Цирцея сказала, что Мейкон и Пой сели в фургон еще в Виргинии, откуда они оба родом. Кроме того, она сказала, что первый же сильный дождь разрушил могилу Мейкона и Батлеры или еще кто-то однажды летней ночью отнесли тело покойника в Охотничью пещеру. Однажды летней ночью. И когда они выуживали его из ручья, это было именно тело, труп, иначе как бы им узнать, что это негр, а не белый. А Пилат между тем утверждает, что приезжала туда зимой и нашла в пещере только кости. Она утверждает, что лишь четыре года спустя навестила Цирцею, а потом побывала в пещере, и брела туда по снегу, и унесла с собой кости белого человека. Как же она не заметила костей отца? Ведь в пещере находилось два скелета. Что же, она перешагнула через один, а другой уложила в мешок? Разумеется, Цирцея ей тогда рассказала то же самое, что сегодня рассказала ему, — что в пещере, лежит тело ее покойного отца. Рассказывала ли Пилат Цирцее, что они с братом убили в пещере какого-то старика? Вероятно, нет, поскольку Цирцея не упомянула об этом, когда говорила с Молочником. Пилат сказала, что она унесла кости белого человека, а золото даже искать не стала. Это ложь. Она потому ни словом не обмолвилась о втором скелете, что его не было в пещере, когда она туда вошла. Она побывала в пещере не через четыре года… впрочем, может, и через четыре, но тогда уже вторично, а не в первый раз. Она заходила в пещеру еще до того, как туда отнесли найденное в ручье тело негра. Кости-то она забрала, это так, Молочник сам их видел на столе в полицейском участке. Но она с собой не только кости взяла. Взяла и золото. И отвезла его в Виргинию. И может быть, в Виргинии живет сейчас кто-то, кто знает, где спрятано золото.
Вот туда он и отправится, разыскивать ее следы.
Все женщины с пустыми руками. Ни плоских сумочек, ни кошельков, ни портмоне, ни ключей, ни бумажного пакета, ни расчески, ни носового платка. Ничего, ну совершенно ничего. Никогда прежде Молочнику не приходилось встречать женщину, идущую по улице без сумки, которую они носят либо через плечо, либо зажимают под мышкой, либо просто держат в руке. У здешних женщин тоже такой вид, будто они направляются куда-то по делу, но в руках — ничего. Одной этой черточки достаточно, чтобы понять: он и впрямь забрался в самую глушь Виргинии, в местность, именуемую, как сообщали дорожные указатели, Блу-Ридж-Маунтинз. Данвилл, где была автобусная станция (она же закусочная) и почта на главной улице, выглядел столицей по сравнению с безымянной деревушкой, такой крохотной, что в ее пределах не было заложено ни одного кирпича на средства, ассигнованные государством либо вложенные частным предприятием. В Роаноке, Питерсберге, Калпепере — всюду расспрашивал он о местечке под названием Шарлеман. О нем никто не слыхивал. Наверное, на побережье, говорили одни. Приморский городок, вероятно. Какой-нибудь поселок на равнине, говорили другие. В конце концов Молочник зашел в одно из отделений агентства по обслуживанию туристов, и спустя немного времени там установили правильное название городка: Шалимар. Как же мне туда добраться? Ну не пешком, разумеется. Автобусы туда ходят? Поезда? Нет. Собственно, он расположен в стороне и от железных дорог, и от автобусных маршрутов. Есть один автобус, но он ходит только до… Кончилось тем, что Молочник купил прямо во дворе у какого-то парня пятидесятидолларовую машину, заплатив за нее семьдесят пять. Она сломалась по дороге к бензоколонке, куда он ехал наполнить бак. И когда добрые люди подтолкнули машину к колонке, ему пришлось выложить 132 доллара за приводной ремень, за тормозную накладку, масляный фильтр, две новые покрышки и новехонький поддон картера, который был ему совсем не нужен, но Молочник его все-таки купил, после чего механик сообщил ему, что тот никуда не годится. Словом, его ободрали как липку, ободрали возмутительно. Однако возмущался он не тем, что с него слупили лишнее, и не тем, что расплачиваться пришлось наличными, ибо хозяин гаража уставился на кредитную карточку компании «Стандард ойл» таким взором, будто Молочник совал ему трехдолларовую бумажку, — нет, возмутился он потому, что уже успел привыкнуть к южным ценам: две пары носок — двадцать пять центов, тридцать центов — починить туфли, лишенные подошв, рубашка — доллар девяносто восемь, бритье плюс стрижка — полдоллара, о чем не мешало бы узнать двум неразлучным Томми из его родного города.
К тому времени как он купил автомобиль, он находился в состоянии, близком к блаженству, и путешествие доставляло ему искреннее удовольствие: его радовало неожиданно возникшее уменье получать нужные сведения и помощь от незнакомых людей, их приязнь, доброжелательность («Может, вам переночевать негде?», «Перекусить хотите? Тут есть неплохая закусочная»). Итак, легенды о южном гостеприимстве оказались вовсе не враньем. Он не мог взять в толк, зачем вообще негры уезжают из южных штатов. Куда ни приедешь, не видно ни единого белого лица, негры же приветливы, благодушны, держатся уверенно — сам черт им не брат. Кроме того, все блага, выпавшие здесь на его долю, предназначались лично ему. Ему не оказывали любезностей ради отца, как в его родном городе, или в память о дедушке, как в Данвилле. Теперь же, сидя за рулем, он еще пуще взыграл духом. Сам себе голова — передохнуть ли захочет, остановиться, чтобы утолить холодным пивом жажду, и приятное сознание собственной силы не умалялось даже от того, что он едет на драндулете, купленном за семьдесят пять долларов.
Ему приходилось внимательно следить за дорожными указателями и всяческими ориентирами, потому что на имевшейся у него карте не значился Шалимар, а в отделении туристского агентства не могли подготовить подробный маршрут по его специальному заказу, поскольку он не являлся членом ассоциации, — просто выдали карту и сообщили кое-какие сведения общего порядка. Впрочем, при всей своей старательности он бы так и не узнал, что прибыл к месту назначения, если бы приводной ремень не лопнул снова именно в ту секунду, когда автомобиль проезжал мимо «Торгового заведения Соломона», являющегося центром общественной жизни в городке Шалимар, Виргиния.
Он направился к лавке, кивнул четырем сидевшим на ступеньках крыльца мужчинам и осторожно обошел белых кур, которые прогуливались перед входом. Внутри лавки находилось еще трое мужчин, а четвертый стоял за прилавком — предположительно сам мистер Соломон. К нему Молочник и обратился с просьбой:
— Бутылочку холодного пива, будьте добры.
— По воскресеньям пивом не торгуем, — сказал человек за прилавком. Это был светлокожий негр с седеющими рыжими волосами.
— А, да. Я забыл, какой сегодня день. — Молочник улыбнулся. — Ну тогда шипучку. Содовую то есть. У вас найдется содовая со льдом?
— Вишневый смэш.[20] Подойдет вам?
— Вполне. Вполне подойдет.
Человек прошел в угол и откинул крышку ледника, устроенного на старинный лад. Пол был выщерблен, неровен, по его половицам за долгие годы протопало множество ног. Запасы консервов на полках были довольно скудны, зато в мешках, корзинах и картонных коробках — изобилие овощей и фруктов. Хозяин лавки вынул из ледника бутылку темно-красной жидкости, отер ее о фартук и протянул Молочнику.
— Пять центов, если пьете здесь. Семь центов — на вынос.
— Я буду пить здесь.
— Только что к нам приехали?
— Точно. Автомобиль сломался. Тут нет ли поблизости гаража?
— Поблизости нет. В пяти милях найдется.
— В пяти милях?
— Ага. А что у вас там поломалось? Может, кто из нас починит? Вы куда путь держите-то?
— В Шалимар.
— Тогда с приездом.
— Как, в самом деле? Это и есть Шалимар?
— Да, сэр. Шалимар. — У него это звучало «Шалимон».
— Значит, вовремя сломалась моя машина. Я наверняка бы мимо проскочил. — Молочник засмеялся.
— Ваш приятель тоже чуть было не проскочил.
— Мой приятель? Какой еще приятель?
— А тот, который ищет вас. Он нынче утром проезжал и спрашивал про вас.
— Кто спрашивал? Он называл мое имя?
— Нет. Ваше имя он не называл.
— Тогда откуда же известно, что он искал меня?
— Он сказал, он ищет своего приятеля в бежевом костюме-тройке. Вот в таком. — Хозяин лавки ткнул пальцем Молочнику в грудь.
— А какой он из себя?
— Кожа темного цвета. Фигура как у вас примерно. Высокий. Худой. А в чем дело? Потеряли, что ли, вы друг дружку?
— Да. То есть нет. Э… как его зовут?
— Он не сказал. Спросил про вас, и все. Долгий он, однако, путь проделал, чтобы повидаться с вами. Уж я-то заметил: у него на «форде» мичиганский номерной знак.
— Мичиганский? Вы уверены, что мичиганский?
— Еще бы не уверен! Вы в Роаноке, что ли, договорились встретиться?
И, увидев, что Молочник совсем ошалел, пояснил:
— Я ваш номерной знак из окна увидел. Молочник с облегчением вздохнул. Потом сказал:
