Вдруг ей показалось, что она еще чего-то не сделала. Чего именно, она не знала, но, словно повинуясь чьему-то строгому приказу, встала, подошла к книжному шкафу, вынула оттуда фотографии и стала их разглядывать. Зачем – она и сама не знала.
Спустя какое-то время Йоко поймала себя на том, что пристально всматривается в фотографию женщины. Она долго ее рассматривала… Временами к Йоко возвращалась способность чувствовать и размышлять – так у умалишенного появляются проблески сознания. Какой смысл рассматривать эту фотографию? Надо поскорее умереть! А кто, собственно, эта женщина?.. А-а, это его жена. Да, это она в молодости. Красивая. Курати, кажется, до сих пор не забыл ее? У нее три хорошенькие дочери. «Я и сейчас их вспоминаю», – сказал однажды Курати. Этой фотографии здесь не место. Да, конечно, не место. А Курати бережно хранит ее. Эта женщина надеется вернуть его в семью. Она жива. Она – не призрак! Она жива, жива… Может ли Йоко умереть? Умереть, когда эта женщина жива? Вы же видите, она жива, не так ли?.. Еще немного… еще немного, и Йоко облегчила бы Курати жизнь. Еще немного, и она принесла бы счастье этой, живой. На лице у Йоко появилось выражение безумной радости, как у человека, неожиданно спасшегося от гибели. Широко раскрыв глаза, Йоко чуть не запрыгала с фотографией в руке. Но тут непреодолимая ревность и злоба исказили ее лицо. «Ну, хорошо же, хорошо!» – бормотала она, скрежеща зубами. Она вцепилась зубами в фотографию, в ярости разорвала ее пополам и вдруг с дикими воплями бросилась на постель…
Когда в комнату вбежал испуганный служащий, Йоко, спрятав револьвер под одеяло, уже просто плакала. Чтобы скрыть неловкость, портье спросил:
– Вам что-нибудь приснилось? Вы так громко кричали, что я вбежал, даже не постучавшись…
– Да, мне приснилась черная бабочка, – ответила Йоко. – Такая противная! Выгоните ее поскорее.
Сказав это, Йоко вытерла слезы.
С каждым припадком Йоко все больше мрачнела. Временами ей казалось, что, кроме того мира, который она сама себе придумала, есть еще один мир, непостижимый, загадочный, и что она живет то в одном мире, то в другом. Сестры со страхом следили за ее дикими выходками. Курати не раз просил Айко прятать ножи и другие режущие предметы.
Только при Ока Йоко не позволяла себе ничего подобного, и он, видимо, не придавал серьезного значения тому, что говорили о ней младшие сестры.
В один из июньских вечеров Курати после долгого перерыва пришел к Йоко и пил сакэ в комнате, выходившей окнами в сад. Стемнело, в доме зажгли свет, и из криптомериевой рощи слетелось множество мелких мошек, которые, назойливо жужжа, кружились вокруг лампы. Под крышей летали рои москитов. Йоко в простом летнем кимоно, из-под которого отчетливо проступали худые плечи, в строгой позе сидела за обеденным столиком, нервно теребя воротник и отгоняя веером москитов, привлеченных ароматом сакэ. Йоко и Курати уже не беседовали, как прежде, когда они могли говорить до бесконечности, и темам, казалось, не будет конца. Стоило им заговорить, как сами собой вылетали неприятные слова, и они умолкали.
– Саа-тян все капризничает? – отпив глоток сакэ, спросил вдруг Курати, словно это было очень важно, и шумно вздохнул, как бы стремясь выдохнуть вместе с воздухом и плохое настроение.
– Да, она просто невыносима, особенно последние несколько дней.
– Это бывает. Не надо только обходиться с ней так строго.
– Мне иногда в самом деле хочется умереть, – ни с того ни с сего вдруг выпалила Йоко.
– И у меня такое бывает. Человеку, попавшему в беду, довольно трудно выкарабкаться. Он, как судно, давшее течь, обречен на гибель… Но я попробую бороться… Главное, не бояться риска, тогда все преодолеешь.
– Совершенно верно! – подтвердила Йоко, в упор глядя на Курати лихорадочно блестящими глазами.
– Что, этот тип Масаи бывает здесь? – сменил тему разговора Курати. Йоко не боялась признаться, потому что была уверена, что Курати отнесется к этому сравнительно спокойно, в крайнем случае скажет: «Этот дрянной человечишка ищет твоей поддержки, но теперь все равно ничего не исправишь. Помогай ему, чтобы он хотя с голоду не подох». Однако то ли из опасения, что Курати упрекнет ее в скрытности, то ли считая, что и у нее могут быть секреты, раз они есть у Курати, – в общем из ей самой неясных побуждений, она ответила отрицательно:
– Нет.
– Не бывает? Ну, не выдумывай! – укоризненно произнес Курати.
– Нет, – стояла на своем Йоко, глядя в сторону.
– Дай-ка мне веер. Комары покоя не дают… Я знаю, что он приходил.
– Кто это тебе сказал такую чепуху?
– Неважно кто…
Йоко рассердил уклончивый ответ Курати, и она промолчала.
– Йо-тян! Не в моем характере угождать женщинам. Не думай, что ты можешь врать мне, ни в грош меня не ставя.
Йоко не отвечала. Курати раздражала ее манера дуться.
– Послушай, Йоко! Так приходит или не приходит Масаи? – резко спросил Курати. Его, видимо, не столько интересовал сам этот факт, сколько хотелось заставить Йоко признаться во лжи. Йоко обернулась к Курати и с удивлением посмотрела на него.
– Я ведь сказала, что нет, и ничего другого ты от меня не услышишь. Не знаю, может, твое «нет» совсем не такое, как мое?
– Черт, сакэ в горло не идет. Я с трудом выкраиваю время, чтобы прийти к тебе и отдохнуть, а ты придумываешь всякие глупости и упрямишься из-за чепухи. Какая тебе от этого польза?
Печаль переполняла сердце Йоко. Ей хотелось пасть ниц перед Курати и с мольбой сказать ему: «Я тяжело больна и уже не могу быть, как прежде, твоей настоящей любовницей. Очень жаль, что я доставляю тебе огорчения. Но, прощу тебя, не покидай меня, люби. Пусть я не могу принадлежать тебе телом, но сердцем, пока оно бьется, я хочу оставаться твоей возлюбленной. Я не могу иначе. Пожалей меня и позволь хотя бы отдать тебе свое сердце. Если ты мне прямо скажешь о том, что хочешь вызвать сюда жену, я не стану возражать. Только жалей и люби меня!» Может быть, слова мои тронут Курати и он скажет со слезами: «Я люблю тебя, но и жену не в силах забыть. Ты очень хорошо сказала. Я воспользуюсь твоим добрым советом и возьму к себе свою несчастную жену. Она оценит твое золотое сердце. С женой у нас будет семья, а с тобой – любовь». Как счастлива была бы Йоко, если бы такой разговор был возможен. Она бы переродилась, перед ней открылась бы настоящая, чистая жизнь. Сладкие слезы подступили к горлу. Но если Курати скажет: «Не говори глупостей. Я люблю одну тебя, а жену давно забыл. Тебе надо лечь в больницу, все расходы я оплачу», – значит, безжалостно будут втоптаны в грязь искренние слова Йоко, ее светлые мысли, и это будет для нее страшнее мук ада. Даже если есть один шанс против ста получить второй ответ, у Йоко не хватит мужества обратиться к Курати с такой мольбой. Его самого, наверное, мучают подобные мысли. Он стремится найти прежнюю Йоко, не такую безнадежно далекую, стремится хотя бы на короткий миг вернуть прошлое и отодвинуть пустоту и отчаяние, к которым они пришли. Йоко хорошо это знала, глубоко, всей душой сочувствовала Курати и все же при встречах с ним не могла побороть в себе жгучей ненависти, желания убить его.
Слова Курати больно задели Йоко, она совсем поникла и изо всех сил держалась, чтобы не расплакаться, Курати, видимо, понял, какие чувства терзают Йоко.
– Йоко! Почему ты стала такой чужой, а? – Курати хотел взять ее руку, но Йоко со злостью ее отдернула.
– Это ты как чужой, – вырвалось у нее, и по щекам покатились крупные горячие слезы. «А-а, что за адская жизнь», – в отчаянии кричала ее душа.
И вновь воцарилось враждебное молчание. В это время в передней кто-то попросил разрешения войти. Йоко узнала голос Кото и поспешно вытерла слезы. Айко спустилась вниз и через некоторое время вошла в комнату доложить о госте.
– Проводи его наверх и предложи чаю. Нашел когда явиться – в самый обед, – с досадой сказала Йоко. Но Кото пришел весьма кстати. Иначе у Йоко началась бы истерика, а это еще больше оттолкнуло бы Курати.
– Пойду поговорю с ним. – Йоко поднялась. – А ты посиди здесь. Мне хочется расспросить его о Кимура.
Ни слова не ответив, Курати взял чашечку с сакэ. Кото в военной форме с погонами ефрейтора о чем-то беседовал с Садаё. Глядя на Йоко, никто бы не сказал, что она только что плакала. Коротко поздоровавшись, Кото, как всегда, приступил прямо к делу.
– Извините, что побеспокоил вас. Завтра у нас очередная инспекторская поверка, будут обходить казармы. А я забыл отдать в стирку платок, в который увязаны мои вещи. Сейчас потихоньку отпросился у капрала, чтобы купить кусок материи. Но подрубить платок некому, вот я и прибежал к вам. Не могу ли я попросить вас сделать это, и как можно скорее.
– Нет ничего легче! Ай-сан! – громко позвала Йоко. Айко явилась с необычной для нее поспешностью. Йоко вдруг вспомнила Курати, и ей стало не по себе. Но в последнее время она относилась к Айко с такой нежностью, что можно было подумать, будто ее любовь перешла от Садаё к Айко. Йоко продолжала суеверно надеяться, что их отношения с Курати станут прочнее, если она убьет в своей душе любовь ко всем остальным людям. Если она будет обращаться с горячо любимой Садаё сурово, а с Айко, которую недолюбливает, ласково, пусть даже пересиливая себя, Курати, может быть, переменится к ней. И она старалась не укорять Айко, несмотря на все свои подозрения.
