– Потому что игра – это удовольствие. Такое же, как игра в шахматы. Если я играю, я любыми способами борюсь, чтобы победить.

С этими словами он берет слоном мою ладью.

Я делаю ход конем, и Рауль теряет слона. Разменяв ферзей, ладьи, слонов и коней, мы устраиваем битву пешек. Наконец у каждого остается король и пешка, и мы «запираем» друг друга. Это пат, ситуация, в которой нет победителя, что в шахматах случается довольно редко.

– Хорошо провел вчера время с Матой Хари? – как бы между прочим спрашивает мой друг.

Он сама доброжелательность.

– Знаешь, она ведь действительно тебя любит.

В моей памяти всплывает лицо Афродиты.

– Перестань думать о другой, – говорит Рауль. – Она того не стоит. Она лишь то, чем становится в твоем воображении.

– Вот только воображение у меня отличное, – отвечаю я.

– Ты же бог, заставь его работать на игру. Там есть где развернуться.

Колокол отбивает 18 ударов. Начинается суд.

Томас Гоббс (1588—1679) – английский ученый и писатель, которого считают основателем политической философии.

В науке о человеческом теле он черпает материал для создания политической пауки, для написания трилогии «De cive» («О гражданине»), «De corpore» («О теле»), «De homini» («О человеке») и, наконец, своего главного труда – трактата «Левиафан».

Он полагает, что животное живет настоящим, а человек хочет стать хозяином будущего, чтобы жить как можно дольше. Поэтому человеку свойственно считать себя важнее окружающих, преуменьшая тем самым значение других людей. По этой же причине человек накапливает власть (богатство, репутацию, друзей, подчиненных) и пытается присвоить время и возможности других людей, окружающих его.

Томасу Гоббсу принадлежит, в частности, знаменитая фраза: «Человек человеку волк».

Следуя этой логике, животное «человек» стремится избежать равенства с другими людьми, что приводит к насилию и войнам. Гоббс считает, что единственный способ заставить человека перестать желать господства над другими – это поставить его перед необходимостью… сотрудничать. Таким образом, необходима власть Верховного правителя (установленная в результате договора, заключенного между людьми), которая заставит человека подавить его врожденное стремление уничтожать себе подобных. Верховный правитель должен обладать очень широкими полномочиями, чтобы пресекать развитие любых конфликтов.

Согласно Гоббсу, парадокс заключается в следующем: анархия приводит к ограничению свободы, она на руку сильнейшим. Только сильная, централизованная, принудительно поставленная власть позволит человеку быть свободным. Кроме того, необходимо, чтобы эта власть была в руках Верховного правителя, желающего блага своим подданным и победившего собственный эгоизм.

Суд устраивают в Амфитеатре, разделенном на две части. На одной половине рассаживаются ученики. На сцене, напротив зрителей, стоит стол красного дерева. Судить будет Афина. Она восседает в кресле на возвышении.

Деметра – прокурор.

Адвокат – Арес. Богу войны нравится суровый стиль игры Прудона, он сам вызвался защищать его.

Рядом девять присяжных из учеников. Среди них Эдит Пиаф и Мария Кюри.

– Приведите подсудимого, – требует Афина.

Кентавры бьют в барабаны и трубят в раковины.

Прудона привозят в клетке, установленной на повозке, в которую впряжены кентавры. Бог людей-крыс держится за раненое плечо, которое, видимо, сильно болит.

Стекла его очков треснули, борода и волосы всклокочены.

Некоторые ученики его освистывают.

Я тоже помню, как орды его варваров хлынули на берег, где была моя деревня на сваях. Я помню, как было уничтожено первое поколение моего народа, помню их паническое бегство на кораблях. Я храню в памяти картины резни, когда его смертные яростно предавали смерти моих людей-дельфинов. Ночной, отчаянный бой. Но я помню, что именно благодаря этому несчастью я создал идеальный город на острове Спокойствия.

Прудон просовывает голову между прутьями клетки:

– Я невиновен, слышите? Я невиновен, богоубийца – не я!

Прудона вытаскивают из клетки и ставят напротив трона Афины. Это напоминает иллюстрацию из учебника истории: Верцингеторикс перед Цезарем.

Кентавры заставляют его встать на колени.

Афина стучит молотком из слоновой кости, требуя тишины.

– Обвиняемый: Прудон Жозеф. В предыдущей жизни вы были…

Афина открывает папку и просматривает лежащие в ней бумаги.

– А, вот. Родились на «Земле-1» в Безансоне, во Франции. В 1809 году по местному летосчислению. Отец – бондарь-пивовар, мать – кухарка.

Прудон подтверждает это. Я не понимаю, какое отношение его прошлое имеет к тому, что происходит сейчас. Кого здесь судят – богоубийцу из Эдема или французского анархиста?

– Вы прекрасно учились, но бросили учебу. По какой причине?

– Из-за недостатка средств. Мне прекратили платить стипендию.

– Понятно. Затем вы сменили много занятий, работали в типографии, были наборщиком, но уже тогда вы участвовали в забастовках.

– Условия труда были ужасными.

– У вас были твердые политические убеждения. Ваша жизнь началась с тюрьмы, ссылки, нищеты. Однако вы много писали. В частности, вами написано научное исследование, посвященное сравнительной грамматике древнееврейского, греческого и латинского языков. Почему вы не продолжили работу в этом направлении?

– Мой издатель сошел с ума, его типография разорилась.

Афина невозмутимо продолжает:

– В работе «Что такое собственность» вы изложили учение, которое назвали научным социализмом, затем примкнули к анархистам. Себя вы называете противником капитализма, государства и бога. Вы развиваете вашу точку зрения во многих книгах. Например, в «Философии нищеты». Вы основываете газеты и в 56 лет умираете от легочной инфекции.