— Как правило, при аневризме смерть наступает внезапно, — сказал он. — Но Элия получил небольшую отсрочку, и это дает нам некоторые возможности.
— Какие возможности? О чем вы?
— О том, что сейчас может разрешиться многое. Эта отсрочка сделала твоего отца реалистом — заставила посмотреть в глаза фактам, о которых он до сих пор имел смутное представление.
— Например, фактам обо мне? Ведь он на самом деле не хотел ничего знать обо мне.
— Да.
— Чего вы добиваетесь?
— Ты обязана кое-что сделать для него. Он в этом нуждается.
— Что же это такое, что я обязана сделать?
— Это тебе решать. Если ты его любишь, ты должна подать ему знак. Он в горе. Он в ярости. Он во всем разочарован. И я не думаю, что дело в твоей постельной жизни. Дело в том, что он нуждается в обыкновенном участии. Разве ты не видишь, Анджела? От тебя не потребуется больших усилий. Но ты должна дать ему последнюю возможность быть самим собой.
— Насколько я понимаю, если в том, что вы говорите, есть хоть какой-то смысл, то вы имеете в виду старомодную сцену у смертного одра.
— Какая разница, как это называть?
— То есть я должна просить его простить меня? Вы это серьезно?
— Крайне серьезно.
— Но как я могу? Я… да нет. Это ни в какие ворота не лезет… Даже для папы это бы выглядело кривляньем. Вы обратились не по адресу. Это не для меня.
— Он был хороший человек. И сейчас пробил его последний час. Неужели ты не можешь придумать для него какие-нибудь слова?
— Какие слова, о чем тут говорить? Вы что, не можете думать ни о чем, кроме смерти?
— Но ведь перед нами именно смерть.
— Я вижу, вас не остановить. Вы ведь собираетесь сказать что-то еще. Что ж, валяйте!
— Так прямо и говорить?
— Так прямо и говорите. И чем короче, тем лучше.
— Я не знаю, что случилось в Мексике. Детали тут несущественны. Мне только кажется странным, что это может быть весело — любовь и интимность со случайным встречным. Развлечения, групповые совокупления, оральный секс с незнакомцами — все это можно, ну, а примириться с собственным отцом в его последний час — нельзя? Он посвятил тебе чувство большой силы, Анджела. Я думаю, главная часть его любви досталась тебе. И ты хоть немного должна понять и вознаградить его.
— Дядя Сэммлер! — Она была в ярости.
— Ага. Ты сердишься. Это естественно.
— Вы оскорбляете меня. Вы все время очень хотели меня оскорбить. Что ж, наконец-то вы добились своего, дорогой дядя!
— Я не ставил себе такой цели. Я только думаю, есть вещи, которые всем известны или должны быть известны.
— Ради Бога, прекратите наконец!
— Хорошо, я больше не буду вмешиваться не в свое дело.
— Вы ведете свою особую жизнь в своей унылой комнате. Может, это и очаровательно, но какое это имеет отношение к чему бы то ни было? Не думаю, что вы способны понять, как живут другие люди. Что вы имели в виду, когда говорили про оральный секс? Что вы знаете об этом?
Что ж, значит, у него не вышло. Она бросала ему в лицо то самое, что кричал тот юнец в Колумбийском университете. Он вне игры. Высокий, высохший, не очень приятный старик, осуждает всех, воображает себя бог весть кем. Черт побери, такой Hors d'usage [13]. На фонарь его! Что ж, это действительно не бог весть что. Пожалуй, ему не следовало раздражать Анджелу до такой степени. Но сейчас он и сам дрожал с головы до ног.
В этот момент появилась серая медсестра и позвала Сэммлера к телефону:
— Ведь вы мистер Сэммлер, не правда ли?
Он вздрогнул. Вскочил на ноги.
— Кто зовет меня? Что там? — Он не знал, чего ожидать.
— Вас зовут к телефону. Ваша дочь. Вы можете говорить в коридоре возле дежурной сестры.
— Да, Шула? — сказал он дочери. — Говори же. В чем дело? Где ты?
— Я в Нью-Рошели, а где Элия?
— Мы ждем его. Что тебе сейчас надо, Шула?
— Ты слышал насчет Уоллеса?
— Да, слышал.
— Он и впрямь молодец, что сумел посадить этот самолет без шасси.
— Да, замечательно. Конечно, он чудо природы! А теперь, Шула, я хотел бы, чтобы ты уехала оттуда. Тебе ни к чему рыться в чужом доме, тебе нечего там делать. Я хотел, чтобы ты уехала вместе со мной. Ты обязана меня слушаться.
— Я и не думала поступать иначе.
— Но ты поступила.
— Ничего подобного. Если мы разминулись, то это было в твоих интересах.
— Шула, не пытайся меня одурачить. И хватит о моих интересах. Оставь их в покое. Но ты позвонила, чтобы что-то сказать. Кажется, я понимаю что.
— Да, папа.
— Тебе удалось!
— Да, папа. Разве ты не доволен? И где — угадай, где? В кабинете, где ты спал. В подушке кресла, на котором ты сидел сегодня утром! Когда я принесла тебе кофе, я увидела тебя там. И я сказала себе: «Вот где они, денежки!» Я была почти уверена. И тогда, как только ты уехал, я вернулась и вскрыла его; там было полно денег. Ты бы мог подумать такое о кузене Элии? Я просто поражена. Я не хотела в это верить. Эта подушка была просто набита пачками из стодолларовых бумажек. Прямо набита деньгами под обивкой.
— Господи Боже!
— Я их еще не считала, — сказала она.
— Я бы не хотел, чтобы ты мне лгала.
— Ну хорошо, я сосчитала. Но я не очень-то понимаю в деньгах. Я не слишком деловая.
— Ты говорила с Уоллесом по телефону?
— Да.
— Ты ему рассказала о деньгах?
— Я не сказала ни слова.
— Хорошо, очень хорошо, Шула. Я надеюсь, ты вернешь эти деньги мистеру Видику. Позвони ему, попроси его приехать и забрать их и потребуй у него расписку на всю сумму.
— Папа!
— Да, Шула, именно так!
Он ждал. Он знал, что сейчас она, стиснув трубку одного из этих белых нью-рошельских телефонов, ищет, что бы такое ему сказать, пытаясь подавить свое негодование по поводу его стариковского упрямства и дурацкого чистоплюйства. За ее счет. Он очень хорошо понимал, что она чувствовала.
— А на что ты будешь жить, папа, когда Элии не будет? — сказала она.
Отличный вопрос, очень умный, очень уместный вопрос. Он сейчас потерял Анджелу, он вызвал ее гнев. Он знал, что она может сказать: «Я никогда не прощу вас, дядя». Более того, она действительно не простит.
— Мы будем жить на то, что у нас есть.
— Но представь — он ничего нам не завещает?
— Это его воля. Полностью его воля.
— Но мы — часть семьи. Мы ему самые близкие.
— Ты сделаешь так, как я велел.
— Послушай меня, папа. Я должна заботиться о тебе. Ведь ты мне ни слова не сказал о том, как здорово я нашла их.
— Это было чертовски умно с твоей стороны, Шула. Да-да. Поздравляю. Ты просто умница.
— Я заметила, что подушка под тобой вздулась как-то необычно, а когда я стала ее щупать, я услышала, как шуршат деньги. По шороху я догадалась, что это. Конечно, я ничего не сказала Уоллесу. Он спустит эти денежки за неделю. Я думала, может, я куплю себе несколько платьев. Если бы я одевалась у Лорда и Тейлора, я бы, может, не выглядела так эксцентрично, и у меня появился бы шанс устроить свою жизнь.
— С кем-нибудь вроде Говинды Лала.
— А почему бы нет? Я стараюсь быть интересной, насколько могу при моих средствах.
Эти слова потрясли отца. Не так эксцентрично? Выходит, она понимала, как она выглядит. Значит, в ее поведении присутствовал известный выбор. Парики, хозяйственные сумки, походы на свалки — все это до известной степени было нарочитым. Это она хотела сказать, не так ли? Умопомрачительно!
— И я думаю, — продолжала она, — что мы должны взять их себе. Я думаю, Элия был бы с этим согласен. У меня нет мужа, у меня никогда не было детей, а эти деньги он получил за то, что предотвращал рождение детей, и поэтому, я думаю, будет справедливо, если они достанутся мне. И тебе они пригодятся, папа.
— Боюсь, это не так, Шула. Вполне возможно, что Элия уже сказал мистеру Видику об этом тайнике. Мне очень жаль, но мы не воры. Это не наши деньги. Скажи мне, сколько там денег?
— Каждый раз, когда я считаю, получается разный ответ.
— Сколько было в последний раз?
— То ли шесть, то ли восемь тысяч. Я разложила все на полу. Но я очень разволновалась и никак не могу сосчитать как следует.
— Я полагаю, там гораздо, гораздо больше, и я не позволю тебе утаивать что-либо.
— Я и не собираюсь.
Несомненно, что-то она стащит, тут и вопроса быть не может. Как собирательница хлама, как искательница кладов, она не сможет устоять против искушения.
— Ты должна отдать Видику каждый цент.
— Хорошо, папа. Это очень обидно, но я так сделаю. Я все отдам Видику. Но я думаю, ты совершаешь ошибку.
— Это не ошибка. И не вздумай сбежать с деньгами, как ты сделала с рукописью доктора Лала.
Слишком поздно для искушений. Одним желанием меньше. Он слегка усмехнулся.
— Всего хорошего, Шула. Ты — хорошая дочь. Лучшая из дочерей. Лучше не бывает.
Выходит, Уоллес был прав насчет своего отца. Он оказывал услуги мафии. Производил кое-какие операции. И деньги действительно существуют. Однако сейчас не время думать об этом. Он положил телефонную трубку и обнаружил, что доктор Косби дожидается его. Бывший футболист стоял в белом жилете, крепко закусив верхнюю губу нижними зубами. Бескровное лицо и прозрачные голубые глаза были хорошо натренированы — хирург сообщал последнюю весть, простую весть — все было кончено.
