– Я отдала ее Бетси, матери Энни. Это было давно, когда мы были намного моложе. – Она улыбнулась. – Можно даже сказать, что использование донорских органов – наша семейная традиция.
Потом мы помогли Термиту загрузить гидроциклы оставшимся мясом. По моим расчетам, этого запаса должно было хватить ему на неделю, а то и на две. Наконец он вскочил в седло, повернулся ко мне и коротко кивнул: должно быть, таким образом Термит хотел сказать спасибо. Через несколько минут он уже мчался вниз по реке, таща за собой второй гидроцикл, точно вьючного мула.
Спустя еще какое-то время мы отвезли наших гостий домой. Чарли остался в машине, а я отнес Энни в дом. Рядом с ее кроватью я увидел простенькую «радионяню» – прибор, который начинает мигать красными лампочками, как только его микрофон улавливает какой-нибудь шум. Насколько я знал, похожим аппаратом на протяжении многих лет пользовались и родители Эммы.
Я снял с кровати покрывало и вышел, пока Синди раздевала и укладывала девочку. Стоя в гостиной, я вдруг понял, что перестал испытывать неловкость в присутствии этой в общем-то чужой мне женщины, с которой я познакомился всего несколько недель назад. Эта мысль, однако, заставила меня почувствовать себя еще более неловко. Нет, я по-прежнему не мог сказать, будто мы общаемся запросто как давние и близкие друзья, но это ничего не меняло. Я продолжал ощущать себя предателем и эгоистом, и чем дальше, тем сильнее становилось это чувство.
Облокотившись о полку буфета, я задел бедром какую-то небольшую пластмассовую коробочку, похожую на компьютерную аудиоколонку. В первое мгновение я был озадачен, но потом сообразил, что это действительно динамик от «радионяни». С тех пор как мы с Эммой были маленькими, техника ушла далеко вперед: звуковые устройства стали меньше, а качество приема, напротив, возросло.
Сначала я услышал голос Энни, которая спрашивала:
– А ты, Сисси, ты сегодня хорошо отдохнула?.. А Риз тебе нравится?..
Думаю, что Синди в ответ только кивала – или отрицательно качала головой. Я, во всяком случае, не услышал ни слова.
– А как тебе кажется: ты ему нравишься?
На этот раз Синди ответила не жестами, а вслух:
– Не знаю, милая. Взрослых порой довольно трудно понять… Впрочем, иногда у него бывает такой вид, словно у него болит сердце или еще что-то.
– Сердце? Ты хочешь сказать, что у Риза больное сердце?.. Как у меня?
– Нет, не как у тебя. Я не знаю точно, но… Наверное, он очень любил свою жену, а когда она умерла, то забрала его сердце с собой.
– Да-а?.. – прошептала Энни так тихо, что я едва ее расслышал. – А Риз… он сможет когда-нибудь получить свое сердце назад?
– Этого я не знаю, – донесся до меня ответ Синди. – Я даже не знаю, хочет ли он его вернуть. Иногда воспоминания о любви вытесняют все остальное, и тогда… – Последовала пауза, потом она сказала совсем другим голосом: – Нехорошо заставлять его ждать, милая, так что ты начни, а я закончу.
– Хорошо, – послушно сказала Энни и стала читать вечернюю молитву собственного сочинения: – Милый Боже, благодарю Тебя за сегодняшний день. Спасибо Тебе за всех, кто сегодня покупал у меня лимонад. Спасибо за Риза, Чарли и Термита и за то, что Ты дал мне прожить еще один день. Пожалуйста… – Она на секунду замолчала, потом повторила: – Пожалуйста, Боже, помилуй Риза и вылечи его больное сердце.
При этих ее словах Синди как-то подозрительно зашмыгала носом.
– Спокойной ночи, милая, – сказала она. – Я пойду, ладно?
– Но ты не закончила! – тотчас возмутилась Энни. – Ты обещала закончить, а сама уходишь.
– Иногда ты говоришь все, что нужно сказать. А теперь – спокойной ночи. Спи.
Я услышал, как она закрыла за собой дверь, и, поспешно отложив динамик «радионяни», двинулся к выходу. Синди перехватила меня у парадной двери, и я заметил, что глаза у нее покраснели, ресницы слиплись от слез.
– Ох уж эти дети!.. – негромко воскликнула она. – Иногда они молятся о… о совершенно невероятных вещах!
Я кивнул и шагнул через порог, но Синди остановила меня, потянув за рукав.
– Можно задать тебе один вопрос?
Мое сердце и язык отреагировали на эти слова прямо противоположным образом, но последний оказался быстрее.
– Конечно, – ответил я.
– Звонил доктор Морган, он сказал, что на следующей неделе хочет провести еще одно исследование. Энни придется давать наркоз… Вероятно, нам придется провести в больнице целый день, поэтому я хотела снова просить тебя…
– Да, – перебил я. – Разумеется. – Даже мне самому моя интонация показалась почти по-врачебному резкой, и я поспешил исправить положение: – Конечно, я смогу вас отвезти. Ты только скажи во сколько.
– Я сама пока ничего не знаю. Можно я тебе позвоню?
Я кивнул и сделал шаг по направлению к машине.
– Спокойной ночи.
Но Синди снова остановила меня, положив ладонь мне на плечо. Когда я обернулся, она привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку… точнее, она хотела поцеловать меня в щеку, но ей не хватило роста, и поцелуй пришелся куда-то в уголок губ.
– Спасибо… спасибо за сегодняшний день, – проговорила Синди.
– Ну что ты, это же такой пустяк!.. – попытался я возразить, но она мягким движением прижала к моим губам ладонь.
– Для Энни это был не пустяк. Для нее это было очень, очень много, и… И для меня тоже. Спасибо тебе, Риз.
Я снова кивнул.
– Спокойной ночи.
Не успели мы отъехать от коттеджа, как Чарли поспешил вставить свои два цента:
– Замечательное изобретение – «радионяня», не так ли? – проговорил он и, слегка повернувшись на сиденье, поправил ремень безопасности. – Эта штука не только ловит самые тихие звуки, но и передает их на большое расстояние… скажем, из спальни в гостиную. Правда, здорово?
Я вздохнул.
– От тебя ничто не укроется, правда?
– Если дело касается звука, то нет.
– Ну да, так и должно быть… Компенсаторная функция… – пробормотал я. – У тебя, должно быть, развился чрезвычайно острый слух.
Чарли широко улыбнулся:
– Честно говоря, – сказал он, – я бы с тобой поменялся.
Дальше мы ехали молча. Несколько крутых поворотов на пути в гору сменились коротким спуском, затем дорога снова пошла вверх, но на этот раз она была прямой, и «Субурбан», переключившись на самую низкую передачу, с натугой пополз к гребню холма. Когда шоссе выровнялось, я свернул к обочине и остановился.
– Чарли… – запинаясь, выговорил я, с трудом преодолевая железную хватку нашего общего прошлого и пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы выразить свою… нет, не мысль, а то, что жгло меня изнутри. – Я… Если бы я мог отдать тебе свои глаза, я бы это сделал.
Чарли не отвечал и только не спеша крутил перед собой большими пальцами сцепленных рук.
– Мне не нужны твои глаза, – промолвил он наконец. – Но ты можешь пользоваться моими ушами сколько тебе нужно.
Было уже заполночь, когда я оказался в постели. Мне не спалось, и я стал заново прокручивать в памяти только что прошедший день. Если не считать выходки с пластмассовой змеей, Чарли вел себя тихо и был на удивление молчалив, но как раз это говорило мне куда больше, чем любые сказанные им слова. Термит, несомненно, прекрасно провел время; мне даже показалось, он склонен позволить нашей компании бросить якорь в своих территориальных водах (но пока еще не высадиться на сушу). Тут я неожиданно вспомнил, что мы так и не пошли на рыбалку. Именно этим я собирался занять гостей, если кто-то из них заскучает, но время пролетело незаметно, и моя «культурная программа» так и не понадобилась. Ну и ладно.
Сетчатый цилиндр со сверчками я оставил на крыльце. С наступлением ночи они распелись так громко, что мне казалось, кто-то пилит циркулярной пилой пол в гостиной. Пришлось встать и отнести этот хор подальше от дома. Стоя по пояс в зарослях мяты, я снял картонную крышку и смотрел, как сверчки один за другим выбираются на свободу. Через считаные секунды их проволочная тюрьма опустела.
Вернувшись в дом, я лег в постель, закрыл глаза и прислушался. Сверчки убежали не слишком далеко.
Дальние окрестности озера, куда не доносились вопли воднолыжников и оседлавших надувные «бананы» подростков, были тихи и безмятежны – ничто здесь не нарушало покоя дремлющих зеленых холмов и старинных кладбищ на их отлогих склонах. Сто с лишним лет назад, когда жителям Бертона стало известно, что город будет затоплен и окажется на дне рукотворного озера, они начали хоронить своих близких на склонах ближайших холмов, чтобы вода не добралась до дорогих могил. Некоторые даже выкапывали полуистлевшие гробы предков, погребенных в зоне грядущего затопления, и перевозили в холмы на мулах, телегах и ручных тачках. Солдаты армии конфедератов, дети, погибшие в годы эпидемий, младенцы и их умершие в родах матери, а также многие, многие другие обрели, таким образом, новое вечное пристанище в тени лесов и рощ, которые делают окрестные холмы столь живописными. Увы, лихорадочное строительство последних лет привело к тому, что большинство кладбищ оказалось в окружении жилых домов и участков, так что теперь стало почти невозможно объехать озеро по периметру – безразлично, в лодке или на машине – и при этом не наткнуться на десяток кладбищ. Туристам это было, пожалуй, даже любопытно, но мне казалось, что мертвецам это вряд ли может понравиться.
