— Понять совсем не трудно, — прошептал Андроник. — Особенно когда готовишься к такому значительному событию.
Наконец-то показался на пороге и домнул Соломон. Наконец-то и он, кажется, опамятовался.
— Кто хочет ложиться спать, — сказал он, — пусть позаботится о постелях. Кто хочет кофе, пусть поднимет руку!
чувствовали такую усталость, что хотели только спать.
— Кажется, я все-таки испортил вам праздник, — произнес Андроник, глядя в глаза капитану.
Час спустя все уже улеглись. Уговоры Андроника выйти всем из дома и погулять по парку не имели успеха.
Никому не хотелось говорить. Кофе тоже пили через силу: что-то вроде тяжелого похмелья сковывало и одурманивало всех. Ни у кого не хватило сил устроить и постели как следует. Однако кровати сдвинули и подняли шторы на окнах. Для мужчин в соседней комнате положили тюфяки прямо на пол, и многие так и легли, не раздеваясь. Даже Андроник отказался от мысли отыскать себе пижаму. Он сдвинул две скамьи и заявил, что выспится на них куда лучше, чем на полу.
— Что-то ко мне сон не идет, — сказал он, видя, как остальные приготовляются спать и прикручивают лампу, — может, кто-то пойдет со мной прогуляться?
Компанию ему составил лишь капитан Мануилэ. Хоть и он тоже устал, не мог сосредоточиться, чувствовал, что воля его подавлена, но, побежденный Андроником, он не мог оставить его одного. Они вышли во двор.
— Вам я могу сказать, — начал Андроник. — Мне очень неприятно, что я испортил всем праздник… И не будь этого проклятого, мы бы покатались теперь на лодке по озеру…
— Ну уж не по озеру, — отозвался Мануилэ. — Время совсем неподходящее. После него какая-то зябкость осталась, чувствуете?
— Зябкости не чувствую, — ответил Андроник, поднимая голову и глядя на небо. — А чувствую подмывающее желание совершить что-нибудь из ряда вон… Влезть на дерево, прыгать с ветки на ветку, купаться в заколдованном озере…
С удивлением и даже с некоторой завистью слушал его капитан Мануилэ. Разумеется, он из тех, проклятых, если не колдун в полном смысле этого слова. Иначе откуда в нем такая сумасшедшая сила, жизнеспособность, фантазия?
— После полуночи, — продолжал Андроник, — сам не знаю, что со мной творится… То мне чудится, что я птица, то барсук, то обезьяна… Смешно, не правда ли? — спросил он, обращаясь к своему сотоварищу.
— Нисколько, — серьезно отвечал капитан.
— А наутро я ничего не помню и не знаю, где провел ночь.
— Вот теперь и впрямь есть чему посмеяться, — с тою же серьезностью сказал капитан.
Андроник грустно улыбнулся:
— Вы ошибаетесь, если имеете в виду женщин и, как принято это называть, любовь. Ночное колдовство для меня в другом… Поглядите-ка, — он протянул руку к небу, — вот лес, который куда могущественнее любви. И значимей…
Он умолк, словно испугавшись, и несколько мгновений стоял неподвижно, уставившись в пустоту.
— …Значимей, потому, что не ведаем, откуда оно, где начало и где конец… Любовь, женщина, они перед тобой, на твоей постели, и ты видишь, как зарождается любовь и как она умирает… А все это?..
Он обвел руками ночное небо и большие уснувшие деревья и словно бы сам почувствовал испуг и трепет. Мануилэ явственно ощущал волнение Андроника. Все вокруг и в самом деле казалось иным, чем всегда…
— И если бы мы согласились с радостью слушаться их власти, — вновь заговорил Андроник. — Но нет… Постоянные перемены, помрачения, а иной раз и безумие… Я говорил об этом…
— Я понял, — устало проговорил Мануилэ. — Это похоже на отраву…
— Нет, не на отраву, — живо прервал его Андроник. — Это у нас в крови, но не родители виной тому, что в нас такая кровь. Однако я вижу, что вы меня не слушаете, — прибавил он с мягкой улыбкой.
Капитан глядел перед собой дремотно и бессмысленно. Каждое слово молодого человека, казалось, добавляло ему усталости, наводя все гуще и гуще дрему.
— Да, — признался он, — и прошу меня извинить. Едва держусь на ногах. У меня был тяжелый день… И вдобавок столько странностей…
Андроник пожал ему руку и с улыбкой смотрел, как тот поднимается по ступенькам. Капитан был похож на пьяного, спотыкался на каждой ступеньке. Мануилэ, войдя в комнату, даже не искал себе места, одетый, он повалился на первое попавшееся. Все вокруг спали тяжелым сном.
Оставшись в одиночестве, Андроник задумчиво прошелся вдоль келий. Нигде ни шороха, ни дуновения. Неестественный покой, казалось, охватил и лес. Андроник не спеша побрел вдоль аллеи, что вела от ворот к монастырю. Огромные деревья высились справа и слева, но вдруг попадался и кустик акации или шиповника, случайно выросший здесь. В призрачном свете луны все спало глубоким сном. Андроник услышал громкое щебетание в одном из кустов и резко остановился.
— Ты еще не спишь? Ну-ка иди сюда!
Он протянул руку и подождал. Быстрый шорох, качание веток, и маленькая пичужка робко уселась у него на ладони. Андроник осторожно поднес ее к своему лицу. Птичка встрепенулась, но не улетела.
— Что это с тобой? — притворился удивленным Андроник. — Я еще понимаю, стоял бы день…
Другой рукой он осторожно погладил птичку по головке. Птичка встрепенулась и весело принялась охорашиваться.
— Советую тебе немедленно лечь спать, а то как бы и ты не влюбилась!..
Он вытянул руку, и птичка без всякой опаски послушно взлетела, даже не чирикнув. Юноша постоял еще, внимательно разглядывая листву, словно желая убедиться, что его и впрямь послушались.
Затем оглянулся, не зная, куда бы ему направиться, и пошел по аллее, но вскоре передумал, решив навестить озеро. Проходя мимо келий, он еще раз прислушался, не проснулся ли кто-нибудь. Та же мертвая тишина заколдованной крепости. Но стоило ему выйти из монастырских стен, направляясь к озеру, как он утонул в море звуков. Цикады, кузнечики, лягушки, ночные птицы, которые просыпаются при луне и пронзительно вскрикивают, — нет, здесь не возникало сомнений, что жизнь кипит всегда и не скудеет, несмотря на сон.
«Успокойся! Не плачь больше! Ничего не было!» — шептал ей Андроник почти в самое ухо. Доамна Соломон заплакала еще горше, ощутив тепло его мускулистого стройного тела, услышав его слова, произнесенные с такой неподдельной страстью. «Прошу тебя!» — умолял Андроник, и его губы коснулись ее уха. Никогда не испытывала доамна Соломон ничего подобного. Она словно бы вмиг растаяла от одного, но огненного прикосновения. Хотела отстраниться, но руки Андроника обняли ее так крепко. «Думаю, в этом лесу прячется не один сатир», — страстно шептал он. Доамна Соломон рассмеялась. «Кто тебе позволил читать мои мысли? — спросила она, желая защитить себя и поставить его на место. — Пойдем посмотрим, чем заняты остальные!» — прибавила она торопливо. «Они спят, — шептал Андроник, — не беспокойся. И потом, разве ты не видишь, что зажигалка погасла, это знак, залог, фант…» Доамна Соломон пыталась высвободиться из его объятий, но тепло его тела пьянило ее, околдовывало. «Только бы не зажег кто-нибудь огня, только бы нас не увидели», — вздохнула она…
Лиза снова слышала голос Стере: «Следующий!» — на этот раз вдалеке, глухо, настойчиво, так что она скорее догадалась, чем расслышала это слово. «Теперь его очередь, — подумала она, стараясь успокоиться. И все-таки дрожала. — А что, если первым приползет змей?» Но боялась она напрасно. Андроник бесшумно скользил между деревьями. «Ты меня ждешь?» — спросил он, улыбнувшись. «Да. И хочу сказать тебе, что это я погасила зажигалку…» И, показывая, Лиза протянула руку к дуплу, но Андроник и не взглянул туда. Ничуть не робея, он подошел к ней и обнял. Лиза вздрогнула, но мужское тело было таким сильным, таким влекущим, что она замерла. «Отдай мне фант!» — прошептал Андроник. Лиза попыталась высвободиться из его объятий, — ведь было бы еще слаще, если бы он гонялся за ней по лесу и наконец яростно схватил крепкими горячими руками. Но не смогла. Андроник не отпускал и шептал ей на ухо. «Ты его видела?» — спрашивал он. Лиза чувствовала, как лицо ей заливает краска, но ей приятны были эти его дерзкие, бесстыдные слова. «Ты его не боишься?» — спрашивал Андроник. Лиза стыдливо покачала головой и хотела спрятать лицо на плече юноши, но он закрыл ей рот поцелуем и не отпускал, для и для свой огненный поцелуй и не давая вздохнуть. И от разымающей сладкой истомы, доходящей до смертной жути, Лиза стала терять сознание и, теряя его и повернув испуганно голову, увидела в сжатом кулаке Андроника змею…
Пошарив рукой наугад в потемках, Владимир обнаружил рядом с собой Лизу. И растерялся, не решаясь спросить, как она попала к нему в постель. «Да это вовсе не твоя постель!» — воскликнула Лиза, отвечая на его безмолвный вопрос. И действительно, с молчаливым удивлением Владимир обнаружил, что он проснулся вовсе не у себя в комнате, а в какой-то длинной, незнакомой, заставленной цветами в горшках. «А кто зажег свечу?» — спросил он вдруг. «Никакой свечи нет, тебе почудилось, — ответила Лиза. — Луна светит». И улыбнулась. И стала пристально и призывно глядеть ему в глаза. «Это грех, — сказал Владимир. — Что скажет Стере?» Лиза придвинулась к нему близко-близко и прошептала: «А что ты делал в лесу? Искал змея, да?» Владимир испуганно вздрогнул. И увидел с испугом, как изменилось Лизино лицо: отвратительная уродина злорадно смеялась огромным лягушачьим ртом. Он заслонился от нее руками. Дышать стало тяжело, била дрожь. И все полз и полз липкий нелепый страх, смешанный с отвращением… «А ты не бойся, — снова услышал он женский голос, — пойдем лучше посмотрим, как там остальные»… Раскрыв глаза, Владимир с удивлением обнаружил перед собой Аглаю. «Они убили его, — сообщила она с улыбкой. — Все разом набросились и убили!» Она говорила о змее, он понял и вздохнул с облегчением. «Не бог весть что такое он и был, — продолжала доамна Соломон. — Вот все, что от него осталось». И она показала часы. Циферблат их был теперь усыпан блестящими бусинами. «Только бы не опоздать, — подумал Владимир. — Наступает мой черед». Они ждали вдвоем, когда раздастся сигнал. Доамна Соломон придвигалась к нему все ближе, обняла за талию, прижалась грудью. Владимир чувствовал, как обнимает его сладкий хмель, нежит благоуханное тепло, и вздрогнул. «Нет, этого нельзя, нет, нет», — повторял он и услышал крик Стере: «Следующий» — и вырвался из объятий женщины, и яростно кинулся в ночь, ставшую доброй и ласковой душой леса.
