В вестибюле гостиницы он увидел Валерия.
— Что-нибудь случилось? — спросил Краковец, потому что они условились встретиться лишь в субботу утром.
— Нет, ничего… Просто Валера мне говорит…
— Валера?
— Валерия. Жена. Мы с ней, как Валентин и Валентина. Оба Валерии… Говорит, пойди, спроси, все же человек один в городе, может, придет к нам на ужин. Все же в домашней обстановке, не столовское ж, говорит, говно… Если у вас, конечно, каких-нибудь важных дел…
— Важных нет, — радостно сказал Краковец, несколько даже стесняясь, что он так обрадовался. — Дел у меня больше нет. Ну, хотел, впрочем, записать кое-какие мысли, однако это ведь дело неспешное. Так сказать, нетленка.
— Оно конечно, — сказал Валерий, не стараясь вникать в чужеродное слово. — Может, тогда прямо и двинемся, потому как, честно говоря, они нас уже давно ждут. Я вас не застал…
— Что ж, идем, — сказал Краковец. — Я пойду как есть, переодеваться не буду…
Он шел вслед за Валерием, размышляя, зачем он сказал насчет переодевания, если переодеваться ему не во что, и так уже все на себя напялил, что было в сумке. И еще — зачем он идет?
Ну а почему ему, собственно, к ним не пойти? Деться ему все равно некуда, хоть вой. А так хоть можно посидеть. И наверно, съесть что-нибудь удастся. А то ведь скоро снова захочется есть…
Валерий занимал с женой и ребенком однокомнатную квартиру в блочной пятиэтажке того самого типа, что в городах более старых, чем Стрешневск, называли хрущобами. Комнатка была одна, но зато балкон был так солидно обшит досками, что там тоже можно было спать до наступления настоящих холодов. В крошечной прихожей Валерий представил Краковцу свою молодую жену, а также (и это было приятной неожиданностью) ее подругу Свету, которая работала в городской библиотеке и забрела в тот вечер к супругам на огонек, специально чтоб познакомиться со столичным журналистом-писателем (то есть, значит, с ним, с Краковцом).
— Мы уж вас заждались, — сказала Валерия. — Картошку вон под подушку спрятали, чтоб не остыла.
— Так оно и вкусней, — демократично сказал Краковец. И подумал, что это все, в сущности, мило с их стороны — и картошка, и подруга, и вообще — не бросить человека одного, хотя бы это даже и входило отчасти в его, Валерия, обязанности как гида. Перед картошкой с маслом и селедочкой (Краковец вполне оценил широту гостеприимства, потому что и масло, и селедочку еще надо достать в любом нестоличном городке) они выпили по рюмке водки за знакомство, и атмосфера стала вовсе непринужденная. Вслед за Валерием Краковец вышел на балкон, куда хозяин вывел трубы водяного отопления и где вследствие этого мог теперь спокойно спать его первенец Олег, двух лет от роду, нисколько не потревоженный шумом пиршества. Выразив свое восхищение размерами и качеством младенца, Краковец вернулся за стол, где сразу завязалась культурная беседа. Библиотекарша Света, преодолев первоначальное смущение, спросила Краковца, что сейчас нового происходит в литературной жизни и видел ли он когда-нибудь лично известного писателя Пикуля. Краковец честно признался, что писателя Пикуля он видел только издали, зато ему посчастливилось дважды лично беседовать с известным писателем Есиным, который имеет вид очень спортивный для своих лет и успевает активно работать как в литературе, так и в парткоме писателей. Кроме того, Краковец регулярно стригся у того же самого парикмахера Феди, что и поэт Пляцковский, автор замечательной песни «Дружба начинается с улыбки».
— «Крутится голубой вагон» тоже его, — добавила Света, которая раньше была детработником и потому хорошо знала творчество М. Пляцковского.
— Вот видите, — ободряюще сказал Краковец. — Вы тут лучше нас следите за литературой А я только и знаю его парикмахера.
После третьей рюмки Валерий доверительно поделился с Краковцом своими планами на будущее, потому что человек ведь не может жить без планов, просто так — как трава растет, иначе происходят застой и отставание, а Валерий с женой (которая была на хорошем счету в исполкоме), как люди оба молодые, передовые и симпатичные, думали о будущем.
— Теперь наступило время для энергичных и молодых, — сказал Валерий. — Я мог бы, конечно, в обкоме зацепиться, но там бы я век проторчал в инструкторах. А тут я уже завотделом, от завотдела до секретаря — один шаг, и в область я уже вернусь на коне… К тому же секцию в новом доме мне тут сразу дали, а в областном центре не скоро дождешься. А нас все же трое…
Краковец закусывал, уступая гостеприимным приглашениям хозяйки, и кивком соглашался с ее мужем, что это, конечно, было правильное решение — начинать жизнь с самого начала, не боясь трудностей.
— Как Максим Горький, — сказала Света, и Краковец философски подумал, что эта милая провинциальная девушка все время живет мыслями в мире литературы.
— Конечно, это был решительный шаг — из центра уехать, — продолжал Валерий. — Это каждый понимает. Вы видели, как спецбуфетчица с нами? Потому что она знает, кто за кем и как. Но в чем она заблуждается, так это в том, что думает, будто знает обстановку и дух времени: сегодня и не такие тузы летят, а места их не могут простаивать, это факт.
— Между прочим, можно поставить Аллу Пугачеву, — сказала Валерия. — Хотя я не знаю… Может, теперь уже другие в моде.
— У одного нашего читателя есть пластинка «Аквариум», — тихо сказала Света. — Поэт Андрей Вознесенский писал, что это просто замечательная поэзия. А что сейчас пишет Андрей Вознесенский?
Краковец понял, что вопрос этот может относиться только к нему, хотя Света и не смотрела на него, а смотрела в свою селедку. Краковец перестал закусывать и сказал, что поэт Вознесенский поехал сейчас за границу, где он набирается новых впечатлений. Он не знал точно, поехал ли сейчас Вознесенский за границу или, наоборот, только что вернулся оттуда, но он знал, что может сказать так, не совершая большой ошибки. Сообщение его произвело на всех серьезное впечатление, хотя, конечно, и не было ничего особенного в том, что человек куда-то поехал.
— У нас тоже была путевка через «Спутник», — сказала Валерия. — В Румынию. Но нам еще надо сперва шифоньер брать, а потом уж про заграницу думать…
— Я была в Народной Болгарии, — сказала Света. — Нас принимали очень хорошо. Но не так дружелюбно, как мы ждали.
— Как волка ни корми… — сказала Валерия.
— Ты бы, голубушка, в Эстонию съездила, — сказал Валерий. — Тебя бы еще не так приняли. — Он обернулся к Краковцу. — Мы там были на союзном семинаре, так, поверите, ты им русским языком что-нибудь говоришь, а они морду воротят.
— Да, много у нас еще недостатков, — вздохнула Валерия.
— Вернее сказать, пережитков в сознании, — уточнил Валерий.
Краковец хотел сказать, что это отрыжка прошлого, но подумал, что это нехорошо прозвучит за столом. В общем они славно посидели, и Валерий это сам подытожил, когда они уже прощались у двери, — что у нас так, в нашей стране, стучи в любую дверь, так сказать, сумка, полная сердец. Валерий был уже сильно раздет по причине хорошего отопления в квартире, и Краковец стал уговаривать его не провожать, на что Валерий легко соглашался.
— Свету провожу сам, — сказал Краковец, почти что твердо шагнув к двери.
— Ну да, ну да. Дорогу Света покажет, она там рядом живет. Тем более третий лишний.
Жена шлепнула Валерия по спине, чтоб не болтал лишнего, и закрыла за ними дверь.
Краковцу пришлось, впрочем, не только взять Свету под руку, как того требовал джентльменский долг, но и опираться на нее по необходимости, потому что несовершенная дорога таила немало опасностей, к тому же в условиях недостаточного освещения. Света благополучно довела Краковца до его гостиницы, и тогда он в свою очередь вызвался проводить ее до блочного дома, где она занимала однокомнатную квартиру пополам с другой работницей отдела культуры. Дорогой они делились впечатлениями о том, какие симпатичные люди Валерий и его жена Валерия.
— Мы с ними вместе кончали пединститут, — сказала Света, — и тоже дружили. Раньше, конечно, Валера больше увлекалась литературой, а теперь уж, конечно, увлекается бытом, и вообще раз семья, что поделаешь…
Краковец согласился с тем, что семья, конечно, отнимает время, однако не сообщил при этом никаких сведений о своем семейном положении, которое, впрочем, ему и самому представлялось пока не вполне ясным. Возле Светиного дома они стали обстоятельно и долго прощаться, благодаря друг друга за приятно проведенный вечер, и даже зашли в подъезд, чтобы спрятаться от морозного ветра, потому что оба уже продрогли. Света извинилась, что она даже не может пригласить Краковца на чашечку кофе, потому что у них с подругой, с которой они жили вдвоем в однокомнатной квартире, так было заведено, что можно или остаться дома, по очереди, или уйти, освободив на вечер помещение, так что сегодня уж оставалась подруга и зайти было не совсем удобно, мало чего.
