— Жалкое платьишко! — ужаснулась Ольга. У нее перехватило дыхание от возмущения и она опустилась на стул, закрыла лицо руками…
В эту короткую минуту Родионов успел подивиться тому, как легко она пропустила мимо ушей и «кошку драную» и «мелкую душонку», но вынести того, что платье «жалкое» не смогла. Эта странная женская реакция мгновенно разоружила его, он соскочил с дивана, подошел к ней.
— Ольга! — примирительно заговорил он. — Послушай меня, не перебивай… Я виноват, и признаю, что я негодяй и гад, пусть так… Но клянусь тебе на этом самом месте, — он притопнул босой ногой, — сегодня же, к полудню же, у тебя будет такое же точно платье, а если хочешь, то и два! Скажи только размер и где их продают. Оно будет у тебя в самой дорогой упаковке! И еще я подарю тебе туфельки с золотыми пряжками…
— Эх, Родионов…
— Сумма! — запальчиво потребовал Пашка.
Ольга назвала сумму.
Легкая тошнота волной прошла у Пашки под ложечкой, он откашлялся.
— Будет! — твердо приказал он сам себе. — Это совершенные пустяки. Не стоило и скандалить…
Произнося эти самоуверенные слова, он отчетливо понимал, что влип, и влип серьезно. Если продать все вещи из комнаты, то, пожалуй, набрать нужную сумму удастся. Но горький опыт подсказывал ему, что торговля не его путь…
У него, впрочем, был один план, давно лелеемый и сберегаемый им на черный день, на тот миг, когда неумолимые обстоятельства совсем уж прижмут и деваться будет некуда. Собственно, это был даже и не план, ясный, расписанный по деталям и рассчитанный. Он просто знал, что есть одно место, куда он может обратиться за помощью и поддержкой и где ему эту помощь, по всем человеческим законам, оказать должны.
Нужно было идти к Гришке Белому.
Был у него друг задушевный, с которым вместе росли они когда-то в детдоме, вместе и ушли из него в мир. Скитались по Сибири и Дальнему Востоку, пока не попался дружок его на краже белья и не загремел. Лет через пять встретились они снова случайно, столкнулись нос к носу в женском общежитии и, бросив своих подружек, целую неделю праздновали, отмечали встречу. Вспоминали прошлую жизнь, бродили по Москве, путая адреса и квартиры, ночуя у случайных друзей и знакомых. Тогда они были одинаковы в своей нищете и простоте.
Совсем недавно встретились они вновь на какой-то презентации и снова обнялись искренне, но холодная трещинка проскользнула между ними. Родионов, оглядев приятеля, признал в нем фирменного богатея. Тот же оценивающий быстрый взгляд приятеля поймал он и на себе и прочел в ускользающих глазах: «Н-да, Паша, не удалась твоя жизнь…»
Но все-таки весь вечер были вместе и трещинка эта сама собою очень скоро затянулась. Гриша подвез его до дома на своем «мерседесе». Несколько раз после этого Гриша сам звонил ему, приглашал в офис, но Родионов все отнекивался и только однажды заглянул туда. Подивился красоте секретарши, выпил чашку чаю и поспешил проститься.
Теперь по всему выходило, что настала пора идти к старому другу на прием.
— Будет у тебя платье, Ольга! — твердо и спокойно сказал еще раз Родионов. — А за то извини, дело прошлое…
— Дело прошлое, но сейчас-то в чем мне идти? У меня же все сорвется, Родионов!
— Ну и пусть сорвется, — попытался остановить ее Пашка. — Все, что ни происходит, к лучшему…
— Опять за старое?..
— Хорошо. — сказал Родионов. — Подумаем…
Он порылся в шкафу, вывалил на пол тулуп, но больше ничего, кроме старого халата, не обнаружил. Показал его Ольге.
— Байковый… Скажешь, из больницы, мол, еду…
Ольга так взглянула на него, что он сразу осекся и зашвырнул халат обратно.
— Подожди меня здесь, — сказал он и вышел.
Из комнаты бабы Веры не доносилось ни шороха, ни вздоха. Пашка осторожно постучался. Скрипнули пружины койки, Вера Егоровна приоткрыла дверь.
— Случилось что, Паша? С Ольгой?
— Случилось, Вера Егоровна. Платье я ей пожег, идти не в чем. — Он изобразил руками треугольную фигуру. След утюга, оставленного во время долгого поцелуя…
— Платье дорогое, жалко, — покачала головой Вера Егоровна. — Такое платье нынче знаешь сколько стоит? А зашить нельзя? У меня и машинка есть…
— Я ей новое покупаю, — сказал Пашка. — Но это днем, а теперь ей уходить надо. Серьезные дела. Я бы так рано не стал стучаться. Ей только домой добраться, я верну…
— Какое же тебе дать? — раздумывала Вера Егоровна. — А вот, знаю!..
Она скрылась в комнате и через минуту вынесла на вешалке светлое платье из какого-то древнего крепдышина. Праздничную послевоенную материю, платье Победы, майских салютов, духовых оркестров…
— Это платье, Паша… Кроме Оли никому бы не дала. Женись на ней, Паша, скорее. Не думай. А то ведь уведут девку, а она у тебя, честно скажу, девка на зависть!..
— Спасибо, Вера Егоровна! — растроганно сказал Родионов. — Я бы женился хоть сейчас, да видишь время какое…
— На свадьбу позови.
— Непременно…
Когда Родионов вернулся, Ольга стояла уже перед зеркалом, прикрывшись в свои зазывные лоскутки, которые в сущности ничего и не прикрывали. Она увернулась от него, выхватила из рук обнову.
— Красивое, — оценила она платье бабы Веры. — Есть шарм. Как еще сидеть будет…
— У тебя идеальная фигура! — поспешил успокоить ее Родионов. — Бедра той же ширины, что и плечи… «Погляди, как танцует мулатка…» У тебя, к счастью, не французская и не американистая фигура, Ольга. Тебя бы оценили по-настоящему где-нибудь на Кубе или в Мексике. Или на карнавале в Бразилии… Уж там-то знают толк в женской красоте.
— Нельзя, чтобы Запад не ругнуть, — проворчала Ольга, надевая платье и разглядывая себя в зеркале.
— В этом платье ты на мою маму похожа.
— Баба Вера говорила, что ты сирота…
— Да. Она умерла, когда я еще маленький был.
Ольга подошла к нему и, не размыкая губ, поцеловала в лоб.
— Все, Родионов. Мне пора. Прощай…
Она исчезла как-то незаметно для Пашки, который не шевелясь сидел на краю постели. Потом он зарылся лицом в Ольгины простыни, вдохнул глубоко всей грудью и замер.
Красный «корвет» въехал в просторный двор, почти пустырь, на дальнем краю которого возвышались три высоких белых башни. Медленно объезжая выбоины и промоины в асфальте, машина направилась к средней башне и остановилась у центрального подъезда. Из нее вышел плотно сбитый мужчина лет сорока, в темных очках, запрокинув голову, посмотрел вверх, что-то внимательно высматривая на верхних этажах дома. Затем, вертя цепочку с ключами вокруг указательного пальца, мужчина двинулся к подъезду. По бокам рта его, спускались две неподвижные угрюмые складки, и вообще лицо его было такого свойства, что вышедший из того же подъезда пенсионер с собачкой, едва взглянув в это лицо, поспешно посторонился, уступая дорогу. Человек легко взбежал по ступенькам крыльца и, не взглянув даже в сторону лифта, стал пешком подниматься по лестнице. На восьмом этаже он остановился, глубоко вздохнул, успокаивая легкую одышку, протянул руку к кнопке звонка, но передумал и открыл дверь собственным ключом.
В тот самый момент, когда он проник в прихожую, из ванной комнаты, причесывая на ходу мокрые золотистые волосы, как раз выходила молодая женщина в изумрудном шелковом халате. Она кивнула вошедшему и указала щеткой куда-то в глубину квартиры:
— Привет, Ильюша!.. Проходи пока в зал, я сейчас…
Это пошловатое словечко «зал» выдавало в ней провинциалку. Между тем, квартира была оборудована на самый европейский манер, что, впрочем, никогда не исключает провинциальных вкусов владельца, а может быть, в иных случаях даже и напротив, подчеркивает их.
— Привет, Ольгуша, — ласково сказал вошедший, оглядывая прихожую. — Освоилась уже? Я, между прочим, здорово переплатил за этот евроремонт, видела бы ты, какой была эта квартира… Тут какой-то профессор жил, словесник. Сплошные полки книжные, а холодильник, представь себе — «Саратов»…
— Ну так профессор же…
— Да, тут ты права… — Илья Филимонов снял очки, скользнул взглядом по мраморным обоям. — Ах, козлы! — выругался он, ковыряя ногтем стену. — Обои приклеить не могут… Хохлы-молдаване… Только и жди от них подвоха.
— Там немножко, — успокоила сестра. — Если не приглядываться, то и не видно ничего.
— Но я же заплатил, Ольгуша! Большие деньги заплатил, могли бы уж постараться… Бракоделы… Ну ничего, я с них шкуру спущу, — пообещал он, проходя в «зал».
— Что случилось, Илья? — спросила Ольга, подойдя к зеркалу. — Могли бы и вечером встретиться, как обычно…
— Дела, дорогая… Тут вот что… Мои люди попали в засаду, Ольгуша. Неделю назад. Я думаю, куда они подевались, а они, оказывается, в морге. Бойцы мои ездили, опознали трупы. Бобер и Клещ… Поделом им, конечно, кретинам… Пошли без спросу, мне не доложили. Думаю, хотели сами хапнуть все… Наверняка, даже если бы им повезло и они хапнули, все равно порешили бы друг дружку при дележке… Ох, исподлел народишко! Но Бог карает предателей, сурово карает! И знаешь, кто их завалил? Полковник Галамага! Тоже, спрашивается, какого рожна он их там подстерегал? Опять же — алчность и собственный расчет. Вот что характерно, Ольгуша, — стоит объединить народ ради великой цели, они все равно рано или поздно расползутся как раки, каждый будет собственный интерес блюсти…
