Тем временем Клеммер смеется над скорчившимся перед ним телом: «Если созрела, так падай!» Эрика оплакивает то, что они вместе пережили и выстрадали на уроках музыки. Она заклинает его: «Вспомни, как сонаты отличаются друг от друга!» Он смеется над мужчинами, которые терпят все женские капризы. Уж он-то не из таких, а вот она явно перегнула палку. Она — неврастеничка. И куда подевались теперь ее жгуты и хлысты? Клеммер ставит ее перед выбором: либо она, либо он. Его ответ звучит: он. «Ты возрождаешься в моей ненависти», — утешает ее мужчина, громко выражая свое мнение. Нанося легкие удары по голове, прикрываемой слабыми руками, он бросает ей жесткую кость: «Если бы ты не была жертвой изначально, ты никогда бы жертвой и не стала!» Осыпая ее пинками, он спрашивает, что теперь будет с ее великолепным письмом. Ответа не следует.
Мать в своей комнате опасается самого худшего исхода для маленькой обитательницы своего частного зоопарка. Эрика, рыдая, напоминает ученику о благодеяниях, которые она ему оказывала, о своем неустанном усердии в формировании его музыкального вкуса и музыкального совершенства. Громко ревя, Эрика напоминает о тех благих деяниях своей любви, которые она прилежно совершала ради него как мужчины и ученика. Она вновь пытается повелевать, но ее останавливает голое насилие. Мужчина явно сильнее. Эрика яростно кричит, что он может взять верх только с помощью грубой физической силы, и за это получает удвоенную и утроенную порцию побоев.
Ненависть Клеммера неожиданно превращает женщину в дерево. Это дерево нужно подрезать, и оно должно привыкнуть к побоям. Ладонь ударяет по лицу с глухим звуком. Мать за дверью не знает, что происходит, но плачет вместе с Эрикой от возбуждения и совершает еще один поход к уже наполовину опустошенному шкафчику с ликерами, к маленькому домашнему бару. На помощь звать бесполезно. До телефона не добраться, он в передней.
Клеммер обрушивается на Эрику с оскорблениями по поводу ее возраста. Женщина в таком физическом состоянии не может рассчитывать на любовь. Он лишь играл с ней, это был научный эксперимент, — лжет Клеммер, отрицая свои достойные уважения потребности. «А где же твои знаменитые веревки?» — разрезает он криками воздух, словно бритвой. Ей следует держаться людей своего возраста, а то и постарше, — дает он совет и вновь задает ей жару. В отношениях между мужчиной и женщиной мужчина чаще всего — старше женщины. Удары сыплются на нее куда попало. Его злоба не нуждается в поводе, связанном с причиненной обидой или несправедливостью, вовсе наоборот, злоба выросла из влюбленности, неспешно, но неотвратимо. Подвергнув мужчину основательному испытанию, Эрика обнаружила перед ним свою любовь, и — трах-бабах! — что же теперь происходит?
Он должен жить и чувствовать, и для этого ему необходимо уничтожить женщину, которая посмела даже смеяться над ним, смеяться в те времена, когда она легко одерживала победы! Она считала, что он способен связать ее, вставить в рот кляп, изнасиловать, и вот теперь она получает то, что заслуживает. «Кричи же, кричи!» — требует Клеммер. Женщина громко рыдает. Мать женщины тоже плачет за дверью. Плачет, толком не зная, почему.
Эрика сжимается в калачик, кровь течет по ее лицу, и разрушительная работа продолжается. Мужчина видит в Эрике многих других людей, которых он всегда хотел стереть с лица земли. Он выпаливает ей в лицо, что он еще молод. «Передо мной простирается вся жизнь, да, теперь все только начинается! После окончания учебы я проведу длительный отпуск за границей, — забрасывает он наживку, которую сразу же отдергивает: — Проведу один! Ведь вряд ли о тебе, Эрика, скажешь, что ты молодая». Если он молодой, то она старая. Если он мужчина, то она женщина. Для разнообразия Вальтер Клеммер пинает Эрику, лежащую на полу, ногой под ребро. Он дозирует силу ударов, чтобы не переломать ей кости. По меньшей мере, он всегда контролировал свое тело. Вальтер Клеммер перешагивает через Эрику, как через порог, за которым лежит свобода. Она сама все это спровоцировала, попытавшись верховодить им и его вожделением. Вот теперь она и расплачивается. По отношению к этой женщине у него возникают мрачные чувства и подозрения. Эта женщина громко жалуется на его злобу, но только потому, что телесно страдает от последствий. Она громко вскрикивает и бессвязными словами просит его остановиться. Мать слышит этот крик и присоединяется к нему, кипя от глухой ярости. Может так случиться, что этот человек не оставит от ее дочери ничего, чем она, мать, смогла бы распоряжаться. Кроме того, матерью овладевает животный страх, что с ее ребенком что-то случилось. Она рвется наружу, разражаясь угрозами, но дверь не поддается так, как во время оно поддавалась матери воля ребенка. Мать выражает опасения, которые из-за закрытой двери неразличимы. Мать выкрикивает угрозы в адрес вторгшегося в квартиру насильника. Она указывает дочери на последствия мужской любви, о которых она предупреждала, но дочь ее не слышит. Дочь плачет навзрыд, и ее снова пинают ногой в живот. Клеммер наслаждается своими действиями, зная, что они вызывают единодушное осуждение со стороны женщин. Клеммер радуется тому, что может не обращать внимания на это осуждение. Мужчине хочется стереть с земли то, чем Эрика когда-то была, но это ему не удается. Эрика непрерывно напоминает ему, чем она была для него раньше. «Умоляю тебя», — обращается она к нему с мольбами. Мать за дверью высказывает опасение, что ее дитя унижается перед мужчиной из страха. К тому же он наносит ей телесные повреждения. Мать беспокоится за свой далеко уже не молодой плод. Она обращается с молитвами к Богу и к Его Сыну. Ей грозит невосполнимая утрата, и матери страшно, что дочери будет ее не хватать. Долгие годы напряженной дрессировки унесет, словно порывом ветра, их место займут новые фокусы, связанные с мужчиной. Мать приготовит чай, если только ее выпустят из комнаты и если кто-то захочет чая. Она тонким голоском кричит что-то о мести и о заявлении в полицию! Эрика горько плачет над бездной, куда провалилась ее любовь. Ее письменные просьбы, обращенные к мужчине, были слишком фривольны, — признает она. Его неудача была слишком унизительной, — признает он. До сих пор она никогда не представала на суд публики на столь долгое время и считала, что она самая лучшая. Оказавшись на арене публичной жизни, она увидела, как ничтожна ее доля. И скоро будет слишком поздно.
Эрика лежит на полу на сбившихся дорожках. Она говорит: «Пощади меня». Она не заслужила такого наказания только за одно письмо. У Клеммера развязаны руки. Эрика не связана. Мужчина бьет ее не задумываясь и едко спрашивает: «Ну, где теперь оно, это твое письмо? Получи и распишись». Он хвастается, что никаких веревок не потребовалось, как она может теперь убедиться. Он спрашивает ее, может ли теперь пригодиться ее письмо? Вот все, на что оно сгодилось! Клеммер наносит женщине легкие удары, объясняя ей, что она хотела именно так, и никак иначе. Эрика, плача, говорит ему, что она хотела не так, а совсем иначе. «В следующий раз тебе придется точнее выражаться», — дает ей совет мужчина, вновь давая хорошего тумака. Пиная ногами женщину, он доказывает простое уравнение: я — это я. И я этого не стыжусь. И на том стою. Он угрожает женщине, требуя, чтобы она принимала его таким, какой он есть. «Я такой, какой я есть». У Эрики разбита переносица и сломано ребро. Она укрывает лицо руками, и Клеммер говорит, что она правильно поступает. «У тебя ведь лицо не очень, правда? Ведь есть лица посимпатичнее», — говорит специалист и ждет, чтобы она сказала, что есть и поуродливее. Ночная рубашка на ней задралась, и Клеммер размышляет, не изнасиловать ли ее. Желая унизить ее женскую сексуальность, он говорит: «Сначала я выпью стакан воды». Он демонстрирует Эрике, что она его теперь меньше привлекает, чем медведя дупло дерева, в котором обитает пчелиный рой. Эрика бросилась ему в глаза не своей красотой, а своими музыкальными способностями. И теперь она вполне может пару минут подождать. «Я решил проблему собственным способом», — говорит студент технического вуза, очень довольный собой. Мать разражается проклятиями, Эрика думает о бегстве. Она привыкла думать, но не делать. Герметичная замкнутость не принесла ей наград.
В кухне Вальтер долго спускает воду из крана, он любит похолоднее. Он отдает себе отчет в том, что его поступок может иметь последствия. Он готов взять их на себя как мужчина. У воды неприятный привкус. «И ей тоже придется терпеть последствия», — думает он об Эрике уже с большей радостью. С музыкальными занятиями для него теперь покончено. Зато он серьезно займется спортом. Никому из присутствующих все это не доставляет особенного удовольствия. Однако это нужно сделать. Никто не пытается сделать шаг к примирению. Клеммер пытается услышать, не берет ли женщина часть вины на себя. «Ты до некоторой степени сама виновата, признайся в этом, — признает Клеммер. — Нельзя распалять мужчину до крайних пределов, а потом трубить отбой. Если кому-то становится слишком хорошо, нельзя ведь, в конце концов, открывать заслонку».
