— Сервелат здесь хороший, — задумчиво произнес Мацегора, на что Репа тут же отреагировал.
— Да режь и его тоже. Справимся.
Посмеялись нестройно.
Вошел Антон, следом Лёлик. Среди дембелей произошло некоторое движение, которое можно было перевести так: «А что, салага тоже будет?»
Ни на кого не глядя, Лёлик отправился прямиком к матам, помогать Мацегоре.
Подойдя к темненькой, Антон шлепнул ее по заду.
— Да не ссы ты, Вика, всё будет в лучшем виде. Солдат шалаву не обидит.
Этот шлепок привел в движение всю компанию. Солдаты двинулись к матам. Уставленные тарелками с искромсанной штык-ножом колбасой, горками соленых огурцов и ломтиков хлеба, маты были похожи на изрытые кротами грядки.
— Я вообще-то не Вика, я Лика, — сказала темненькая. — Вика та, которая не пришла.
— А эта — Кристина? — спросил Антон.
— Виолетта.
— Что такая смурная, Виола? — отрывисто, с нотками недовольства в голосе, обратился Антон к сидящей блондинке. — А? Умер кто?
Та посмотрела на него совершенно безразлично, но потом все же соорудила на лице приветливое выражение.
— Не выспалась просто. Давайте, что ли, выпьем.
В следующую секунду Лёлик протянул ей кружку, в которой, покачиваясь, поблескивала водка.
— Что это? — спросила Виолетта Лёлика.
Тот молчал — видимо, так научил его Антон. Пришлось Виолетте разбираться самой. Приняла кружку, принюхалась.
— Водка?! Ой, мальчики, а можно мне что-нибудь по-слабже?
Лёлик бросил короткий взгляд на Антона и, вернув кружку с водкой на мат, вытащил откуда-то из звякнувшего полумрака бутылку пива.
— Пив-в-асик, — радостно прогнусавила Лика. — И я хочу.
— Пива два ящика всего, смотрите, — предупредил Мацегора.
С появлением Лёлика он прекратил хлопотать с сервировкой и сейчас, отойдя в сторонку, возился с вещмешками: сворачивал их, стягивал, старательно поправляя каждую складочку. Отмежевался от Лёлика, хоть и был с ним одного призыва. Оно и понятно. Не хотел, чтобы его ставили на одну доску с хроническим салабоном. Лёлик как ни в чем не бывало продолжал делать бутерброды с сыром.
— Пусть пьют пиво, если хотят, — махнул Антон. — Лишь бы не квасились.
Он вопросительно посмотрел на Лику.
— Да, девчонки? Не будем кваситься?
— Не будем.
Лелик, оказывается, уже разлил. Разобрали. Антон произнес тост.
— За настоящих мужиков. У всех тут свой путь был. Но, главное, каждый остался мужиком. Нас мало, но мы, бля, в тельняшках!
Сдвинули с глухим стуком кружки, проглотили, кое-кто блаженно выругался.
То, что никто ничего не добавил к тосту, Антона, кажется, огорчило.
Кажется, он ждал подтверждений от этого клуба матерых, прошедших, в отличие от нас с ним, все ступени дедовщины, что они принимают его за равного. Мы с вами одной крови, матерые — вы и я.
— А музыка где? — поинтересовался Репа. — Как-то без музыки стрёмно.
— Э! Правда. Где музыка? — оживился Паша.
Мацегора кивнул в сторону сауны.
— Туда отнес, — пробубнил он и покосился на спину Лёлика — мол, пусть этот слётает.
— Давай, давай, Мацик, не тормози, тащи, — Антон начал раздражаться.
Не сработал номер. Пришлось Мацегоре топать за магнитофоном самому. По губам Лёлика пробежала усмешка.
— Виолетта на соседку мою похожа, — шепнул мне Рома Тишкин. — Копия.
— Такая же… эээ… смурная?
— Да вроде нет.
Появилась магнитола формата «батон». Мацегора подключил ее к удлинителю, дотянувшемуся почти до середины зала. Долго и нехотя, понукаемый дембелями, прибавлял звук.
— Больше не могу, мужики, — уперся он. — Правда. Снаружи кто-нибудь услышит.
— Да кто услышит? С Митей всё проплачено.
— А если командира принесет? Припрется с проверкой. Как в прошлом году. Пришел, дневальным запретил дежурного предупреждать, и давай народ палить.
— Палить или пялить? — гоготнул Репа.
— А?
— Слышь, Мацик, — сказал Репа, поленившись растолковывать каламбур. — У нас тут телки, все дела. А ты нам про проверки тулишь. В своем уме, нет вообще?
Как ни старался Мацегора примазаться к дембелям, его усадили рядом с Лёликом, в самый дальний угол.
— Смотрите, орлы, — сказал им Дима Тишкин. — Если что, вы самые трезвые должны остаться. Задача ясна? Так что не налегайте.
Танцевальные ритмы существенно облегчили процесс. Казалось, всем стало легче двигаться и говорить. Под Яки-Ду, Кая Метова и Ветлицкую дружно принялись выпивать и закусывать. Сначала стоя, потом расселись на расстеленные плащ-палатки. Солдаты пили водку из кружек, проститутки пиво из горла.
Лика крепкая, крестьянского замеса. Губаста, рукаста, мясиста. Виолетта стройнее. Колени гладкие, высокая линия бедра.
Имена, само собой, вымышленные. Но формы натуральные.
Лика моложе Виолетты. От силы двадцать пять. Виоле, похоже, перевалило за тридцать.
Когда Виола поворачивается к свечам, в уголках ее глаз рассыпаются морщинки. Видимо, я слишком внимательно посмотрел на эти морщинки — Паша подмигивает мне с противоположного края застолья, показывает на Виолу.
— Ты эту возьмешь? — спрашивает доверительно.
По его молчанию и застывшей улыбке я понимаю, что он ждет от меня ответа. Пожимаю плечами, говорю:
— Сойдет.
— Сойдет, — охотно соглашается Паша. — Под водочку нормуль.
— Зато водка не разбадяженная, — подхватывает Репа. — Хорошая. Меня уже забрало малёхо.
У Репы с Пашей завязывается разговор про водку: какая лучше, как выбрать, какая раньше водка была.
Антон слышал, как Паша — не слишком хвалебно — отозвался о его проститутках. Ему не понравилось.
Вспомнив, что все это время не пил, я выпиваю в несколько приемов почти полную кружку. Да, намного лучше той, которую распили в день выхода приказа.
Антон держится хозяином застолья, пробует втянуть в беседу путан.
— Что-то вы всё молчите, милые.
— А чё говорить?
Догадавшись, что распоряжается здесь Антон, Лика как будто караулит его реплики. Отвечает четко и быстро, по-салабонски.
— И то правда, — соглашается с ней Антон. — Сейчас еще понемногу, и париться пойдем. Как там, Мацик, нагрелось?
— Должно.
— Ну, проверь, блин! Должно…
Паша произнес стихотворный тост с матерком — за то, чтобы всё срослося.
В парилке Лика с Виолой пожаловались, что на матах успели озябнуть, и их отправили на верхнюю полку. К ним присоединились Антон, Рома и крупногабаритный Репа. В лопатку мне упирается чья-то коленка. Захмелевший Рома сравнивает на ощупь грудь Лики и Виолы. Наклоняется к одной, мнет ее, замеряет пальцами, тянется к другой. Свободную руку кладет мне на плечо.
Мест на лавках хватило только дембелям и путанам. Мацегора с Лёликом остались стоять возле двери. Привалились с непринужденным видом к стене, а глаза опущены отвесно вниз: на уровне глаз у них дембельские промежности.
Мацегору снова отправили за музыкой, и скоро в предбаннике запульсировали, пошли по кругу Яки-Да, Кай Метов, Ветлицкая.
— Мы с Виолой на прошлой неделе у нового русского были, — Лика разговорилась. — Есть тут один. Крутой, аж ссыт кипятком. Несколько магазинов, рынок, свадебный салон. Толстолобики у него на входе стояли, человек десять.
Похоже, приступ разговорчивости, напавший на Лику, вызвал недовольство Виолы.
— Да чё ты, чё? — возражает ей Лика. — Дай пацанам расскажу.
И все смотрят на Виолу. А та пожимает плечами и просит Лёлика подать ей пива. Лёлик высовывается в предбанник, отклячив свой принцессовый зад, и, дотянувшись до бутылки, возвращается внутрь. Откупоривает бутылку о край лавки, протягивает Виоле. Все вдруг обратили внимание на Лёлика. Сложен он божественно.
— Ёптыть, ты в стриптизе не участвовал? — интересуется Дима. — Спортом занимался? Или, может, балетом?
— Нет, — отвечает Лёлик, застенчиво улыбаясь. — Ничем не занимался. Само…
Первые его слова за вечер.
— Слышь, у него и банан ничё так привешен, — Рома тычет Лёлику между ног. — Смотрите, везучий, блядь, какой.
Разговор некоторое время вертится вокруг вопроса размеров. Дембеля призывают путан рассудить их спор: имеет значение или не имеет. Обе единогласно успокаивают интересующихся, что размер не имеет никакого значения — главное, чтобы человек хороший, с пониманием.
— Так вот, были мы у нового русского, — возвращается Лика к начатой истории. — Дом три этажа, экскурсии можно водить. Мебель — я такую даже в кино не видела. Кровать, как три этих сауны. Короче, дело не в этом. Черт в натуре крутой. И тут Виола с ним была, а я, короче, отдыхала. Пошла по дому пройтись. И, слышьте, захожу, короче, в одну комнату и не пойму. Чё за херня. Свет включила, смотрю, а посередине песочница. Это, короче, детская, с игрушками, горка там, а посередине песочница. Прикинь, песочница! С песком! Я даже потрогала. А мужик, не иначе, вколол себе что-то, всю ночь нам с Виолой покою не давал. Я, когда с ним побыла, спрашиваю… ну, язык же без костей… говорю, на хрена тебе песочница в доме. Он, короче, так разозлился, что я туда пошла… Двинутый какой-то.
