Тракторист пригласил меня к себе в землянку. Она оказалась крошечной: несколько ступеней вниз, дверь, возле стены узкий, на одного, топчан, вернее, - его подобие, и печь - тоже малюсенькая. У меня была с собой бутылка водки. Мы выпили по глотку. Хмель немного развязал ему язык, иначе ему не разговориться - царь флегматиков. Он ни о чем не спрашивал, на мои вопросы отвечал коротко "да" или "нет". Когда встречаются двое заключенных, тема их разговора - водка, табак и женщина. Мне как-то удалось выудить из него, что срок его истекает через пять месяцев. Он не курил, ему было где-то под пятьдесят. Я спросил, как у него обстоят дела с бабами. Он махнул рукой, - этого добра тут хватает, вон, целый поселок. "Надоели они мне, - в сердцах плюнул он, - когда целый день вкалываешь, вечером не на многое годишься!" Я поинтересовался, как обстояло дело в первый раз.
Он рассказал:
– Окончил работу, развел огонь. Варится каша. Прилег. Слышу, на лестнице звяканье... Будто ручки ведер упали. Стук в дверь. Войди, говорю. Входит баба. Стоит. Садись, говорю. Садится. Говорим о том о сем... Дала бы, что ли, говорю. Мнется, потом спрашивает, а что взамен? Отвечаю, что дать мне нечего, гол как сокол. Вон, пожалуйста, все мое добро на полке. Я раз в месяц хожу в лагерь за продуктами - мука, крупы, постное масло... Что дадут... Она осматривается... И просит жестяную банку. А жестянка хорошая, я в ней масло ношу... Берет банку, уносит. Спустя два дня приходит другая. Уносит вторую банку - в ней я обычно крупу ношу. Вон ту. Остался я без посуды. Между тем настает время идти за продуктами. В лагере завскладом такой жмот, своей банки не даст, знаю, был у меня случай. Сижу, думаю, что делать. В это время снаружи доносится звяканье. Приходит та женщина, что первой унесла жестянку. Трахни меня, говорит, так хочется, мочи нет терпеть. Я упираюсь, не могу, говорю. Потом соглашаюсь, ступай, говорю, принеси банку, тогда трахну. Она на своем, и я на своем. Ни за что не уступил. Пошла, принесла. Вон та банка, правая. Левая - это та, которую вторая баба брала. И ее заставил вернуть. После этого ничего не выпрашивают. Жаль их, несчастных. Эти жестянки им заместо кастрюль. Обе были в саже. Когда третья пожаловала, я ее заставил надраить...
Сгустились сумерки. Пожалуй, можно идти. Тут, кроме музыканта, никто не появлялся. Интересно, женщина это или мужчина?! Где это слыхано, чтобы женщина играла на флейте!.. Я слышал и даже видел... Нам до этого нет дела, займемся картофельными ямами. Их здесь много, видишь? У каждого своя. Если не ошибаюсь, эта Хеопсова пирамида - лагерное овощехранилище... Если в каждой яме осталось хоть по несколько картофелин, на еду наберется. Вырою картофель и улизну, как огородный воришка... А если забраться в какой-нибудь дом и переночевать в тепле, разве плохо? Это будет даже не "Астория", а какой-нибудь "Континенталь"... Нет, милый, отмахали такой путь, чтобы угодить в капкан?.. Да и времени на это нет. У нас свидание назначено. Нас ждут встречи сначала со славным рыцарем неопределенных занятий, пожаловавшим к нам из страны Абу Ибн Сины, потом с истинным аристократом, чей род восходит к первым монголам. Не будем опаздывать на свидания. А у музыкантов - исполнителей и прочих простолюдинов просим прощения, с ними пообщаемся потом".
Пока Гора спустился с косогора в долину, настала ночь. Пробравшись к картофельным ямам, он еще раз окинул взглядом окрестность, положил наземь кладь, сдвинул крышку и спрыгнул в яму. Земля была рыхлой, может, занесенной с картофельными клубнями. Сначала он рыл руками, потом ножом. Нашел три картофелины, вылез, спрыгнул во вторую яму. Тут он собрал урожай побогаче - четыре картофелины и одну сморщенную, средних размеров, свеклу. Он распрямился, уперся руками в края ямы, подтянулся и хотел было вылезти, как со спины раздалось:
– Эй, ты!.. Ты кто такой?! - Это был сердитый голос пожилого человека.
Гора застыл. Какое-то время он так и висел в воздухе, опираясь руками о края ямы. Потом спрыгнул, повернулся к мужчине и, окинув его взглядом, ответил:
– Не видишь, я крот!
Вероятно, это был тот человек, что играл "По диким степям". Одетый во все лагерное, он стоял, скрестив руки на груди, и вызывающе косил глазами на Гору - тот был по пояс в яме.
Зажав в одной руке свеклу, в другой - нож, Гора улыбался, как ребенок, застигнутый на краже варенья.
– Кто такой, говорю?! - повысил голос пришелец.
Гора нахмурился, сунул свеклу в карман, вылез из ямы и с угрозой в голосе ответил:
– Кто такой? Сейчас узнаешь, кто я такой!
Незнакомец, попятившись, пролепетал:
– Я сторож, что же мне и не спросить, кто ты такой?
– А-а, это другое дело. Я - Гора. Чего тебе еще? Беглец!
Сторож оторопел, у него даже челюсть отвисла. Опомнившись, полюбопытствовал:
– Гора? Тот самый? Идешь из Заполярья, так?.. Не врешь, ты и впрямь Гора?
– Как тебя звать? Зэк или вольный? - тем же тоном осведомился Гора.
– Я... Поликарп Васильич я. Бывший зэк. Не бойся, тут, кроме меня, никого нет. Я совсем один...
Гора мотнул головой в сторону, откуда доносился шум трактора.
– У него есть землянка, теплая. Сюда он ходит только за продуктами, дважды в месяц. Недавно вот был... Не придет... не бойся.
– Я не боюсь. Я есть хочу. Здравствуй! - Гора вложил нож в ножны.
– Здравствуй! У меня все есть, все... Пойдем.
Он повернулся и пошел. Гора двинулся следом. Вошли в комнату. Гора присел. Поликарп Васильич достал с полки в нише миску, подал незваному гостю тепловатую кашу, отрезал хлеб, переложил кашу и себе.
Гора подождал, пока Поликарп Васильич принялся есть, и только потом взялся за ложку.
– Были, как же, тебя спрашивали... Э-э-э, откуда им известно, что ты пройдешь здесь, а? Их было трое. Начальник нашего лагеря... то есть нового лагеря... У меня срок в этом лагере истек. А с ним двое чужих. Всего трое.
– Когда были?
– Дней десять тому. На вертолете. Трое...
– Один из них майор?
– Подполковник.
Гора усмехнулся:
– Чего хотели?
– Да ничего. Начальство - ничего. Один офицер был, так себе, низкий чин, так тот сказал: "Верно, от него кожа да кости остались". И все разговоры.
– Не наставляли, как ты должен себя вести на случай, если я приду?
– Нет... Просто сказали, что должен здесь пройти, сказали и ушли... Вот смотрю на тебя, ты, можно сказать, в теле. А они - "кожа да кости". Даже не верю, ты впрямь Гора или врешь?
Гора ушел в свои мысли. Думал он довольно долго, потом снова взялся за кашу и спросил задумчиво у хозяина:
– Ты за что сидел?
– Я политический, "червонец" дали, потом еще "червонец" накинули. Теперь вольный. Давно. Не было у меня ни детей, ни братьев ни сестер. Столько времени утекло. Куда и к кому было идти?
– Когда тебя в первый раз взяли?
– После войны, в конце пятидесятых. - Поликарп Васильич усмехнулся: Лабух я. Знаешь, что такое лабух?
– Знаю, конечно, - музыкант.
– Играл на флейте. Сам я из Курска. Пришли немцы. На другой день нас, оркестрантов, вызвали в комендатуру. Поставили возле трибуны. Сначала говорил русский, потом - немец. Мы должны были сыграть туш, как он закончит. Мы грянули. Вот и все. Меня арестовали много лет спустя: зачем, мол, играл! Судили курских полицаев, а из уважения к ним и с нами расправились: помогали, дескать, фашистам. Они-то на самом деле помогали, а мы... Всем, кто в живых еще оставался из оркестра, припаяли по червонцу. Нет, капельмейстеру дали пятнадцать. А Скелетова вовсе отпустили, он сказал, что просто так стоял, не дул. Мы подтвердили, его отпустили. За один туш - десять лет!.. Потом судимость сняли... Куда мне было деваться, кому я нужен? Вот остался здесь, не испустил дух, и на том спасибо Богу. Побудь у меня, тут безопасно! На мне склад. Овощи, есть кое-что еще. Мало, но есть. Не смогли вывезти, катер на капитальном стоит. Побудь. Пойдешь я тебе продуктов дам. О-о-о, сани дам! Хорошие сани.
Гора доел кашу и погрузился в свои мысли.
"Так простодушно и настойчиво просит остаться - с чего бы! Может, он стукач матерый, а простодушие - так себе, маска? Говорит, давно отсидел. На кой вольному укрывать беглеца со всеми вытекающими отсюда последствиями? С другой стороны, даже если он сможет сдать меня властям, ради чего он, старый человек, пойдет на это, что могли ему наобещать за такую услугу, зачем он станет так рисковать?.. В большинстве случаев беглые уголовники венчают подобные встречи грабежом и убийством. Он старый зэк, должен знать это. В таком случае, откуда подобная настойчивость?.. Простодушные с пеленок любят рабство, для них верность хозяину - святой долг, служба достоинство. Может, Васильич один из них, чекистский раб?.. Ну и мастер ты сочинять головоломки... Допустим, он - стукач, тогда ему нужно будет тайком выйти и сообщить куда следует обо мне! Топчан стоит у двери. Сплю я, как кролик, куда он денется? Пообещал мне харч, пусть попробует не дать. Побуду день-два. А морда у него мерзкая, на ней так и написано - не доверяй мне! Для нового рывка нужно подкормиться и отдохнуть. Как с этим быть? Кроме того, я должен понять, что он за человек!.. Неуместное любопытство! Времени много. По графику у меня дней десять в запасе, но... Но риск ни к чему, прямо скажем... Нет! Остаюсь на одну ночь. Да будет так!"
