В голове назойливо крутились строчки знакомой песни, пересекаясь одна с другой, нахлестывая друг на друга, как прибрежные волны, спугнутые проходящим судном:
«Осторожно! Двери закрываются,
Невозможно что-то изменить,
От досады сердце разрывается,
Только в этом некого винить».
Этот рефрен — «невозможно изменить» и «некого винить» задавал разрушительный ритм его мыслям, неумолимо отстукивал как метроном ход времени. Он слышал объявление диктора: «Двери закрываются», а ему казалось: «Сердце разрывается». «Следующая станция…» — звучал женский голос. «Позабыты дискотеки с танцами», — слышал Максим слова из песни. И вновь возвращалось: «Только в этом некого винить». Это «некого винить» прорывалось сквозь перестук колес, долбилось в уши. «Некого винить. Некого винить. Некого…»
С большим трудом пробираясь сквозь плотно стоявших пассажиров, поворачивавших к нему недовольные лица, он думал о себе с ожесточением: «Разве мне некого винить? Только самого себя! Повелся как идиот, теперь нужно всё исправлять».
Дойдя до торца, который и был его целью, через узкое окно Максим заглянул в Катин вагон. Она стояла неподалеку от входа, о чем-то разговаривала с тем самым надоевшим Максиму парнем. Однако её лицо… Оно не выглядело, как лицо влюбленной или флиртующей девушки, Катя не улыбалась, не стреляла глазками. Напротив, её лицо было напряженным и внимательным.
Как понял Максим, разговор шел серьезный, может даже, неприятный для Кати, однако у него отлегло от сердца — эта встреча совсем не походила на выяснение любовных отношений.
Он не отрывал взгляда от её лица, отчаянно ловил шевеление губ, словно был специалистом по сурдопереводу и мог уловить смысл сказанного. Но, к своему большому сожалению, ничего не разобрал.
Максиму, естественно, не был слышен разговор Кати и Никиты, хотя они говорили громко, стараясь перекричать вагонный шум.
— Слушай, не морочь мне голову, да и себе тоже, — раздраженно говорил Никита, — я же тебе всё рассказал, чего ты боишься?
— Я не боюсь, просто сомневаюсь. Мы с Анжеликой давно работаем, знаю её. Она, конечно, не подарок, но не хуже других бизнес-вумен. У каждого в голове свои мурашки.
— Ты что, прикалываешься? Я специально приперся сюда, перескочил на твою ветку, чтобы встретиться, думал, что всё уже срослось, а ты? Тут единственный раз в жизни фортонуло…
Катя не ответила, только голова её качнулась из стороны в сторону, и Никита не понял: то ли она отрицательно качает головой, то ли это шатает вагон. Она молчала, и в этом молчании он почувствовал упорство отказа.
— Подумай еще раз, — нехотя, не желая признавать свое поражение, сказал он, — в «Мосриэлте» нас ждут. Я же для тебя стараюсь, чтобы тебе было лучше.
— Спасибо, не надо! — твердо ответила Катя. Потом, немного помедлив и решив, что своим тоном может обидеть Никиту, пытавшегося помочь ей, пусть и с учетом своих интересов, она добавила, смягчившись: — Спасибо тебе, Никита, ты не обижайся, но я не пойду!
— Как хочешь! — Он обратил, наконец, внимание, что они едут не на «Павелецкую», — ты сегодня не работаешь?
— Работаю, но договорилась с клиентом встретиться утром на Юго-Западе.
— Тогда удачи! Я на следующей выйду.
В это время поезд приблизился в очередной станции метро, двери отворились и Никита, не глядя на Катю, с обиженным лицом, вышел из вагона. Она же, заметив, что освободилось место, подошла и села, поскольку ехать нужно было до конечной станции.
Из-за неприятного разговора Катя запереживала и тревожные мысли захватили её. Она раздумывала о том, что не могла так поступить — очертя голову броситься в другую фирму, столкнуться там с неизвестными людьми, вновь выстраивать отношения. Это всегда трудно, болезненно, как будто поменять семью, ведь на работе проходит половина жизни. Там к людям привыкаешь, знаешь, кто любит футбол, кто ругается с тещей или женой, кто увлекается пивом по пятницам, у кого болеют дети.
А на новом месте? Вдруг у неё ничего не получиться? Тогда придется уходить, искать работу… Она не могла поступить спонтанно, без расчета — всё-таки на руках был маленький Денис, а мать хоть и получала пенсию, но небольшую. Нет, рисковать было не в её правилах.
Наблюдавший со стороны Максим, заметил, как глубоко Катя задумалась. В такие минуты она, казалось, отрешалась от всего, сидела с закрытыми глазами и отстраненным лицом. Ему стало её жалко.
«Может, нужна помощь?» — подумал он. Рука нащупала мобильник, и Максим набрал смску: «Привет! Я здесь!»
Отправив её, он через секунду получил ответ, что его послание доставлено и следом увидел, как Катя полезла в сумочку. Она достала свой телефон, прочитала. Её лицо сразу оживилось и то хмурое, напряженное выражение, присутствующее до этого, уступило месту радостному ожиданию. Она принялась смотреть по сторонам, чуть-чуть наклонившись вперед и поворачивая голову то вправо, то влево, чтобы увидеть его из-за стоявших в проходе людей. Но Катя не заметила Максима и тогда она написала: «Ты где, я тебя не вижу?»
Он ответил: «В соседнем вагоне».
Катя посмотрела в его сторону и, наконец, они встретились глазами. Ему показалось, что она что-то говорит или шепчет. Он не смог разобрать, но увидел, как она помахала ему рукой.
«Я тоже тебя люблю!» — хотел сказать он, и, наверное, сказал, но в таком шуме никто ничего не услышал.
Сердце Максима учащенно билось, словно он нырнул в воду, глубоко вниз, и там надолго задержал дыхание. «Мне надо к ней. На следующей станции перейду в её вагон», — решил он и написал: «Я перейду к тебе».
Он изобразил круговое движение рукой, как бы дублируя свое послание, и заметил легкую улыбку на её лице, она кивнула, что поняла, а Максим двинулся к выходу из вагона.
По пути он обошел высокого — выше почти на целую голову, парня, который тут же занял его место у торцевой двери, прислонившись к ней спиной. Завьялов успел еще заметить, что тот играл в гоночную игру на планшете, поворачивая его то вправо, то влево. Максим в это время почти подошел к выходу и встал, ожидая остановки поезда на станции и это было последним, что он успел сделать.
Часть третья. «Жизнь после…»
Он вдруг почувствовал сильный толчок в спину, такой сильный, что не смог устоять на ногах и его швырнуло вперед, на других людей, стоявших у выходной двери.
Первой мыслью было, что какой-то пьяный дебил, решил пробраться к выходу, двигаясь напролом и расталкивая всех локтями. Завьялов резко повернул голову назад, чтобы гневно сказать этому отморозку, что он о нём думает, а потом повернуться и врезать как следует, но… За своей спиной он никого не увидел.
В тоже время, когда он ощутил толчок, одновременно, мигнул и погас свет и вместе с тупым ударом в спину, Максим почувствовал, как сотни мелких иголок кольнули его лицо и шею. Это было странное ощущение, подобное тому, какое он чувствовал, когда ложился на специальный тонизирующий коврик из мелких пластмассовых игл. Только на коврике иглы впивались в кожу больнее, а здесь было не так. Здесь это покалывание было мягче, осторожнее, словно некто в потемках чуть-чуть прикоснулся к нему колючей рукой и тут же отдернул.
В общем, все это произошло в одно мгновение, и никто не успел ничего понять. Только рядом сдавленно вскрикнула женщина от испуга, и кто-то из мужчин обматерил машиниста поезда, думая, что это по его вине поезд резко затормозил. Хотя на самом деле, поезд почти и не снизил скорость, пролетев в тоннеле еще несколько десятков метров, и лишь затем заскрежетали тормоза, началось экстренное торможение.
Максим медленно поднялся на ноги, подумав: «Что это? Авария, столкнулись с другим поездом? Нет, похоже на взрыв». Это точно был взрыв.
Как оказалось, от толчка он упал не один — с ним упало еще несколько человек, стоявших в проходе. Тот взрыв, который случился в третьем вагоне, вызвал воздушную волну, выбившую там все стекла, отразившуюся от стен тоннеля и ударившую по другим вагонам. Поэтому везде слышались крики раненых, летели и сыпались осколки стекол.
В вагоне Завьялова появился слабый аварийный свет — горели не все плафоны, а лишь часть из них. Он сразу почувствовал ветер в лицо. Ветер нес запах гари, железа и горящего пластика.
Как оказалось, ветер свободно дул, потому что окна вагона были выбиты, и из-за этого всё вокруг тотчас заволокло густым смогом. Рядом закашлялся старик, наглотавшийся дыма, видимо астматик. Он достал ингалятор и судорожно глубоко вдохнул. Тут Максим увидел, что сидевшая на коротком сиденье в самом торце немолодая женщина, медленно повернула голову в его сторону, прижимая руку к правому глазу. Сквозь пальцы у неё сочилась кровь, а рот исказило в беззвучном крике. Потом голос у неё появился и она запричитала:
