– Прораб. На машине.
– Так, может, его лучше?
– Не выйдет. У него пушка, – соврал я потому, что мне не хотелось подставлять Диму. Все же он спас меня. Должно же и у меня быть что-то святое. Те для меня просто работяги и уркаганы, их мне никогда не было жаль.
Хохлы стали советоваться, зашептались, видно было, что они ухватились за мое предложение, как за соломинку, и уже не хотят ее выпускать.
– Ладно. Тогда мы ночью завтра аккуратно вломимся. Ты только дверь открой, – услышал я, наконец.
– Открою, мужики, открою, – пообещал я, – только вы постарайтесь без мокрухи.
– Как выйдет, – ответил тот, что был за старшего, – в таком деле наперед никогда не знаешь.
На следующий день Дима приехал поздним вечером. Быстро отсчитал деньги, сказал, что завтра заберет половину из нас на новый объект, и уехал. У него свои дела, прорабьи. Я не без зависти проводил его взглядом, подумав, что сейчас все отдал бы за свою «девятку» и ту маленькую должность в кооперативе. Как давно это было, черт бы все побрал! Мужики тем временем стали делить деньги «по справедливости». Мне досталось чуть больше двух штук, как я и предполагал. Я заныкал их в ботинки, прямо под стельки.
– Ты чего так ныкаешь? – спросил кто-то из вчерашних урок.
– А чтоб, если отбирать станут, так пусть сперва ботинки снимают, – отшутился я. Все засмеялись.
…Ночью, когда все разбойники легли спать и захрапели так, что затряслись стены, мальчик-с-пальчик прокрался к воротам и открыл дверь другим разбойникам. Те прокрались в дом, но один из разбойников задел ногой пустое ведро, оно загремело, и спящие разбойники разом проснулись, увидели, что их пришли грабить другие разбойники, и стали с ними биться не на жизнь, а на смерть. И так они бились, что поубивали друг друга совсем. А потом мальчик-с-пальчик вернулся в дом, обобрал всех мертвых разбойников и был таков…
Я не хочу описывать то, как это было на самом деле. Вот примерно так, как в сказке братьев Гримм, которую они хотели написать, да не стали. Сиквелы тогда были не в чести. Я двинул по направлению к шоссе, дошел до него и зашагал по обочине к Москве. И я, конечно, не знал, что вчера мой бывший шофер Вадик наконец-то нашел время, чтобы поменять на своей машине зимнюю резину на летнюю.
Он давно уже не работал шофером. Собственно, я был его последним пассажиром, шефом, которого он возил. После моего ареста этот парень решил круто изменить свою профессию и стал работать на себя, занялся ландшафтным дизайном и притом весьма успешно. Сейчас он возвращался в Москву и, конечно, не знал, что халтурщики из шиномонтажа в третьем таксопарке на улице Маломосковской не притянули как следует гайки на левом переднем колесе. Ездил Вадик очень быстро, так, словно он везде опаздывал, дома ждала его молодая супруга, он задержался у клиента и теперь летел на всех парах.
Идя вдоль шоссе, я включил диктофон. Меня всегда успокаивало это действо, было в нем что-то невероятно интимное, доверительное, беседа с самим собой завораживала. Я услышал за спиной нарастающий звук мотора и прервал свой монолог. А потом что-то с невероятной силой обрушилось на меня, сбило, потащило, подмяло под себя, и перед моими глазами стало темно-темно, а вокруг тихо-тихо. Я уснул и сквозь сон слышал, будто кто-то называл меня по имени, и я увидел маму. Она шла мне навстречу и улыбалась.
«Химия» – наказание в виде принудительных работ с проживанием в колонии-поселении.
Здесь авторская игра с переводом имени Скарлет О’Хара, где scarlet, в переводе с английского означает «алый», а фамилия героини романа «Унесенные ветром» созвучна с русской фамилией «Харина».
Тапсы – искаженное tapas (исп.) – закуски.
Сербские непристойные обозначения соотв. женского и мужского детородных органов.
«Айриш-Хаус» – в 90-е годы валютный магазин на Новом Арбате.
«Кентавр» – высокой выдержки коньяк Remy Martin в фигуре золотого кентавра.
Даги – здесь дагестанцы.
Пьеса, написанная в 1966 году и принесшая известность ее автору, Тому Стоппарду. На русский язык пьеса была переведена в 1990 году И. Бродским.
Императрица Екатерина II прежде звалась принцессою Фике.