Доктор Кнутов расхохотался и махнул на влюбленных рукой. Похоже, он прятал в рукаве ответ на любой вопрос.
– Они еще очень молоды, любят мечтать и предаваться романтике, – доктор обращался непосредственно к моей скромной персоне. – Я уже долго пожил на свете и знаю, что чудеса редко встречаются, очень редко. Не хочу вас разочаровывать, но, видимо, у вас в жизни было много разочарований, поэтому одним больше – одним меньше. Так что я скажу правду. Все гораздо проще и одновременно гораздо мудрее. К нам ранней весной приезжали молодые ученые из области. После многочисленных теоретических изысканий они, наконец, решились проверить на опыте, возможно ли оживить мертвое дерево. Довольно смело, скажу я вам! Хотя вопрос в науке довольно старый. Ученые сделали прививку мертвому дереву. Взяли всего один листочек со стеблем с цветущего дуба и расположили черенок над иссохшей веткой погибшего дерева. Черенок стал как бы спасительным мостиком, который соединил живой листик с мертвой корневой системой. И дерево ожило. Медленно, с трудом, но ожило. Опыт, как видите, удался. Даже приезжала комиссия из столицы. Правда, придется еще долго наблюдать за деревом. И как знать, возможно, впереди Нобелевская премия. Воскресить мертвого – это, знаете ли, научная сенсация. Но, увы, не чудо.
Валька звонко рассмеялась.
– Это они так думают! И пусть думают на здоровье, что совершили открытие. Наука в лес не ходит! Что-то высчитывают, прививают, черенкуют. Я-то знаю, что правда здесь. – Валька легонько постучала по сердцу.
Я не знал, где правда. Скорее всего, она где-то посередине. Спасибо доктору Кнутову, спасибо Вальке, спасибо молодым ученым из области. Благодаря им я уже знал, что одно дерево можно оживить за счет другого. Но можно ли чужую судьбу сделать своей? И будет ли этот воскресший дуб доволен своею судьбой? И не попадет ли в него завтра молния? Интересно, как бы на этот вопрос ответил всезнающий доктор? Но спрашивать я не посмел.
И вновь оглядел свой дом, словно пытался навсегда его запомнить. Ростик занял все – мое место, мой дом, мой лес, мою невесту, моего доктора, мою профессию, даже мою родину. И они приняли его с распростертыми объятиями. Вот только с Чижиком не получилось. Я молча направился к выходу. Чижик жалобно скулил, цеплялся лапами за мои ноги, он плакал. И я вновь взял его на руки. И поцеловал в узкую морду.
– Я еще вернусь, Чижик. Ты немножко подожди. Я вернусь.
Я уловил на себе тревожный взгляд Ростика. Впрочем, разве я у него не украл и жену, и дом, и профессию, и родину? У него от прошлого не осталось даже собаки. И чем я лучше? И смею ли я требовать возвращения прошлого? Ведь мы квиты. Я ни на что не имел здесь права. И там я свои права потерял. У меня вообще не было никаких прав, в отличие от него. И уже не понять, кто я на самом деле и где мой настоящий дом.
– Приходите к нам завтра, – попросила на прощание Валька. – Вы такой хороший актер.
– Вы актер – замечательный, – с откровенной иронией подтвердил Ростик. Похоже, у парня сдавали нервы.
– Я это знаю, – не уступил Ростику я. – А вот из вас, увы, вряд ли бы получился хороший актер. Или вы сомневаетесь?
Ростик сдался. Или просто вспомнил, что творческие амбиции остались в далеком прошлом. И они ничто, пустой звук, протяжное эхо в этом лесу. Который он ни на что не хотел променять. Даже на славу.
Мы с Ростиком вышли за порог дома. Я поежился. И взглянул на яркую наливную луну. Впору было завыть.
– И что ты решил? – осторожно спросил он.
– Пока ничего. – Я вдохнул полной грудью морозный воздух.
– А мне кажется, ты все уже окончательно решил.
– Это тебе лишь кажется. Я еще подумаю. Во всяком случае, ты не проиграл судьбу, как проиграл ее я. Ты только выиграл. Мне гораздо хуже, чем тебе.
– Можно подумать, я силой заставил тебя принять ту жизнь. В которой, согласись, много недешевых удовольствий.
– Разве они могут сравниться с этим, – я развел руками, указывая на замерзающий лес.
Где-то раздавался голос кукушки. Пушистая белка прыгнула на лапку ели, и нам на голову посыпался снег. Ничто не могло сравниться с моей родиной, которую я безнадежно терял.
– Два раза в одну реку не входят! – Ростик глубоко затянулся сигаретой. – И как знать, что каждому из нас уготовано судьбой. И сколько вообще осталось. Зачем терять время? Раз так случилось, может быть, просто попробовать жить по-новому, а не возвращаться к прошлой жизни. Из любой судьбы можно вырыть яму, а можно соорудить храм. Ты, как я понял, пока в пути.
– В пути к храму или все-таки к яме? – невесело пошутил я. – В общем, я подумаю. А ты не забудь разгрести снег, а то к утру может завалить окна.
Я приподнял шляпу и, прихрамывая на одну ногу, пошел прочь. По знакомой тропе. Я отдалялся все дальше и дальше от дома, вглубь темного леса. Надо мной светили яркие звезды и низко свисала желтая луна. Под ногами слышался хруст замерзших веток. Пожалуй, Ростик прав. Я давно все для себя решил. Или мне и ему так казалось…
Эту ночь я проспал как убитый. Меня не мучили кошмары. И ностальгические картинки из прошлого не навязывались в мой сон.
День я провел в лесу. Мне предстояло о многом подумать. Легкий снежок покрыл еловые лапки, замерзшее солнце грелось в кронах елей и сосен, продрогшие птицы жадно искали крошки в снегу. Никто не обращал на меня внимания. Мне стало холодно. Я почувствовал, что лес не приветствует меня, как раньше. Я вдруг и здесь стал чужим. Но как ни странно, это не взволновало меня и не обидело. Я уже вспоминал свое прошлое, как кадры старой пожелтевшей кинохроники. И Валька, и доктор Кнутов, и Марианна Кирилловна, и Мишка – все это было далеким, чужим, я думал о них, как о персонажах фильма, в котором я когда-то снимался. И этот фильм был сделан добротно и профессионально. В некоторых местах можно было даже прослезиться. Но это кино не было моим. Не я писал к нему сценарий. Не я его режиссировал. Разве что удачно (или не очень) сыграл в нем главную роль. Я видел этот фильм словно со стороны. Единственно настоящим для меня оставался Чижик.
Легкие сумерки просочились сквозь густые заросли в лес. И лес, слегка побелевший от снега, в полумраке и освещении месяца, выглядел удачной натурой в дорогой декорации, при прекрасном освещении рампы. Я прямиком направился в сторожку. В чужой двор, где скрипит калитка и под окнами раскачивает своими тонкими ветками сирень. И этот чужой дом мне казался всего лишь умелой декорацией к фильму.
Издалека я услышал громкие голоса, звонкий смех. Мне навстречу, пробивая темноту, возбуждено жестикулируя, бежал Лютик. За ним, наступая на пятки, неслись другие ребята из съемочной группы. Они что-то кричали мне, размахивали руками, дружески хлопали по плечу, крепко обнимали. Но я ничего не слышал, ничего не чувствовал. Я видел яркие маски, разноцветные парики, броские костюмы, вызывающий грим на лицах. И как ни странно, эти нелепые персонажи казались мне гораздо реальнее, осязаемее, проще для понимания, чем Валька, Кнутов, Ростик, стоявшие в стороне, с удивлением и робостью созерцая это кино. И в этом кино я больше не чувствовал себя чужим. Я был до корней свой. Я вдруг понял: раньше мне мешало жить то, что я себе не принадлежал. Теперь мне ничто не могло помешать.
– Ну же! Очнись, дружище! – Лютик изо всей силы хлопал меня по плечу как самого дорого друга. – Ты что, совсем ошалел от такой новости?
– От какой новости? – Я с недоумением посмотрел на Лютика.
– Вот тебе на! Он еще издевается! Зазнался совсем! – И он обратился к своим маскам за помощью.
Те радостно загалдели, запрыгали на месте, и из этого беспорядочного шума я уловил главное. Мне дали приз на международном фестивале как лучшему исполнителю мужской роли. И Лютик с командой на радостях его обмывали на моем любимом месте в лесу.
Когда-то здесь стояли две сросшиеся березы, словно двойняшки. Но одну поломал ветер, и мне пришлось аккуратно ее срубить. Получился крепкий пень, на котором я не раз сидел вечерами, любуясь закатом. Второе дерево стало расти в сторону погибшей сестры-березы, все ниже и ниже склоняясь над ней, словно плача. И теперь бурная творческая фантазия подсказала Лютику организовать здесь кафе под открытым небом. Большой пень, заставленный шампанским и фруктами, служил столиком. Вместо зонтика – склоненная над ним береза. У Лютика был главный талант – сделать так, чтобы все играли для него, на его стороне и по его сценарию. Сегодня даже лес подыгрывал ему, словно был очарован этим толстеньким мордастеньким режиссером, похожим на поросенка.
– Представляешь! – захлебывался Лютик то ли эмоциями, то ли шампанским. – Тебя пригласил сниматься сам Спилберг! В паре с Аленом Делоном! Ну уж дудки! Ты нужен отечественному кинематографу! – Лютик постучал себя по груди, словно в нем одном воплотился весь отечественный кинематограф. – Наши актеры не продаются! Они всенародно любимы! Это им не Алены Делоны какие-нибудь! Так что ты должен сейчас же поехать и разобраться с этими заграничными монстрами. Но если что… В общем, не забывай, кто твой лучший друг и кто тебе проложил прямую дорожку в кино, сплошь усыпанную розами.
