– И поделить с товарищами по партии, – хмыкнул Берия.
– Э, нет, – возразил Олег, – есть вещи, которые дележу не подлежат.
– Да бросьте, вы, Снегирев, – махнул рукою Берия, – заводы с фабриками, что отняли у буржуев тоже делили только по закону волчьей стаи, и только временно, покуда не созреет сила, чтобы владеть потом этим всем единолично, как…
– Договаривайте, Лаврентий, договаривайте, – приободрил Берию Олег, – вы же знаете, я никому не скажу.
– Как он, – сказал Берия, – неужели вы не понимаете?
Они помолчали, глядя, как ветер колышет верхушки ольхи, поворачивая листья то зеленой наружной, то серебряной внутреннюю стороною, пуская по листве этакие волны из зеленого и серебряного.
– Есть личности, которые являются этакими пупками на теле общества, этакими важнейшими точками исторического процесса, – сказал Одег.
– Что она история? – задумчиво произнес Берия, – волна, гонимая ветром этих ваших законов вечной зависти одних к другому, отнять завод или этот ваш Юкос, отнять бабенку…
– Но есть все же личности, – возразил Олег.
– А знаете, почему большевики отрицают роль личности в истории? – спросил Берия.
– Почему?
– Потому что любую личность можно убить, нет человека, и нет проблемы, как говорит один мой знакомый, а законы развития общества – эти ваши Фрейд с Марксом, их убить нельзя.
– А ведь вы правы, Лаврентий, – встрепенулся Олег.
– Не я, а он, – показывая пальцем на небо, сказал Берия, – вождь прав, когда очень заботится о собственной безопасности.
– Он знает, что и его, как и любого в этом историческом процессе, можно убрать, как он убрал Троцкого и других, мешавших ему одному безраздельно пользоваться этой страной и этим миром.
Берия кивнул, сглатывая слюну.
– Они непременно пришлют кого-то убить его, – сказал Олег.
Берия не ответил.
Ветер стал налетать сильными порывами. Ольха под окнами веранды гнулась и тревожно шелестела своими серебряными листьями.
– Гроза будет, – сказал Олег.
– А кто она эта ваша Марыля? – спросил вдруг Берия, – и чего вы притащили ее сюда? Ведь сейчас, кроме лично вас и этой Марыли других перемещенцев по времени у нас теперь нет?
– Это просто вы еще не выявили никого более, – нервно ответил Олег и поднявшись с кресла, поспешил закрыть окно, дабы очередным порывам ветра не выбило стекол.
Этот дуб рос на островке…
На островке, что на Волге – напротив пляжа на правом берегу.
Это было еще до того, как на правом берегу начали строить большой завод по производству аэробусов.
Они с Лёшкой полюбили ездить за Волгу.
Раньше, когда в Ульяновске наступал жаркий июнь, все ребята ходили загорать и купаться на пляж, что расположился у подножия Венца, на пляж, что протянулся от речного порта до большого волжского моста.
Но пляж этот был, хоть и удобный по своему положению – от самого центра города – от перекрестка улиц Минаева и Гончарова всего в семи шагах – только спустись по череде деревянных лестниц вниз к Волге – и ты на пляже, но в тоже время, был он грязный и людный.
Купаться здесь – вблизи порта, где по воде то тут то там радужно переливались на солнце бензиновые пятна, было не очень приятно. Подруг Лешки и Володи – студенток Ульяновского музыкального училища Олю Лазареву и Олю Шленникову – в воду здесь было ну просто не затащить.
– Везите нас в Сочи или в Дагомыс, тогда и макать нас будете, – отшучивалась бойкая Шленникова, когда из одного лишь желания невинно полапать ее девичьи прелести, Лёшка очередной раз пытался затащить девушку в волжскую воду.
Девчонки загорать – загорали, но купаться на общем ульяновском пляже, где в волнах часто можно было увидать то дохлого помершего от солитера леща, то использованный презерватив, брошенный из иллюминатора проплывавшего мимо туристского теплохода, купаться они наотрез отказывались.
– Еще подцепишь здесь что-нибудь не за что не про што, – шутила Оля Шленникова, намекая на невинность их с Лёшкой отношений.
Вобщем…
Как то раз, съездил Володя Худяков на охоту с соседом своим дядей Сережей.
На охоту вместе с рыбалкой.
У дяди Сережи лодка была – "казанка" с "Булями" и мотором "вихрь".
Снасти рыболовные у дяди Сережи были, и ружье.
А Володю Худякова он жалел, как безотцовщину, жалел и частенько пацана брал с собой на дачу. Мать стеснялась, мол что вы, Сергей Сергеевич, обуза он вам, а дядя Сережа ей всегда на то отвечал, что Вовка ему как сын, или внук, потому как своих детей у дяди Сережи не было. А Володьке очень нравилось хоть бы и на машине покататься, потому как на дачу дядя Сережа выезжал на собственном ижевском "москвиче", а там на даче у него еще был сарай, в котором и стояла та моторная лодка.
"Казанка" с "булями".
Ну…
Съездили они раз на большую – с двумя ночевками – рыбалку с дядей Сережей, и тогда как раз, побывали они на том самом острове, что неподалеку – метрах в пятистах от правого берега. И так там понравилось тогда Володе!
Приволье!
Остров весь метров триста длиной и метров пятьдесят шириной.
И на нем – ни души.
Только пляжи вокруг каймой, да лесок невысокий, да дуб.
А Волга в этих местах не река, а целое Куйбышевское водохранилище. Берегов с одного на другой – почти и не видать.
Мост через Волгу – почти три километра вместе с подходными дамбами.
Так что, если на тот самый остров поглядеть, или доплыть, то лучше с правого берега.
Вот и пригласил Володя Лёху с девчонками поехать в субботу на правый берег.
Поехать на автобусе за мост, а там – как получится.
Палатку взяли двухместную, продуктов, бутылочку "волжского" вина "ноль восемь", чтоб девчонкам не страшно было.
На остров плыли на украденной лодке.
Нашли в камышах затопленный рыбачий плоскодонный клинкер, для верности примотанный хозяевами к вбитому в землю чугунному крюку.
Долго возились с цепью и замком – сбили его туристским топориком.
Потом долго вычерпывали из лодки воду.
Девчонки ну никак не хотели в лодку полезать.
– Утопите нас, как этот парень из "Американской трагедии", – шутила Шленникова.
– А вы что? Обе беременные что ли? – отшучивался Лёшка, – чего вас топить то?
Гребли по очереди.
Менялись.
Триста гребков Лёха, потом Володька садился на баночку и делал свои триста гребков.
Жарко было.
На небе – ни облачка!
До острова доплыли за какие-нибудь пол-часа.
Лодку сразу в камыши – прятать. А то вдруг хозяева хватятся да наняв моторку бросятся искать!
Потом палатку под тем самым дубом поставили, потом ходили вдоль пляжа – выброшенные на берег коряги и досочки собирали для костра.
Потом кулеш из рисового концентрата с тушонкой варили.
Потом пили "Волжское".
Потом…
А потом целовались.
Но распавшись на парочки и разойдясь.
Лешка со своей Шленниковой палатку заняли.
А Володя с Олей Лазаревой всю ночь у костра просидели.
Дядя Сережа Володю еще несколько раз на этот остров на рыбалку возил.
И кстати, по большой просьбе Володи, дядя Сережа один раз и Лешку Старцева взял с собой.
Тогда то они на фоне того дуба с ружьем и с резиновой уткой-манком и сфоткались.
Герои маракас
– Представляешь, заходит к нам в общую гримерку, крутит свои эти идиотские усы и спрашивает, ну как вы тут, мои воробышки?
Элла Гогошидзе наклеивала себе длинные ресницы, делая грим для танца игрушек.
Левая ресничка наклеилась криво, и теперь Элла, наклонившись всем своим лёгоньким торсом к доброму старому зеркалу, помнившему еще Меланью Аксакову и Евдокию Батитцеву – этих красивых и блистательных любовниц гвардейских генералов – героев тысяча восемьсот двенадцатого года, чьи портреты висят теперь в знаменитой эрмитажной галерее, Элла наклонилась к этому зеркалу и пыталась исправить неровную ресничку.
Левая балетная туфелька-пуанта её размоталась, и длинные розовые ленты свалялись узлом под лёгкой розовой пяточкой балерины.
– Каково! Спрашивает нас, как мы тут? – с невеселым смехом восклицала Элла.
Гримерку-уборную она делила с еще тремя девушками из кордебалета, с Милой Яковлевой, Аней Соснович и Веточкой Кораблевой.
Веточка давно, еще с последнего курса Вагановского была при деле, то есть имела постоянного любовника-опекуна. Он был женат, имел положение, позволявшее ему снимать для Веточки квартиру и в случае чего, помогать ей в карьере редкими, но метками звонками куда надо и кому надо. Аня Соснович была замужем за свои балетным – за пожилым уже артистом мимансы Вадимом Алексеевичем, некогда подававшим надежды талантливым танцовщиком, но сошедшим с афиш из-за сильной долго не заживавшей травмы колена, сделавшей его профессионально непригодным.
А вот Мила Яковлева, как и сама Эллочка – была девушкой в свободном поиске, вроде переходящего знамени или вымпела – легко перекочевывающей из постели одного дяденьки в постель другого папика, в надежде что уж этот то будет надолго, если не навсегда. И будет дарить ей квартиры, шубы и бриллианты.
