На балконе Чупров оттолкнул Микаэла.
– Не место вам тут!
И вбежал в комнаты, сообразив, что там должны находиться люди. Кто они – безразлично, надо спасать. Спасать их, презирая всякую опасность, – так всегда поступал этот простой труженик, попавший сюда с далекого севера.
От искр, сыпавшихся с вышки, вспыхнуло нефтяное озеро. Огонь мгновенно охватил его, вздымая черные густые клубы дыма.
Чупров услышал крики толпы и сообразил, что опасность подступает. Не найдя никого в первой комнате, он перекрестился и бросился дальше…
Антонина Ивановна впервые видела нефтяной пожар. Проснувшись среди ночи от гудков, она не сразу поняла их значение. Ведь каждую ночь в двенадцать часов, при смене рабочих, раздавались гудки. Опомнилась она, лишь увидя в окнах багряные отблески пожара. Быстро одевшись, она бросилась будить слугу, горничную и, возвратившись, увидела опасность во всем ее грозном величии. Она не рискнула вынести детей раздетыми, не понимая, что при нефтяном пожаре малейшее промедление грозит гибелью, и принялась их одевать, вопреки мольбам слуги и горничной. Слуга не выдержал и выскочил, спасая свою жизнь…
В дверях между первой и второй комнатами Чупров наткнулся на Давида Заргаряна, одной рукой державшего Васю, другой – Алешу. Дым выедал Давиду глаза. Он ничего не видел и шагал наугад. Еще секунда – и он потерял бы дорогу. Чупров одной рукой выхватил у Заргаряна Алешу, другой, как перышко, поднял Васю. Дети не понимали, что творится кругом, они даже не плакали, охваченные ужасом. – Мама! – крикнул Вася, крепко обняв шею Чупрова.
Давид, передохнув, повернул обратно. Кто-то ухватил его за локоть и толкнул назад, кто именно – не разобрать. Еще несколько мгновений – в дыму показался Карапет, тащивший на плечах Антонину Ивановну. За ним – Расул с горничной на спине. Убедившись, что в комнатах не осталось никого, Микаэл сбежал с балкона. Во дворе царила невероятная суматоха. Рабочие больше шумели и галдели, чем помогали. Понукая друг друга, бегали, падали, подымались, мокрые и перепачканные. Их черные от нефти лица в зареве отсвечивали, как полированная бронза.
Радостные крики встретили Чупрова, прижимавшего к груди обоих детей, Расула с горничной и Карапета, державшего Антонину Ивановну, – трех богатырей, самоотверженных героев дня, спасших семью «старшего хозяина».
Никто не подозревал, что другая семья в несравненно худшем положении.
Деревянная вышка, пропитанная горючей жидкостью, пылала сверху донизу, как гигантский факел, олицетворяющий мощь слепой стихии. Огонь жадно пожирал доски, с треском взметавшие к небу мириады искр. Взлетая пулями, искры яростно кружились и сыпались в облаках дыма огненным ливнем. Ветер разносил искры и, сметая в кучи, собирал под стенами домов, в уголках и щелях, как метель – сугробы снега.
Простаки силились погасить огонь на вышке насосами, что было бессмысленно. Пламя словно издевалось над немощными струйками, журча вылетавшими из резиновых кишок. Чудовищные языки пламени, сталкиваясь с враждебной стихией, казалось, разражались дьявольским хохотом. Мгновенно превращаясь в пар, вода скорее усиливала огонь, чем боролась с ним.
Искушенные в борьбе с пожарами, рабочие пытались спасти от огненного ливня нефтехранилища, в особенности резервуар, врытый в землю неподалеку от пылавшей вышки. Пренебрегая опасностью, они теснились на глиняной крыше Резервуара и затыкали мокрым войлоком щели, пропускавшие нефтяной газ. Малейшее прикосновение пламени – и Рабочие взлетели бы на воздух. Вторая группа возилась у Резервуаров, пугавших больного отца Шушаник.
Видя, что семья Смбата спасена, Давид бросился на другую половину дома, находившуюся несколько дальше от места бедствия. Ее отдаленность позволила Давиду прежде всего прийти на помощь чужим, а уж потом близким.
На балконе он столкнулся с сестрой. Она вывела сюда детей и спасала домашний скарб. Давид прикрикнул на оторопевшую вдову, схватил за руку и столкнул на лестницу. Потом, обняв одного малыша, а другого схватив за руку, поспешил во двор. Снова взбежав на балкон, он наткнулся на старушку-служанку, пытавшуюся вытащить из кухни свой сундук.
– Брось, дура, спасайся сама! – крикнул Давид. – Есть там еще кто-нибудь?
– Есть, есть! – отвечала запыхавшаяся старуха, еще крепче цепляясь за сундук, набитый ее добром.
Когда начался пожар, семья Заргаряна спала. От тревожных гудков первая проснулась Шушаник и разбудила мать и тетку. Она могла бы тотчас же вывести детей, но мать воспротивилась, не надеясь на нее. Анне стоило больших трудов разбудить паралитика-мужа и с помощью Шушаник кое-как одеть его. Пока они возились с больным Саркисом, огонь быстро приближался.
Давид бросился в комнату брата, надеясь застать там Шушаник и сестру. Дым тут стоял не такой густой, как в квартире Антонины Ивановны. При слабом свете лампы ему предстала неожиданная картина: Анна, схватив Шушаник, силилась оторвать ее от отца, а тот, уцепившись здоровой рукой за ножки тахты, вопил:
– Оставь меня, оставь!..
С четверть часа они выбивались из сил, но тщетно. Больной был убежден, что настала роковая минута и его хотят бросить в огонь.
Давид отстранил Анну, схватил за локоть Шушаник и с силой оторвал ее от отца. Сначала надо спасти здоровых, потом больного, жизнь которого уже не имела ценности. Не обращая внимания на отчаянные крики Шушаник, он вытащил ее за дверь, но тут девушка вырвалась, побежала назад и снова обняла отца. Теперь Саркис распластался на полу. Лицо его утратило все признаки разума. Он казался воплощением ужаса, обреченным на заклание животным, чьи тупые глаза, устремленные на палача, ждут рокового удара.
– Бегите, я вынесу его! – крикнул Давид и с новой силой вытолкнул Анну и Шушаник.
В эту минуту стекла окон, обращенных на улицу, с треском лопнули от сильного огня, и дым густыми клубами повалил внутрь. Анна в ужасе выбежала. Шушаник не двинулась.
Началась дикая борьба между Давидом, Саркисом и Шушаник: девушка силилась поднять отца, тот цепко держался за ножку тахты, а Давид старался их разнять. Подступавшие волны пламени уже лизали своды окон, дым сгущался и становился все удушливей. Силы покидали Давида. Теперь Саркис здоровой рукой сам обнял дочь, и так крепко, словно железным обручем. В этой единственной руке сосредоточилась вся его сила, могучая и страшная сила угасающей жизни. Ничего другого не оставалось, как тащить обоих вместе. Паралитик в исступлении кусал руки Давида, бился головой об пол и вопил:
– Безбожник, разбойник, убийца, палач!
Давиду удалось вытащить обоих в соседнюю комнату, когда уже загорелся потолок в спальне больного. Первая опасность миновала. Дым выедал им глаза. Вырвавшись из цепких объятий отца, Шушаник крикнула:
– Держи его за голову, я – за ноги! Так… скорее-скорее!.. Ничего не вижу!..
Не сделали они и двух шагов, как Саркис из последних сил вырвался и распростерся на полу. Воспользовавшись этим, Давид обнял Шушаник и поднял ее, но охваченный густым дымом, не знал, как выбраться из комнаты.
В это самое мгновение чужие руки вырвали у него племянницу. Микаэл не выдержал отчаянных воплей Анны, плача детей и бросился на место бедствия, опередив Чупрова и его товарищей. Этот эгоист, пользовавшийся репутацией испорченного до мозга костей человека, ринулся навстречу смерти, чтобы вырвать из ее когтей бедную беззащитную девушку…
Толпа, увидев на лестнице хозяина, загудела от радости. Десятки рук потянулись к нему принять живую ношу. Шушаник была в беспамятстве – она не сознавала, в чьих руках ее жизнь. Густые волосы девушки рассыпались по плечам Микаэла, легкое белое платье изорвалось и почернело от копоти, голые руки бессильно свесились с его плеч.
Не выпуская из рук безжизненную девушку, Микаэл приблизился к Анне и положил перед нею дочь.
Вышка уже совсем обгорела. Железное колесо упало с ее верхушки, посыпались истлевшие боковые доски, и в воздухе продолжали торчать только четыре гигантских столба, охваченных пламенем. Толпа, затаив дыхание, следила, куда они свалятся.
Один из столбов накренился в сторону подземного нефтехранилища. В таких случаях горящие столбы подпиливают, чтобы дать безопасное направление их падению. Группа рабочих с пилами пыталась подойти к охваченной пламенем вышке, но отскочила от нестерпимого жара.
Микаэл не обращал внимания на огонь, разраставшийся все яростней. Пусть сгорит все, все, что только может гореть, – лишь бы спасти человеческие жизни!
В потоке багряного света он узнал Антонину Ивановну и бросился к ней:
– Где дети?
– В безопасности.
– Но вы стоите в опасном месте, бегите!
– Все ли спасены?
– Давид остался с паралитиком.
Микаэл обливался потом. Одежда промокла, с ног до головы он был выпачкан нефтью и грязью и ничем не отличался от любого рабочего. Усталости он не чувствовал. Беспокойно бегая повсюду, Микаэл ждал, откуда появится Давид с больным братом. Спасши Шушаник, он ощущал новый, еще более сильный прилив самоотверженной отваги.
