Учителя начальной школы из числа «враждебных элементов» жили рядом с детьми. Под неусыпным наблюдением своих коллег, уроженцев нашего края, они находились в лагере учителей, расположенном так, чтобы легко можно было следить за лагерем учеников, и занимались преподаванием, как и в мирное время. Если бы «враждебные элементы» задумали коллективный побег, то остальные учителя, уроженцы нашего края, которых было намного меньше, вряд ли смогли бы помешать этому. Правда, они были вооружены, но на глазах учеников стрелять в своих коллег-учителей, пусть даже и чужаков, конечно, не решились бы. А учителя-чужаки, если и ориентировались в наших местах, вряд ли имели достаточные навыки, чтобы преодолеть чащу девственного леса. Но не это являлось причиной того, что учителя из числа «враждебных элементов» даже не помышляли о подобном коллективном побеге. Ведь вместо того, чтобы устремиться в лес, им было бы проще спуститься в долину под защиту армии Великой Японской империи. Их не остановило бы даже то, что район от школьного лагеря до Дороги мертвецов находился под постоянным наблюдением патрульного отряда нашего края и у кромки леса им угрожали капканы и собаки.
Размышляя об этом, сестренка, я считаю, что должна была существовать какая-то другая, позитивная причина, удерживавшая этих чужаков от попытки бежать из школьного лагеря. Старики нашего края не настаивали на том, чтобы они сражались на стороне деревни-государства-микрокосма. И по собственной воле они не стали бы этого делать. Но, по-видимому, чужаки не питали доверия к стране, которая, посчитав врагами жителей далекой горной деревни, отправила для расправы над ними целую роту. Питая недоверие к Великой Японской империи, они не порицали ее открыто, но, видимо, приняли решение выразить свой протест тем, что будут работать в школьном лагере, расположенном в девственном лесу. Коллеги, уроженцы долины и горного поселка, заботясь об их дальнейшей судьбе и стараясь оградить учителей-чужаков от возможных преследований со стороны Великой Японской империи за измену и сотрудничество с врагом, делали вид, будто насильно принуждают их заниматься преподаванием.
Основанием для моего предположения служило поведение одного человека, чужака, который встал на сторону деревни-государства-микрокосма и с огромным энтузиазмом отнесся к пятидесятидневной войне. Это был пожилой вдовец и единственный – хотя специального диплома он не имел – преподаватель малочисленного старшего класса. Всех своих учеников он целенаправленно обучал лишь земледелию и счетоводству – остальные предметы игнорировал. Его учебная программа по земледелию не имела ничего общего с привычной земледельческой практикой нашего края. Он говорил, что крестьянскому труду, которым им придется заниматься, можно прекрасно научиться у родителей. Преподаватель организовал научное общество, призванное улучшить сорта сельскохозяйственных культур и породу скота и усовершенствовать ирригационные сооружения; в общество он привлек отцов и старших братьев своих учеников. На небольшом опытном участке он выращивал новые сорта и, не допуская туда учащихся, давал советы их родителям и старшим братьям. Он знакомил их с основами молочного хозяйства, с европейскими методами садоводства, обучал единственному, что было непосредственно связано с жизнью наших мест, – оригинальному способу производства растительного воска, заложившего основы богатства и процветания нашего края в последние годы перед реставрацией Мэйдзи, создал артель, занимавшуюся промышленным производством воска. Во время войны она, разумеется, развалилась. Он рассказывал ученикам об изготовлении сыра, о выращивании яблонь, а заодно и обучал предмету, не связанному с крестьянской жизнью, – способу рафинирования воска путем сливания его по каплям в воду, производству его в товарных количествах, организации системы сбыта.
Подобные уроки создали ему среди учеников репутацию зануды. Между тем горе-учитель, которого никто всерьез не принимал, восторженно поддержал выработанную в самом начале пятидесятидневной войны тактику превращения долины в запруду. Особый энтузиазм он стал проявлять с того момента, как началось сооружение плотины; когда же все жители ушли в лес, а юноши и взрослые мужчины начали партизанские действия, и вовсе превратился в слепого апологета войны.
– Я даже представить себе не мог, что вы способны на такое! – восхищался горе-учитель.
Сильно заикаясь, что раздражало тех, кто его слушал, – это, кстати, была одна из причин его непопулярности в классе, – он уговаривал стариков доверить ему хоть какую-нибудь работу, лишь бы она была на пользу войне. Однако, вспоминая, как сложилась судьба пожилого горе-учителя после окончания пятидесятидневной войны, можно заключить, что люди нашего края не позволяли ему участвовать не только в сражениях, но даже в их подготовке. Тогда горе-учитель, самодовольно ухмыляясь про себя – мол, никому и в голову не пришло бы, что мне удастся сделать такое! – приступил к осуществлению собственного плана. Когда-то для обеспечения повышенного курса обучения учеников старших классов он подготовил специальный учебник: «Руководство по международной торговой корреспонденции». И теперь, взяв за основу представленный в пособиях стиль торговой переписки на китайском, английском, французском, немецком и испанском языках, он, адресуясь к угнетенным народам, населяющим те районы, где говорят на этих языках, составил обращение, в котором рассказал о пятидесятидневной войне и призвал к совместной борьбе.
Старики долины и горного поселка, теперь военачальники укрывшейся в девственном лесу армии деревни-государства-микрокосма, как я уже говорил, заботясь о послевоенной судьбе «враждебных элементов», не только не позволили им участвовать в пятидесятидневной войне, но даже избегали прямого общения с ними. Отец-настоятель, выполняя роль посредника, выслушивал протесты, которые бурно выражали «враждебные элементы», и передавал им ответы военачальников. Именно отец-настоятель вручил старикам план распространения обращения, предложенный горе-учителем, желавшим внести посильный вклад в пятидесятидневную войну, а затем, передав ему официальный ответ, убеждал его отказаться от этой затеи. Мне рассказывал это сам отец-настоятель, когда обучал меня мифам и преданиям нашего края. Сам он высоко оценил идею горе-учителя. Это была, конечно, не американская Хартия независимости: по тону – более спокойное, по стилю – лишенное намека на индивидуальность, сухое и деловое; такие письма как раз и пишут фразами из учебника по торговой корреспонденции. А в целом разослать угнетенным народам мира призыв к солидарности – превосходная идея. В первую очередь следовало бы направить обращение в Китай, коммунистической армии, которая готовится к войне с армией Великой Японской империи. Письмо, предназначенное Соединенным Штатам – вождям индейцев. Среди них есть люди, которые уже многие годы лелеют мечту объединиться со своими азиатскими собратьями, представителями желтой расы, и свергнуть господство белых. Если говорить о нашей стране, то представители желтой расы, наиболее подходящие для осуществления их мечты, – это не верноподданные слуги Великой Японской империи, а только мы, «не поклоняющиеся чужим богам непокорные японцы», укрывшиеся в девственном лесу. Дело в том, что подданные Великой Японской империи никогда не признают индейцев своими братьями. Таким образом, говорил отец-настоятель горе-учителю, идея направить обращение, рассказывающее о войне в лесу и долине и призывающее к солидарности, именно за границу, по существу, абсолютно верна. Но здесь следует подумать о послевоенных проблемах. Эта война, после чудовищных, жестоких испытаний, скорее всего, окончится поражением нашего края. Старики из оперативного штаба полны решимости активно сражаться до тех пор, пока не наступит это заранее предусмотренное поражение. В результате его община нашего края распадется, но земля и люди не прекратят существования. В самобытной истории нашего края это всего лишь эпизод. Что в таком случае не для нас с вами – чужаков, а для тех, кто здесь родился и вырос, означало бы распространение по всему миру подобного открытого письма, полностью перечеркивающего основополагающий принцип нашего края: сохранение в тайне от внешнего мира существования здесь независимой общины? Фактически оно означало бы нарушение главного принципа, на котором зиждется вся история нашего края.
Горе-учитель считал отца-настоятеля вдохновителем своей работы по исследованию производства рафинированного воска и, рассказывая ему о полученных результатах, в свою очередь многое узнавал о самобытности деревни-государства-микрокосма. Поэтому одобрительный отзыв отца-настоятеля в адрес его идеи составить по образцам торговой корреспонденции обращение, рассказывающее о войне, вполне его удовлетворил. Вот один из примеров деятельности отца-настоятеля во время пятидесятидневной войны.
