Я сидел у себя в лаборатории и изучал двойную репликацию мутированного экзогенного РНК-вируса в симбиозе с инертной палочкой Коха (жутко интересно), подсаженной методом двойного скрещивания к особям искусственно ослабленных вторичным иммунодефицитом с присутствием продромальных явлений, когда распахнулась дверь и в проёме, проигнорировав давно повешенную табличку
СВОИМ ВИЗИТОМ ТЫ МЕШАЕШЬ РАБОЧЕМУ КЛАССУ
показалась другая особь — мой заклятый заместитель командира.
— Док, у меня ноги зудят, сил нет, — начал зам с порога. — Пропиши недорогую мазь какую-нибудь, — по-свойски попросил он, будто своего старого приятеля.
— Снимайте обувь, ставьте носки к стенке, — сострил я.
Остроту зам не понял: болезнь стояла превыше всего. Он быстро и молча разулся.
Здесь следует заметить, что шутка по поводу носков вылетела не случайно. Дело в том, что у зама носки носили первую категорию свежести. Если Вы не знаете, то таких категорий всего три:
первая — это когда носки стоят у стенки;
вторая — когда они прилипают к стенке;
третья — когда втыкаются в стенку…
Нулевая — у всех нормальных людей.
Бегло осмотрев ноги больного на голову зама, я ужаснулся, насколько они запущены. Не беря во внимание горбушки на пятках, зловонный природный запах от кожи и чёрные разводы от носков, я «восхитился» удивительной длиной и формой ногтевых пластин. Пластины эти были будто северное море: такие же волнистые и шибко зелёные. Кроме того, когда хозяин таких ногтей ходил босиком по полу, то они издавали некое мелодичное звучание «шварк-шварк».
«Интересно, а он их стричь пробовал», подумал я, но вслух пришлось озвучить другое:
— У Вас грибок, товарищ капитан второго ранга. Мицелий уже глубоко пустил свои корни и сильно въелся в толщу кожи, говоря простым языком, — поставил я свой диагноз.
— А вылечить можно? — испуганно прослюнявил зам.
— Вам повезло, — поспешил обрадовать я оппонента. — Есть чудесное средство. Волшебная мазь. Только это не просто волшебная мазь, а оригинальная разработка эзотерических учёных: содержит дополнительный компонент — мочевину. Она так и называется — «ТЕРЕБИНАХФИН с мочевиной», — блеснул я знаниями, записывая на листок сказанное. Про имеющуюся волшебную мазь без мочевины моя светлая персона скромно умолчала. — Таблетки же Вам не положены, поскольку с алкоголем не совместимы, — внёс я некоторые уточнения.
— Спасибо док, — зам засобирался, наспех натягивая носки, точно валенки.
— Только, товарищ капитан второго ранга, мазь мажьте два раза в день, две недели подряд, чтобы мицелий этот изгнать вовсе, — убедительно окончил я.
Хавченко придержался курса терапии, как и положено, в течение двух недель. Для полного истребления грибка, надо отдать ему должное, он мазал не только ноги, и не только два раза в день. Мазь наносилась всюду, где имелся хоть малейший намёк на зуд. Мочевина настолько сильно въелась в его тело, что присутствие замовского духа можно было учуять за версту. За целую настоящую морскую версту.
Медленно, но достаточно уверенно товарища Хамченко стали сторониться все: жена, соседи, коллеги, и даже командир и тот воротил носом, когда волей случай оказывался плотно к заму. Капдва же ничего не чувствовал: его больной организм переполняла радость. Такая светлая, всеобъемлющая радость, что ноги, свои родные ноги наконец-то больше никто не сверлит: ни грибок, ни его трипроклятый мицелий, никто.
А вы влезете в наши гробики без диет и аэробики.
Дядя Слава
Ноги зама перестали, конечно, чесаться, хоть и чище от этого не стали. Да и, честно говоря, запах, исходящий от ступней товарища Хавченко, весьма точно передавал то зловоние, что источало от себя Министерство Охраны в целом. Всё потихонечку гнило, и это, в свою очередь, радости никому из нас не доставляло.
Дядя Слава, мой верный друг и товарищ, тоже не прыгал в восторге от запахов, что источал от себя Военный Флот. Не травя свои лёгкие ароматами и долго не думая, он уволился. Опуская весь этот трудоёмкий процесс, начну как раз с того момента, когда в базу пришла долгожданная для него бумажка — приказ об увольнении с моря.
Схватив драгоценный приказик, дядя Слава чуть свет-заря поскакал в базу, с которой он не встречался с момента ухода в госпиталь, за расчётом. Одет наш хирург был, разумеется, не по Уставу: гражданская обувь, тёмно-синие джинсы и серый пуловер не только украшали моего друга, но и круто выделяли из общей толпы морских подводников. Душа пела и внутренности сладостно потрясывались.
С бравадой, придя в штаб дивизии, что располагался в ненавистной базе, дядя Слава с ноги открыл входную дверь. Сделал он это не из-за какой-то злобы на Сооружённые Силы и не от общего невежества, а чисто символически. Можно сказать, что, скорее всего, имел место крик души загнанного зверя (сочетаемый со свободным полётом и размахами крыльев) или, другими словами, выплеск наружу накопившегося отвращения конкретно к тому месту, на котором стоял штаб.
Может быть, если бы штаб стоял в другом месте, то и отвращение у дядя Славы тоже было бы к другому месту. Хотя, не исключён вариант, что отвращения не проявилось бы и вовсе, если бы вышеупомянутый штаб стоял в Питере. Тем не менее, штаб находился в самом что ни на есть Мухосраньске, и крик души моего товарища действительно имел место.
Итак, дядя Слава, хорошо размахнувшись в коленном и тазобедренном суставах, смачно зарядил в дверь ногой и переступил порог штаба. Стоящий на входе дневальный матрос, моргнув бровями, задал один-единственный, возможный в подобной ситуации, вопрос:
— Вы кто?
— Я — уволенный старший лейтенант медицинской службы, — членораздельно произнёс дядя Слава. Произнёс он это так, что слово «уволенный» было сказано громче, нежели остальные слова, с ударением на каждую гласную букву. В подтверждение своих слов мой коллега весело помахал обходным листом, на котором уже виднелись печати с телефонного узла и библиотеки.
— А-а-а, — протянул матрос и тут же полностью потерял всякий интерес к вошедшему медику.
Не успел мой юный друг ступить и двух шагов от потерявшего интерес, как упёрся в командира дивизии — свежевыбритого адмирала. От командира пахло дешёвым одеколоном и кубинскими сигарами, по той же цене. Массивный подбородок выдавал в нём важную личность. Самооценка хозяина подбородка была непоправимо завышена.
Адмирал вытащил из кармана правую руку, поднял её на уровень плечевого сустава, сообразил указательный палец и со всего маху ткнул им в сторону «обидчика входной двери». После такой хитрой процедуры с пальцем Свежевыбритый спросил как бы ни у кого:
— Это кто?!
Слово «кто» адмирал произнёс необычно, выговорив первую букву звуком, находящимся на промежуточном положении между «к» и «х».
— Я — уволенный старший лейтенант медицинской службы, — вновь повторил дядя Слава, аналогично раннему расставляя ударения в слове «уволенный».
— Вон отсюда! — завопил адмирал, пуская на кожу своего лица красные пятна самых различных оттенков. Других слов для молодого доктора у него не нашлось.
Друг мой, не имевший привычки подолгу выяснять отношения там, где это бессмысленно, развернулся на 180 градусов и, аккуратно прикрыв многострадальную дверь, вышел…
.. в прокуратуру.
«Мешают таинству процесса увольнения» сообщил он приватно прокурору в письменном виде.
Спустя буквально тридцать минут и пятьдесят две секунды проявился эффект от написанного — дяде Славе позвонил флагманский:
— Приходи скорее в штаб, будем увольняться, — кратко заключил он.
— А если… — открыл, было, рот мой товарищ.
— Быстро! — сходу захлопнул ему калитку флагман.
Второй раз прискакав в базу в прежнем неуставном обличии и с неостывшим настроем, обидчик входной двери вновь захотел повторить свой трюк. Набрав обороты в четырёхглавой мышце бедра, он уже было начал замах, как вдруг дверь сама распахнулась, и за ней обнаружился хмурый первый заместитель командира дивизии. «Вот уж действительно не думай о секундах свысока» подумал дядя Слава: «Чуть-чуть раньше и получился бы смачный удар». Первый зам стоял молча, как глиста, совершенно не подозревая, насколько крупно ему повезло.
Взяв уволенного старшего лейтенанта медицинской службы за ручку, будто это был его младший сын, главный офицер проводил столь милое создание по всем востребуемым кабинетам, регулярно нервно приговаривая:
— Ставьте быстрее свои печати.
Заполнив обходной лист в рекордные сроки, дядя Слава поднялся в кассу, получил расчётную капустку и исчез из базы раз и навсегда…
В ЗАТО опять начались хорошие и спокойные деньки.
