— Отлично. Ты здесь, — говорит он.
— Привет, — говорю я. — Как твое плавание?
— Нормально. — Он ухмыляется и заходит в комнату. — Когда у тебя?
— В три. Я просто делала кое-какую работу и собиралась слегка вздремнуть.
— От компании не откажешься?
— Да, было бы мило. Хотя мне правда нужно поспать. Прошлой ночью я отрубилась прямо в одежде, а когда проснулась в шесть, мне в ухо орало радио.
— Фу.
— Да.
Я забираюсь на кровать и сажусь по-турецки. Бен примостился в кресле.
— Ну, и чем это ты занимаешься? — спрашивает он.
— Девушками-тинейджерами.
— Боже, да ты шустра.
— Шустра? Какое там! Я только начала.
— Все это… — Вид у Бена расстроенный, его темные глаза бегают по комнате.
— Что?
— Довольно зловеще, тебе не кажется?
— Что зловеще? — спрашиваю я. Ему действительно как будто не по себе. — Бен?
Он закидывает ногу на ногу, потом меняет их местами.
— Вся эта болтовня о сетях, фазовых переходах и вирусах. Не знаю. Просто меня это немного выбило из колеи. — Он смотрит на свои руки. — Это правильно?
— Наверное, — говорю я. И тут до меня доходит, что он не имеет в виду «правильно» в смысле «адекватно». Он не о своей реакции, а о том, правилен ли наш проект с точки зрения морали. — Мы просто выполняем свою работу, — говорю я. — Не мы придумываем правила, не мы одобряем проекты. Если люди не хотят то, что мы делаем, они это не покупают. Это их выбор.
— Да, но мы учимся прививать зависимость. Учимся врать. Создавать товары, подобные вирусам…
Я нахмуриваюсь:
— Да. Я знаю.
— Если знаешь, почему участвуешь?
— Э… — Я хочу сказать, что делаю это, потому что от нас этого ждут: потому что для этого мы и здесь. Но это ничуть не похоже на истину. Я не такая — я никогда не любила делать, что велено. Однако реальная причина в каком-то смысле еще хуже. — Мне нравится сложность задачи, — признаюсь я в конце концов. — Мне по душе мысль, что я могу справиться с по-настоящему трудной проблемой или найти решение головоломки. Я знаю, что это слегка убого…
— Господи. Ты наверняка и кроссворды любишь. — Он кривится.
— В свое время я их составляла. Это был мой хлеб до того, как меня пригласили в «Попс». — Я смотрю в пол. На коврике — интересный узор, будто черепицей выложены правильные геометрические формы.
— Тебя нашли по программе поиска талантов, да?
— Откуда ты знаешь?
— Кто-то что-то такое упоминал. Значит, «Попс» решила, что твои навыки решения головоломок — как раз то, что ей нужно. Интересно…
— Ты какой-то как неродной, — говорю я. И правда что. Он ведет себя так, будто я — тайна, которую он пытается разгадать.
— Что? Ох, прости. — Он качает головой. — Это не только из-за семинара. Мне как-то слегка…
— Что? Что случилось?
— О, я кое-что искал по дороге с «плавания» и меня занесло в эту странную «Детскую лабораторию». Бывала там?
— Что-то не припомню. Нет. Я не заходила дальше столовой.
— Господи. — Он прикуривает сигарету. — Я просто охуел. Там еще этот парень, который Оскар. Он отвечает за игры в «Детской лаборатории». Увидел, как я шарашусь, и предложил провести экскурсию. Я и понятия не имел, чем они там занимаются.
— Видимо, используют жуткие прозрачные зеркала…
— Да. Охренеть можно. И у них еще есть целая комната, обставленная, словно… я не знаю, словно какая-то педофильская приемная, типа того. Я как ее увидел, сразу об этом подумал. Подумал: вот в таком месте и сидели бы детишки, ждущие, когда их выебут мерзкие старики. Это было отвратительно. Там все такое чистое и блестящее, куча коробок с игрушками и тщательно подобранным старым барахлом, с которым дети по традиции играют — типа носков, бутылок из-под моющих средств и тому подобного. Игровые коврики на полу, погремушки и холодильник, полный шипучки и фруктов. Оскар сказал, что детей привозят на автобусе из ближайших городков в течение учебного года, для участия в испытаниях товаров. В каникулы, как сейчас, детям из бедных семей, из старых кварталов города или гетто, предлагают «бесплатные праздники» в обмен на участие в фокус-группах. Комната подготавливается соответственно тесту, который проводит «Попс», так что дети могут получить или просто наши фирменные игрушки, или коллекцию «найденных» предметов, или и то и другое. Допустим, маленький ребенок предпочтет играть со старым носком, а не с «Мореходом Сэмом» или чем еще — ну, «Деревом-Жвачкой» или другим нашим продуктом, — тогда исследователи интересуются, почему. И пытаются выяснить, не может ли «Попс» выпустить что-нибудь, основанное на принципе игры со старым носком. Оскар рассказывал мне о каком-то наборе под названием «Натяни мне носочек»…
— Да, — говорю я. — Он сейчас разрабатывается. Но я не знала, откуда взялась идея.
— А что это, конкретно?
— Это набор, который позволяет… не знаю, сделать свои носки поприкольнее, или типа того. Насколько мне известно, разрабатываются два набора. Один в основном для девочек, вроде как набор для вышивки, с кучей возможностей для наклейки утюгом — можно присобачивать на носки глаза, всякие узоры и так далее. По-моему, слоган такой: «Друзья, которых можно носить». Второй называется «Монстрячья Нога», он больше для мальчиков. По сути, это набор для создания перчаточных кукол, можно прикреплять выпученные глаза, «безумные языки» из войлока и тому подобное. Я думаю, разработчики сейчас выясняют, какой должен лучше пойти.
— Откуда ты все это знаешь?
— В Баттерси все так и бурлит, — объясняю я. — Все знают, кто чем занимается. Плюс, я выхожу покурить, точно как сказал Марк Блэкмен, и поэтому знакома с девушкой, которая работала над этим проектом. Но я, черт возьми, не знала, что у них такие идеи. Довольно жутко.
Хотя на самом деле я знала. Я знаю, на что похожи фокус-группы, и эта ничем не лучше. В это стараешься просто не вникать. Приходится — иначе не справишься со своей работой. И все дичает, если достаточно долго его разглядывать — даже слово «и».
Бен тушит сигарету в «попсовской» пепельнице.
— Вот чего я не пойму: если детям нравится играть со старыми носками, почему бы нам от них не отстать? Почему какой-нибудь «Попс» должен врываться в их мир и все портить? Это что, просто алчность? Даже не знаю.
— Может, одному из акционеров нужно еще больше денег, — предполагаю я, и мы оба смеемся.
Потом мы забираемся в постель и где-то с час дрыхнем, пока я вся в поту не просыпаюсь, еще наполовину увязнув в своем сне, где я опаздываю на класс мореплавания. Когда в этом сне я туда добираюсь, я обнаруживаю, что лодка попросту утонула в полу.
Утро субботы. Где-то через полчаса мы отправляемся на нашу странную прогулку. У меня болит горло, так что я заглатываю Aconitum, себя не помня (в понятиях гомеопатии это означает, что я приняла целых две дозы). Ненавижу простуду. Чтобы ее предотвратить, я готова почти на что угодно — в том числе принимать большие дозы витамина С, эхинацею и съедать по ложке меда буквально каждый час, если думаю, что простудилась. У меня на это есть серьезные причины. Когда я была маленькая, мы с отцом жили в сырой муниципальной квартире, и с тех пор у меня всегда были слабые легкие. Плюс, именно простуда (или на самом деле грипп разной степени тяжести) в конце концов убила обоих моих стариков. Когда бы я ее ни подцепила, она острым серпом пронзает грудь, и я неделями хожу и хриплю, как старуха. Я сказала себе, что ближайшая боль в груди станет знаком: нужно бросить курить. Я не предвкушаю этот день, боже упаси.
Aconitum — первое слово в латинском названии любого цветка семейства аконит, и лекарство из них, разумеется, в грубых дозах ядовито. Фактически акониты — одни из самых популярных ядов в истории. Aconitum angelicum — это дикорастущее растение, но Aconitum napellus, его домашняя разновидность, которую по сей день можно увидеть на огородах (и та, что используется в гомеопатии), была изначально завезена к нам именно для того, чтобы у каждого был свой запас яда. Травники шестнадцатого века обычно предупреждали, что очаровательным, скромным голубым цветочкам аконита доверять не стоит. Если его съешь, он тебя убьет. Отравление наступает внезапно и всегда ввергает жертву в панику и ужас перед близящейся смертью. Если вы обнаруживаете, что вдруг заболели, и думаете, что можете умереть (и даже чувствуете, что способны предсказать время своей смерти), тогда вам, наверное, стоит принять гомеопатическую дозу аконита. В лечебных целях. В этом — фишка гомеопатии: similia similibus curentur. Подобное лечится подобным. Следовательно, внезапность — ключевой обертон аконита, и многие гомеопаты советуют использовать его при первом же намеке на простуду — когда ваше солнечное, спокойное, нормальное самочувствие в единый миг сменяют бритвенные лезвия в глотке и раздутый воздушный шар в голове. Я привезла с собой весьма сильнодействующую бутылочку аконита — 1М, тысяча доз — так что, думаю, у меня неплохие шансы отвести эту напасть.
