Виктор поднялся на крыльцо ближнего дома (ни заборов здесь, ни ворот!). Постучался. Услышал за дверью какое-то шевеление. Толкнул дверь, увидел: бредёт навстречу по сумрачным сеням ветхий старичок, серебристая щетина на впалых щеках, подслеповато щурится. Поздоровались. Спросил Виктор, знал ли он Капитона.
– Да кто ж Капиту не знал! – неожиданно звонким голоском откликнулся старик. – Он же у нас старостой был. Вон там, на бугру, за церковью сосны видел? Это он насадил – всех нас гонял на посадки, чтоб, значит, песчаный бугор укрепить. Тот сосняк так и называется – «Капитонов бор». А дом его вот здесь, напротив нашего, стоял, на берегу, я мальчишкой к нему бегал песни слушать, сыновья его – Матвей и Михаил – больно голосистыми уродились.
Виктор слушал старика, переживая ощущение чуда: словно скрипнула ось времени и, остановившись, пошла в обратную сторону. На семьдесят лет назад! Его собеседнику и, как оказалось, однофамильцу – деду Анатолию Афанасьеву – в те времена было то ли пять, то ли семь лет, точно он не знает. Но хорошо помнит: приезжают к Капите сыновья, и всё село тянется в церковь – слушать псалмы. Потом пение продолжалось в Капитоновом доме, за праздничным столом. Кто не помещался, стояли на улице, у распахнутых окон. Что пели? «Степь да степь», «Скакал казак через долину» – всё нашенское. Капитон знал их все, он-то и пристрастил сыновей к песням.
– Разворотливый был мужик, – рассказывает дед Анатолий. – За всё брался: кожи выделывал, колёса мастерил, лошадей разводил. На барже зерно по реке сплавлял, да не рассчитал чегой-то, разорился, снова колёсником стал. Все к нему – у него колёса крепче. Денег накопил, сынам образование духовное дал, они в церквях окрестных служили.
Показал Анатолий Афанасьев Виктору взгорок, заросший репейником, где стоял дом Капитона, выходивший углом к Терешке.
– Раскатали его по брёвнышку в тридцатых, когда перемёрли все твои да разъехались, – объяснил дед.
Прошёл Виктор туда, в заросли репейника. Вот здесь, на взгорке, стоял прадедовский пятистенок. Из его окон сквозь ивняк видно было, наверное, как крутит речка водовороты. А ведь (вспомнил он рассказы Владимира Матвеевича) почти вся эта приречная улица, с десяток семей, была заселена Афанасьевыми, связанными родственными узами! Настолько давними, что запутались считать, кто кому кем доводится. И жили зажиточно, много было скота, зерновые запасы у всех; в 30-х, когда после неурожая и коллективизации по Поволжью прокатился голод, наверняка выжили бы, если бы не безжалостные конфискации. По селам продотряды метлой выметали всё – до последнего зернышка. Народ из Глотовки разошёлся – кто на погост, кто в город, дома оставались пустые, с мотавшимися на ветру ставнями.
Спустился Виктор ближе к Терешке – и увидел торчащую из сухой травы сизую макушку мощного камня. Неужели – того самого, сейчас ушедшего в землю, а когда-то подпиравшего угол Капитоновой кухни?!
Тут-то и спохватился Виктор: если дом раскатали в 30-х, то даже век ещё не прошёл! И та гражданская распря была ведь совсем недавно. Да, может быть, она ещё длится в нас, не осознающих этого?!
Велел дед Анатолий Виктору, когда к церкви на кладбище придёт, свернуть в левый угол. Виктор свернул. Попетлял меж оград и крестов, остановился в том, дальнем, углу. И – зарябило в глазах от собственной фамилии. Здесь, под стоящими и упавшими уже крестами, помеченными 30-ми годами, с полустёршимися именами, под холмиками без крестов и надгробий лежала почти вся вымершая улица Афанасьевых. Где-то здесь навсегда остались прадед Капитон и прабабка Анисья, упрямо не желавшие вслед за сыновьями и внуками податься в чужие края.
…И только сейчас, летом 79-го, понял Виктор, почему отец сюда не вернулся: он бы здесь изошёл слезами, вспоминая всё то, что сотворили с его многолюдной семьёй, размётанной в 20—30-х годах прошлого века по окраинам великой страны.
4 Странные сближения
Москва, август 1979 г.
Из письма В. Афанасьева А.А. Бессонову:
…Возвращался я из Саратова на поезде. В купе было душно, ночь не спал. И такое чувство – будто мне вернули украденное наследство с большим опозданием, а я не знаю, что с ним делать. Ведь я, может быть, был бы другим, если бы с детства знал свою семейную предысторию. Да и с отцом иначе бы общался. Ну что бы ему однажды сесть со мной рядышком да и рассказать всё с самого начала!..
Кстати, хочу спросить: не было ли у вашей мамы, урождённой Вельегорской, родственников в Саратове? Брат отца Владимир Матвеевич, повествуя о нашем прошлом, вспомнил: мой отец в реальном училище дружил-соперничал с одноклассником по фамилии Вельегорский, и тот в начале Гражданской подбивал его уйти из дома с частями белой армии, причём одним из её полков в тот момент командовал отец этого одноклассника…
Как всё-таки одно с другим связано!.. Приехал, а мне в редакцию звонок из Одессы. Двоюродный брат Павел, хоронивший в Кишинёве моего отца, хочет мне показать какие-то его записи. Говорит, пригодятся для публикации, но почте доверить их не может. Передаст сам, из рук в руки, когда будет в Москве…
Жяман-Кара, Каракалпакская АССР, сентябрь 1979 г.
Из письма А.А. Бессонова В. Афанасьеву:
…Я всегда досадовал и на себя и на твоего отца Семёна Матвеевича из-за того, что мы так ни разу и не решились обсудить все наши разногласия с глазу на глаз. Со всей мужской откровенностью! Возможно, это удержало бы его от известных действий. Да, конечно, время было такое, не располагающее к откровенности. Но вот оно прошло, а ощущение не доведённого до конца дела осталось.
Конечно, именно мне нужно было вызвать его на разговор. Ведь я его первым обидел – вначале своим происхождением, потом своим общением с вами, ребятами, среди которых оказался ты, его сын. Ну и так далее. И была же мысль сделать такой шаг, да столько всего свалилось на мою голову, что был момент – а не оборвать ли ниточку, чтобы дальше клубок не запутывать.
Ну да ты помнишь эту историю, в которой вы, мои мальчишки, помогли мне выкарабкаться из кризиса.
…А теперь по поводу Вельегорских. Поразительно, но, как сказано – бывают странные сближения!.. Или – совпадения?.. В Саратове действительно жил один из маминых братьев – Вельегорский Николай, ставший участником Белого движения. Он потом оказался вместе с сыном (Константином, если не ошибаюсь) за границей, где-то в Сербии.
Точнее ответить не могу. Если очень нужно, попробую спросить маму, живущую в Бухаресте (ей недавно исполнилось 97 лет!), она всё ещё ведёт переписку с родственниками, рассеянными по всей Европе. Но не уверен, что при пересечении границы письмо не подвергнется вымарыванию, если вообще дойдёт.
…Когда к нам приедешь? Кстати, октябрь здесь самый благоприятный месяц – не жарко, охота и рыбалка чудо как хороши.
5 Стрельба в упор
На третьи сутки поезд остановился у платформы Кзыл-Ординского вокзала, и Виктор сразу увидел среди коренастых смуглолицых людей подтянуто-высокую фигуру в зеленовато-пегой куртке и такого же цвета кепке. Казалось, время не изменило Бессонова – такой же несуетный, всё так же медленно, журавлиным шагом двинулся он к вагону, в дверях которого возник Афанасьев с сумкой на ремне. Только вот загоревшее лицо с глубоко запавшими глазами обрамлено теперь коротко подстриженной белой бородкой алюминиевого оттенка, и, когда обнялись, Виктор, ощутив под руками острые его лопатки, с тревогой подумал: «Очень уж худой, здоров ли?»
– Почему не самолётом?
– Хотел ощутить пространство. Да и земные подробности с поезда виднее.
Они прошли через зал ожидания на привокзальную площадь – там ветер гонял обрывки бумаги и стоял у газетного киоска мотоцикл с коляской.
– С моего транспортного средства эти подробности ещё виднее.
Бессонов оседлал мотоцикл, предварительно надвинув на лоб козырёк кепки, Виктор же погрузился в коляску, утонув в ней вместе с сумкой по грудь. С громким тарахтеньем мчались они по улицам, чувствуя все выбоины и ухабы, мимо типовых пятиэтажек и пыльных скверов, осенённых старыми акациями, и Виктору казалось, что командировочная судьба забросила его не в Среднюю Азию, а в хорошо знакомый молдавский городок Бельцы. Впечатление укрепилось, когда они, оставив мотоцикл у обшарпанного подъезда, поднялись по выщербленным ступенькам на третий этаж и Бессонов открыл дверь своей квартиры с такой же, как в Бельцах, за тысячу вёрст отсюда, планировкой. Бессонов в ответ на его реплику усмехнулся:
– Унификация уже не благо, а бич. Жильцы этой квартиры, с которыми я менялся, приехав в Бельцы, ахнули – тот же коридор, те же комнаты. Да и мебель мы им оставили такую же.
– Всё как в фильме «Ирония судьбы».
– Почти всё, за некоторыми исключениями. В Бельцах за городом холмы, а здесь степь.
