Проходит вдоль трамвайных путей мимо улицы Уральской, настолько заставленной заводами, что дышать тут невозможно даже сейчас, когда большая часть этих заводов остановилась и ждет инвестора.
Светит солнце, на крышах — евтушенковские белые снеги, центр города напоминает подарочную «снежную деревню». Кажется, встряхни его, и белые хлопья укутают величественные сталинки вокруг Военного кладбища, задрапируют здание магазина «Океан», укутают стелу монумента Победы на круглой площади. Яся с некоторым сожалением садится в маршрутку и успевает замерзнуть в ней настолько, что симметричная прогулка по заснеженному Тарасову, также богатому архитектурными изысками, уже не доставляет ей острого наслаждения.
На осененной «кирпичом» аллее, в пятистах метрах от родного флигеля, она обнаруживает спрятанный на обочине китайский джип Костика. И это странно, потому что вчера по телефону он сказал, что отъедет по делам в Могилев и вернется лишь завтра. И тем более странно, что машина оставлена не на гостевой парковке, а тут, за стволами, маскирующими ее от обращенных к аллее верхних этажей дома. Яся достает телефон и набирает номер остриженного тюленка, но тот не отвечает.
Ускоряясь, она подходит к проходной, и садовник Валентин Григорьевич подтверждает ее смутные опасения, произнося после сухого кивка: «Вас уже ждут». Она сворачивает на ведущую к флигелю тропинку и ступает аккуратно, как на охоте, с пятки на носок, но снег, веселый снег резвится на двадцатиградусном морозе, он рычит и взвизгивает. Она подходит к крыльцу и поднимается по ступенькам.
Зная, что на флигель не обращены камеры охранного периметра, а Валентин Григорьевич не имеет привычки обходить эту часть территории, они не потрудились задернуть занавески. Может быть, дело еще в патологической склонности влюбленных в себя людей к эксгибиоционизму — в этом кругу существуют целые семьи, постоянно расхаживающие по дому голышом, любуясь собственными обнаженными телами, в молодость которых вложено столько денег, что эти скопления мышц и костей стоят дороже автомобилей, на которых передвигаются. Тетя Таня размещена на Костике спиной к нему — так, что он может оценить аппетитное ожерелье позвонков, золотистый бархат кожи. Она оплела его точеными икрами. Ноготки с нейтральным, по моде, розовым лаком, впились в кабачкового цвета ноги. Нижние конечности свиненка скрыты под ржаной кабаньей щетиной, и тетя Таня сейчас, кажется, вырвет целый ее клок. Ее бедра стараются, стараются, стараются, и видно, что уже совсем близко. Мушкетер сладострастно выгнут, как свод неба во вступлении к «Сорочинской ярмарке» Гоголя. Его губы сморщены, брови сдвинуты. Он зажмурен, так что тети-Танина красота расточается совершенно впустую. Буст ап она делала не зря. Прикорневой объем ее волос, подбрасываемых резкими движениями в ней Костика, выглядит просто потрясающе.
Яся делает три шага вниз по ступенькам (Танюша и Котя заняты бегом и тень в окне заметить не способны). Она обходит дом, тянет на себя тяжелую створку парадного портала и идет к массивной дубовой лестнице с гранеными балясинами. Девочка взбегает по ней и подходит к белой двери, в которую лестница упирается. Не успев задуматься, она распахивает ее и заходит внутрь. Сергей Юрьевич разговаривает по телефону. С кем-то важным, судя по насупленному виду и тому, что прикрыл динамик громкой связи, едва завидев гостью.
— Что такое? Я не понял! — рычит он на Ясю.
Дочка вместо ответа делает шаг назад и закрывает дверь. Она проводит внутри кабинета всего каких-нибудь десять секунд. После чего помещение за белой дверью пружинистой походкой человека, отдающего много времени тренажерам, покидает его владелец.
Выходит оттуда и Яся. Дочь делает четыре шага по лестнице — таких же быстрых, как те шаги, которыми она забегала наверх. Но потом энергия из ее тела уходит, как воздух из воздушного шарика, и она обваливается. Девочка садится на ступени и обхватывает голову руками. Сцена с рапирой и сыром происходила вот на этих креслах внизу. Тут сидела мама, там, за квадратной аркой, на высоком барном стуле, — Дюймовочка.
— Алло! Куда ты делся, Юрьич? — разговаривает коммутатор за Ясиной спиной. — Алло! Сережа, что случилось? Ты тут еще? Сееергееей? Юуурьиич!
Ему отвечает пустота.
Мужчина тем временем следует прихотливым изгибам коридора, ведущего к флигелю. Его шаги легки, но тем не менее могут быть услышаны теми, кто способен сейчас хоть что-нибудь слышать. Он достает ключ от старой двери, ведущей во флигель, но, перед тем как вставить его в скважину, решает проверить — может, не заперто? Действительно. Не заперто.
Из Костика только что брызнуло счастье. Танюшу корчит судорогами. На ее лице — искренность пионерки, спешащей во что бы то ни стало дойти до финиша стометровки. Ее глаза закрыты. Сергей Юрьевич много лет говорил себе, что является единственным мужчиной, наблюдающим это трогательное зрелище. Он в три шага достигает кровати, берет тетю Таню за раскаленное плечо и тянет вверх и в сторону. Она слетает с Костика, и в комнате резко начинает пахнуть ужасом.
Кабанчик вскакивает с кровати и мечется по комнате в поисках выхода. Он обнажен. На его икрах — бороздки, оставленные розовыми ноготками. Наконец он вспоминает, где дверь, и выбегает на снег босиком. Ему хватает ума захватить с собой штаны, но не для того, чтобы надеть их, а для того, чтобы прикрыть стыд, который кажется сейчас особенно уязвимым. Он мчится по снегу вдоль забора, совершенно уверенный в том, что по нему сейчас выстрелят. Залпа в спину так и не последовало. Ворота на территорию оказываются приоткрытыми — садовник не спешил замыкать периметр после того, как Яся вошла. Костик припускает по аллее, под его ступнями хрустит и веселится наст. Когда до машины остается двести метров, он понимает, что погиб, так как для того, чтобы открыть джип, даже китайский, требуются ключи.
Царица Небесная и Земная милостива в этот день к нежвачным парнокопытным: связка оказывается в правом кармане. Костик запрыгивает в машину, постелив на лед сиденья смятые брюки. Он закладывает лихой разворот в твердой уверенности, что покинет город и страну первым же самолетом, но без твердой уверенности в том, что этот шаг спасет ему жизнь и здоровье.
Тем временем у выхода из флигеля появляется ансамбль из фигур: Сергей Юрьевич с видом иудейского прокуратора тянет по снегу за собой обнаженную, на голову и торс которой наброшен белый банный халат — единственный элемент одежды, найденный в комнате. Впоследствии, собирая вещи, Яся найдет за кроватью еще несколько ватных тампонов, используемых при педикюре. Но возможно, они появились в комнате раньше, до этого эпизода.
Ноги обнаженной помещены в домашние тапки. Возможно, ходьба по снегу не нанесет вреда ее здоровью, так как это тапки на высоком каблуке с подкладкой из лисьего меха — даже в мелочах тетя Таня любит изящество. Любила изящество. Выталкивая обнаженную за пределы периметра, Сергей Юрьевич отпускает ей вдогонку увесистый пинок, который производит по разогретым ягодицам правой ногой. Это единственный удар, нанесенный им женщине. Со стороны пинок выглядит скорей направленным на унижение побиваемой, а не на то, чтобы причинить ей боль.
После этого Сергей Юрьевич все той же пружинящей походкой возвращается внутрь дома. Он проходит коридором мимо дубовой лестницы (телефон в пустой комнате уже замолчал), бросает равнодушный взгляд на воплощающую античное изображение горя девочку и идет дальше по построенному им дворцу. В процессе ходьбы его движения утрачивают резкость; тут бы ему схватиться за сердце и упасть, с учетом ряда обстоятельств, имеющих прямое и косвенное отношение к только что увиденному нами эпизоду. Но его здоровье защищено регулярными физическими нагрузками, и то же самое хотелось бы сказать про его волю, ведь он считал, что воля закаляется вместе с телом.
Свернув несколько раз и заблудившись в собственном доме, Сергей Юрьевич оказывается в темном зале, включает рампу. Он подходит к ди-джейскому пульту и нажимает несколько кнопок. Темнота взрывается грохотом, усиленным концертными сабвуферами. Звукоизолированную клубную тишину протыкает трек «Bucci Bag» Andrea Doria ft Fatboy Slim. Великан стучит костью динозавра о фундамент дома. Сопровождаемый паровозными пшиками минорный саунд берет каждую клеточку тела Сергея Юрьевича и сжимает ее бархатными пальцами в пульсирующей имплозии. Женский вокал произносит свой речитатив, и в зале случается ядерный взрыв — загорается рампа и одновременно включается экран ви-джеинга, на котором невнятная фигурка девочки летит по кругу в карусели.
Сергей Юрьевич поднимает руки над головой с невидящими глазами и начинает танцевать. Он похож на полусдувшийся баскетбольный мячик, который подбрасывает на носке чья-то невидимая нога. Синхронизация стробоскопа работает как надо.
