Бакош в знак согласия кивнул.
— Хорошо, я повнимательнее отнесусь к этому делу... — пообещал он.
Инспекторский смотр в части прошел успешно. Председатель комиссии генерал-майор Загони остался доволен его результатами и похвалил полк.
Эндре и его товарищи по отделению были разочарованы лишь тем, что инспектировавшие полк офицеры так и не вошли в помещения, которые солдаты накануне убирали с таким рвением и тщательностью.
После обеда подполковник Миклош Лонтаи выкроил несколько минут, чтобы встретиться с Эндре Варьяшем и поговорить. Он собирался пригласить на беседу и майора Бакоша, но секретарь партбюро полка был занят: он сопровождал генерал-майора. И Миклошу ничего не оставалось, как попросить поприсутствовать на беседе лейтенанта Ковача.
Лейтенант вызвал Варьяша в ротную канцелярию. Лонтаи сразу заметил, что парень похудел, скулы резче обозначились на его продолговатом лице, а темные глаза, казалось, запали еще глубже.
Разговор начался трудно: на все задаваемые вопросы солдат отвечал предельно кратко.
— У вас есть какие-нибудь просьбы? — спросил Миклош у Эндре.
— Хотелось бы поскорее демобилизоваться.
На лице юноши — ни тени улыбки, взгляд умных глаз холоден. И Миклош теперь был склонен поверить Ковачу, что парень действительно крепкий орешек, а поведение его просто раздражает собеседника. Однако он взял себя в руки и оставил без внимания просьбу Эндре о демобилизации.
— Вы были в городском отпуске? — спросил подполковник.
— Не был.
— Чем же вы занимаетесь в свободное время?
— А у меня не бывает свободного времени.
— Как это — не бывает?
— Вот так и не бывает. С тех пор как меня откомандировали в штаб полка, я раньше полуночи ни разу спать не ложился.
— А ваши товарищи?
— И они тоже.
— Но почему?
— Слишком много работы.
— Выходит, у вас плохая организация труда.
— Не мы его организуем. Мы только выполняем приказы и распоряжения командиров.
Лейтенант Ковач с молчаливым удивлением слушал ответы рядового, а затем попросил у подполковника разрешения задать солдату несколько вопросов.
Миклош молча кивнул и закурил. Настроение у него испортилось.
— Вы говорите, что никогда не ложитесь спать раньше полуночи? — спросил ротный у солдата.
Эндре посмотрел на лейтенанта с недоумением: что за странный вопрос задает ротный? Будто не знает, что делается у него в подразделении.
— Так точно, раньше полуночи не ложимся.
— Но ведь каждому солдату положено свободное время, — продолжал командир роты, — и я никак не пойму, почему его нет у вас.
Эндре показалось, что над ним просто-напросто смеются. Он устремил взгляд куда-то в пространство, поверх головы лейтенанта, и молчал.
— Почему вы не отвечаете на вопрос? — спросил Миклош.
— Докладываю: я не могу ответить на этот вопрос.
— Почему?
— Солдатам, если они не нарушают воинскую дисциплину, положены увольнения в город и даже краткосрочные отпуска. Насколько мне известно, с начала нового года ни один человек из нашего отделения ни разу не был в увольнении.
— А почему вы не просились... — робко начал Ковач.
Миклош вдруг почувствовал, что продолжать разговор в этом направлении нельзя, так как он может поставить командира роты в неудобное положение. Он отослал Эндре Варьяша в расположение и сам заговорил с лейтенантом.
— Теперь вы убедились, что это был не разговор двух родственников?
— Убедился...
— Я бы не хотел, чтобы вы поняли меня превратно, — продолжал Лонтаи, — но у меня такое чувство, будто у вас что-то не в порядке. Будь я на вашем месте, я бы обязательно обратил внимание, почему мои подчиненные в течение трех месяцев не ходили в увольнение. Теперь о свободном времени... Вы либо не проверяете, как ваши солдаты его используют, либо у них его действительно нет... Думаю, вам не мешало бы поинтересоваться, что же все-таки происходит в ваших отделениях.
Ковач молча выслушал замечания подполковника и вынужден был признать, что тот совершенно прав. Лейтенанта мучили угрызения совести. Он понял, что совершил серьезную ошибку, сосредоточив все свое внимание на обеспечении курсов офицеров запаса и полностью возложив заботу о подчиненных на старшину Мартша и младшего сержанта Бегьеша. Каждый вечер он спокойно ложился спать, потому что видел: в закрепленных за ним помещениях все блестит чистотой, классы и спальные комнаты натоплены и все вроде бы идет своим путем. На утренних поверках обычно человек десять — пятнадцать офицеров с курсов обращались к нему с просьбой отпустить их в город по тем или иным делам. Может, поэтому он и не обращал внимания, ходят ли в увольнение его солдаты. Он пообещал подполковнику Лонтаи во всем разобраться и доложить о результатах.
Вечером того же дня лейтенант не пошел домой, а собрал подчиненных в большой спальной комнате. Лишь дневальный по роте остался на своем месте. Старшина Мартша, по обыкновению, спокойно улыбался, а младший сержант Бегьеш тупо смотрел прямо перед собой.
— Товарищи, располагайтесь поудобнее, — предложил Ковач, — Представьте, что вы не в казарме, а в одной из клубных комнат. Я бы хотел откровенно поговорить с вами... — От него не ускользнуло, что солдаты недоуменно переглянулись.
Да и было чему удивляться, ведь лейтенант Ковач после первого января впервые зашел к ним в казарму. А раз так, значит, что-то случилось. Так считали солдаты. И большинство из них сразу подумали об Эндре Варьяше, так как именно его после обеда вызывали для беседы к командиру в канцелярию, где сидел незнакомый подполковник, а следовательно, и это неожиданное собрание имеет к нему непосредственное отношение.
«Наверняка на меня нажаловался, — решил Бегьеш. — Готов голову дать на отсечение, что нажаловался...»
Кто-то из солдат спросил, можно ли курить. Лейтенант Ковач разрешил, и через несколько минут сизые клубы табачного дыма лениво потянулись к открытым форточкам.
— Кто из вас, товарищи, был в увольнении после первого января? — спросил офицер.
Ответом ему было молчание.
— Неужели никто не был?
И спять ни одна рука не поднялась.
— Хотелось бы знать почему.
Солдаты переглянулись, но никто не решался заговорить первым. И это не понравилось лейтенанту, который по собственному опыту знал: всеобщее молчание свидетельствует не только о недоверии, но и о том, что он упустил из вида нечто очень важное. Ковач начал подбадривать солдат, однако они по-прежнему молчали.
«Выходит, не доверяет мне не только Варьяш, но и остальные», — понял лейтенант.
— Могу я говорить откровенно? — первым нарушил томительную тишину Анти Штольц.
— Конечно.
— А мне, случайно, за это не попадет? — Анти взглянул на Бегьеша и почесал в затылке. — Другими словами, после наших критических замечаний наше положение не ухудшится?
— А вам разве плохо?
Анти окинул взглядом товарищей и пожал плечами:
— Хорошо, я буду говорить от своего имени. У меня дела очень плохи...
— Продолжайте.
— Товарищ лейтенант, в нашем отделении, за исключением младшего сержанта, как вы знаете, семь человек. Каждый день двоих из нас назначают в наряд, точнее, каждый бывает в наряде два раза в неделю. Поэтому начиная с января я лично не посмотрел ни одной передачи по телевидению, не прочел ни одной книги, более того, я даже не смог забежать в лавку военторга. Я ужасно устал и похудел на целых три кило. Не знаю, почему мы так заняты, но это факт. Мы работаем от подъема до отбоя, а иногда моем полы и после отбоя...
— Даже тогда, когда они совсем чистые, — перебил его Керестеш.
Постепенно в разговор втянулись и другие солдаты, и чем больше они говорили, тем неудобнее чувствовал себя лейтенант Ковач. Старшина Мартша и тот раскрыл рот от удивления.
Вскоре лейтенант выяснил, что поддержание строгой воинской дисциплины, чистоты и порядка превратилось в подразделении в самоцель, а он, командир, не заметил этого. А поскольку никто из солдат ни разу не пожаловался на Бегьеша, Ковач даже не предполагал, что тот может злоупотребить властью. Короче говоря, лейтенант оказался в затруднительном положении, из которого он должен был выйти так, чтобы не подорвать авторитета своего младшего командира. Он, конечно, не снимал с себя ответственности за случившееся, но сейчас главное заключалось в том, чтобы вернуть доверие подчиненных. И хотя лейтенант был молод, всего на несколько лет старше своих солдат, он понимал, что для этого в настоящий момент пригоден один способ — откровенный разговор.
— Ребята, допущена серьезная ошибка, — начал он. — И виноват в этом в первую очередь я сам. Вам по уставу положено свободное время, спать вы должны ложиться по сигналу «Отбой», а периодически ходить в город в увольнения. И я обещаю, что с сегодняшнего дня никто не сможет лишить вас этого. Я виноват и прошу вас извинить меня...
