– А если банк загорится?
Норма взглянула на него с тревогой:
– Мак, ну зачем ты мне такое говоришь? Зачем ты во мне зарождаешь подобную мысль, если знаешь, как я серьезно ко всему отношусь?
– Ой, да бога ради, Норма, я же шучу. Банк не загорится. Как и наш дом.
– Я всего лишь пытаюсь сохранить наши воспоминания, защитить семейную историю, чтобы Линда и наши, а потом и ее внуки имели возможность на нас поглядеть, когда нас не станет, а ты делаешь из этого балаган.
– Норма, я просто пошутил.
– Сдается мне, ты не ценишь, что я пытаюсь сделать для семьи. У детей должно быть чувство рода, корней, это важно.
– Дорогая, начать с того, что у нас нет никаких внуков.
– Нет, так будут.
– Если и будут, мы всегда можем наделать новых фотографий.
– Спасибо, что объяснил, Мак. Но тогда у них останутся только снимки нас в старости, а не когда мы были молодыми. Вот я о чем толкую. Я хочу, чтобы они видели, какая у меня фигура была, а не какую-нибудь обрюзгшую тетку.
– Ох, Норма, тебе всего тридцать пять, прекрати. Ты сейчас выглядишь лучше, чем раньше. – Она молчала. Мак понял, что это шанс, и ухватился за него: – Ты сейчас выглядишь лучше, чем в день свадьбы.
– Да ну, морочишь мне голову.
– Нет, не морочу. Я на тебя смотрел недавно вечером, когда на тебе была эта розовая штука… помнишь?
– Ночнушка?
– Да. И говорю себе – на днях буквально, – надо же, Норма день ото дня все красивеет.
– Правда?
– Да. Ты была красивой девочкой, но теперь ты… сексуальная зрелая женщина. Прямо как поспевшая слива, которая так и просится в руки с дерева. Да, точно.
– Да у меня эта розовая ночнушка уж сто лет.
– Может, и сто, а ты в ней все равно классная. В общем, я хочу только сказать, что тебе нечего беспокоиться о своей внешности. Ты красивая штучка, не забывай.
– А к ней ведь и халатик был такой же. Чего это я никогда его не носила. Даже не знаю, остался ли он, может, и выкинула уже или отдала.
Когда Мак ушел, Норма поспешила в спальню и вынула розовую ночную рубашку. Приложила к себе, подошла к зеркалу. Повернулась налево, повернулась направо… И улыбнулись.
Через десять минут в лавке зазвонил телефон. Мак ответил:
– Магазин инструментов Уорренов.
– Мак, разреши один вопрос, только ответь честно.
– Какой?
– Ты не обсуждаешь меня с другими мужчинами, нет?
– Чего?
– Не обсуждаешь с мужиками, как я выгляжу в своей ночнушке, нет?
– Разумеется, нет.
– Потому что это было бы отвратительно.
– Дорогая, я ни с кем не обсуждаю, как ты выглядишь, ни в чем, тем более в ночнушке, ты же знаешь.
– Я бы умерла, если бы подумала, что мужчина, с которым я говорю, пытается представить меня в ночнушке.
– Норма, думаешь, я по собственной воле стал бы сводить с ума всех мужиков в городе? Я не такой дурак. Так что не бойся. Я твой секрет не выдам.
– Хорошо. Теперь мне лучше. Знаешь что? Я нашла тот халат. Оказался на верхней полке в красной коробке с лишними наволочками. Но я его не могу носить.
– Почему?
– Он больше не подходит. Стал гораздо темнее рубашки, и теперь это не ансамбль. Думаю, надо мне съездить в «Кмарт», и если ими еще торгуют, то попрошу продать мне только рубашку, хотя небось не разрешат, но вдруг, а если нет… Я подумала, может, пихать халат в стиральную машину с каждой стиркой, так он скорей выцветет. Как считаешь?
– Насчет чего?
– Насчет новой ночнушки. Я подумала, раз тебе нравится, как я в ней смотрюсь, надо попытаться такую достать. Если этим фасоном еще торгуют. Они все время меняют ассортимент, я бы предпочла, чтоб не меняли, а ты? Вот понравится человеку какая-то вещь, пойдет купить такую же, а там уже нет, больше не торгуют, это ужасно. Ты про это знай в своем магазине. Тоже ведь за новинками гоняешься. Что продавал, то и продавай дальше, не переставай закупать.
– Хорошо, дорогая, запомню.
– Мак, ты не рассердишься, если я схожу в «Кмарт», нет?
– Нет.
– Я никаких железяк покупать не стану. Может, вообще ничего не куплю. Если у них есть рубашка, я только ее куплю, и все. Ладно?
– Хорошо.
– Я возьму с собой тетю Элнер. Но мы только поглядим, ладно?
– Ладно.
– Ты не будешь меня предательницей считать?
– Нет, сходи разузнай про ночнушку.
– Мак, ты правда считаешь меня привлекательной после стольких лет или ты просто пошутил?
– Хочешь, чтобы я прямо сейчас закрыл магазин, примчался домой и доказал это?
– Мак Уоррен! Прекрати бесстыжие разговоры. Что о тебе подумают покупатели?
Мак расхохотался, а Норма положила трубку и улыбнулась.
Может, у них и есть эти ночнушки.
За все время, пока Вита и Хэмм были вместе, только однажды они едва не поспорили. Когда их отношения только начинались, Хэмм стал поговаривать о разводе, но Вита на корню зарубила эту идею.
– Ни в коем случае. Ты не погубишь ради меня свою политическую карьеру. К тому же я не хочу замуж. Я взрослая женщина, и ничего другого мне не нужно. Если ты чувствуешь какую-то вину передо мной – забудь. И еще ты должен сразу знать: детей я не хочу. Ни мамашей не хочу быть, ни мачехой.
– Но мне как-то неловко, Вита.
Она обхватила ладонями его лицо:
– Дорогой мой, я знаю, как ты ко мне относишься. И незачем ломать себе жизнь, чтобы это доказать. Чем ты дома занимаешься – это твое дело, но то, что между нами, пусть останется только между нами. Мы никому не делаем больно. Все замечательно так, как оно есть.
Вита, конечно, этого не знала, но ее связь с Хэммом кое-кому все же делала больно.
Внешне Хэмм казался Бетти Рэй прежним. Он и раньше не сидел на месте, а если и бывал дома, то редко один. Она этого не знала, но роман с Витой изменил взгляд Хэмма на мир и на Бетти Рэй. Он все еще любил ее, но по-другому. Что бы он ни говорил, его увлек водоворот больших денег и людей из большого мира. Хэмма по-прежнему немного удивляло, что его приняли в свой круг те, кто раньше и словом не удостаивал. Он редко брал с собой Бетти Рэй. Во-первых, из-за ее нелюбви к вечеринкам и громким событиям, а во-вторых, она неизменно чувствовала себя не в своей тарелке. В тех редких случаях, когда ее присутствия требовала политика, Хэмм обычно растворялся в толпе жаждущих с ним познакомиться, а Бетти Рэй забивалась в угол и, поговорив с одной-двумя дамами, которые жалели ее или просто любопытствовали, быстренько сбегала домой.
Она старалась не терять связи с Хэммом, находиться под рукой, когда нужно, но вот нужности она своей и не ощущала. Со временем Бетти Рэй стало казаться, будто она медленно тает – как свет на исходе дня. Будто она невидимка.
Даже мальчики ускользали. Оба пошли в отца, были агрессивны, строптивы и большую часть времени проводили на улице, играя в футбол с гвардейцами. Бетти Рэй не понимала, отчего так получилось, что она чувствует себя чужой в доме, словно все знают какой-то секрет, кроме нее.
Впрочем, так ведь и было. С самого начала окружение Хэмма знало про него и Виту. Хэмм сразу раскрыл карты:
– Если Вита о чем-то просит или в чем-то нуждается, я хочу, чтобы вы проследили, чтобы она это получила, понятно? И если вы хотите моего мнения по какому-либо вопросу, спросите Виту, она вас оповестит.
Ральфу и Лестеру, гвардейцам, которые обычно сопровождали Виту, объяснения не требовались. Они называли ее миссис Грин. Никаких тебе шуточек, смешков, фамильярности. Они знали, кто она и что значит для губернатора, и одобрять или не одобрять было не их ума дело. Вита не жаловалась, не вдавалась в объяснения, она просто была. Все поняли негласный приказ проследить, чтобы Вита и официальная первая леди не пересекались на официальных встречах. А если, не дай бог, они все же оказывались на одной территории, то хотя бы в разных помещениях.
Но инцидент все же произошел. Питер Уилер с женой Кэрол устроили вечеринку в честь открытия нового музея искусств в Канзас-Сити. Многие известные актеры съехались ради такого случая, и Сесил, приверженец этикета, посчитал, что если первая леди не покажется хотя бы ненадолго, это будет выглядеть неважнецки.
– Милая моя, – сказал он, – побудь полчасика. Поздоровайся, тебя поснимают – и свободна, кто-то из охраны отвезет тебя домой.
– Ох, Сесил, это обязательно?
– Это будет много значить для штата, и Хэмм, я знаю, тоже так считает. Это не обычная встреча. Мы же не хотим его разочаровать, правда?
– Не хотим, – сказала Бетти Рэй.
Это был прием со знаменитостями, больше пятисот человек толпились в шикарном особняке Уилера. Бетти Рэй пришла в своем неизменном коктейльном платье кремового цвета и, как всегда, чувствовала себя серой мышью среди ярких, нарядных женщин. Но, верная слову, покорно позировала для фотографов, улыбалась, пожимала руки и повторяла фразу, которой ее научил Сесил:
